Пепел. Гори оно все... (СИ) - Костадинова Весела - Страница 38

— Мама… — Она сплюнула это слово, как яд. — Мама всегда любила её больше! Всегда! Я была просто… тенью! Тенью Эльвиры! «Аля, будь умницей», «Аля, не спорь», «Аля, Эля лучше знает»! А я что? Я старалась! Я верила, что если буду доброй, если буду любить, если буду… чёрт возьми, идеальной, они меня заметят! Но нет! Я — кошелёк, Дима! Опорная стена, которую можно пинать, пока не рухнет! А Паша… — Она захохотала, но смех был полон слёз, резкий, как звук разбитого стекла. — Паша! Вот мой уровень, да? Мой потолок! Быть с кем-то, кто меня использует, кто видит во мне только… что? Не любовь, не страсть, а просто… «Аля сойдёт»! Пашенька- вот мой потолок, Дима! Ты знаешь, как это было? Его звонки среди ночи, его сообщения, полные угроз, его тень за углом, когда я возвращалась домой! Я боялась, Дима! Боялась, а мама… мама сказала: «Сама виновата, Аля, не надо было его провоцировать»! Провоцировать! Я просто хотела быть любимой, а получила… это! Это мой предел, да? Это всё, чего я достойна в их глазах? Быть жертвой, быть использованной, быть той, кого можно бросить, потому что я не Эльвира!

Её голос сорвался, и она рухнула обратно на пол, обхватив себя руками, словно пытаясь удержать то, что ещё оставалось от неё самой. Слёзы текли неудержимо, оставляя мокрые пятна на её коленях, а грудь вздымалась от тяжёлых, рваных вдохов. Она дрожала, её пальцы впивались в кожу рук, оставляя красные следы. Дима смотрел на неё, и его лицо, бледное, с тёмными кругами под глазами, было смесью боли, гнева и беспомощности.

Они смотрели друг на друга, понимая, что пламя сжирает их обоих.

25

Альбина собрала себя по кускам, словно разбитую вазу, склеивая осколки дешёвым скотчем, который вот-вот отвалится. В понедельник она появилась на работе — бледная, с тёмными кругами под глазами, но с прямой спиной и пустым взглядом, который не выдавал бурю внутри. Она не вернулась в свою квартиру — тот дом, пропитанный запахом её боли, стал чужим, невыносимым. В субботу, стиснув зубы, она собрала всё необходимое: одежду, несколько книг, старую кружку с отколотой ручкой, которую любила больше остальных. Позвонила хозяйке, сухо извинилась за внезапный отъезд и съехала, не оглядываясь. Её новым убежищем стала захламлённая, но уютная однушка Димы — маленькая, с потёртым диваном, заваленным журналами и компьютерными железками, и окном, через которое пробивался мягкий свет, падающий на стопки немытой посуды. Здесь пахло кофе, старыми книгами, металлом и чем-то родным, что позволяло дышать.

Телефон она больше не проверяла. Пропущенные звонки от матери, от Эльвиры, от Артура — все они остались без ответа, как крики в пустоту. С матерью говорить не хотелось — её слова, её равнодушие всё ещё жгли, как соль на ране. Эльвира, её сестра, чьё имя вызывало лишь горький привкус во рту, была вычеркнута из её мира. Артур пытался дозвониться — трижды, судя по уведомлениям, но Альбина лишь стирала его имя с экрана, не чувствуя ничего, кроме холодной пустоты. Она не хотела слышать его оправдания, его голос, который заставлял её сердце биться быстрее.

В воскресенье позвонила хозяйка квартиры. Её голос, обычно резкий, был непривычно мягким, почти сочувствующим. Она рассказала, что Артур и Эльвира приезжали — вместе, держась за руки, будто их союз был чем-то само собой разумеющимся. Они расспрашивали, куда могла уехать Альбина, выпытывали, не оставила ли она адреса. Хозяйка, женщина, которую Альбина видела от силы три раза, заметила, что Эльвира выглядела дёрганой, с покрасневшими глазами, будто плакала, а Артур был напряжён, словно боялся чего-то. Альбина слушала, глядя в стену, и лишь горько хмыкнула. Никаких эмоций — ни гнева, ни боли, ни жалости. Только пустота, как будто огонь, что когда-то полыхал в её груди, выжег всё дотла, оставив лишь пепел.

Диме Эльвира тоже звонила. Альбина видела, как он посмотрел на экран, как его пальцы дрогнули, как дернулась щека, но он лишь хмыкнул — так же горько, как она сама, — и выключил телефон. Они не обсуждали это. Не обсуждали ни Эльвиру, ни Артура, ни звонки, ни хозяйку. Они просто существовали рядом, в этой маленькой квартире, где каждый угол был пропитан их общей болью. Дима молча варил кофе по утрам, отдал ей одеяло, когда она заняла диван на кухне, и не спрашивал, как она. Он знал. А она знала, что он чувствует то же самое.

На работе ее встретили глаза коллег: всезнающие, у кого-то сочувственные, у кого-то злорадные. Ее быстрый рост, а потом столь же стремительное падение не прошло незамеченным, новости разносились по компании как лесной пожар. Альбине было все равно.

Она пришла на работу к девяти, высидела все совещания, отвечая за свое направление ровных, холодным, лишенным жизни голосом, глядя прямо перед собой, но внимательно отвечая на все вопросы, не давая поймать себя. Не страшась встречи с Артуром, даже в коридоре – ведь знала, что хуже ей уже не будет.

Однако на работе Артура не оказалось. Не появился он и во вторник, и в среду.

Коллеги знали, где он, но Альбина не интересовалась, не спрашивала, не прислушивалась к сплетням. Как робот выполняла свои функции, почти ни с кем не разговаривая. Даже попытки Ирины Александровны вывести ее хоть на что-то оказались неудачными.

— Если вы ещё раз скажете, что приложения к соглашению не готовы, — отчеканила она в телефон, глядя на экран ноутбука, где краснели исправления в документе, — в пятницу на стол Ярослава Геннадьевича ляжет служебная записка. В ней будет написано, что Воронов Александр Иванович, начальник отдела развития сельских территорий, принял решение отказаться от соглашения с «Миита-строй» в части реставрации домов культуры в трёх муниципалитетах. И со своим министром объясняться будете сами. Думаю, его такие новости очень порадуют.

Она бросила трубку, не дожидаясь ответа, и продолжила смотреть в экран, её лицо было неподвижным, но в глазах на миг вспыхнул гнев — тот самый огонь, что тлел внутри с той ночи.

— Ни хрена себе, подсолнушек, — моргнула Ирина Александровна, сидевшая за соседним столом. Её брови поползли вверх, а в голосе смешались удивление и уважение. — Вот это ты его припечатала!

— Достали, — зло бросила Альбина, не отрываясь от экрана. Её пальцы стучали по клавиатуре с такой силой, будто она вымещала на ней всю накопившуюся ярость. — Третий раз присылают приложения с ошибками. Я им что, сотрудник министерства, их косяки исправлять?

Ирина покачала головой.

- В пятницу Артур Ярославович вернется… - осторожно заметила она.

- У меня все готово к отчету, - ровно и холодно отозвалась девушка.

- Я не про отчет…. – откашлялась Ирина. – Ты сгораешь… девочка….

Альбина резко подняла голову на коллегу и посмотрела на нее холодно. Но под теплым, почти материнским взглядом этой женщины, выдохнула.

- Ярослав Геннадьевич был в бешенстве…. – очень тихо заметила Ирина, подвигаясь ближе. – Инка рассказала. Он Артура, прости, похоже и в хвост, и в гриву выебал за все….

— Меня это каким местом касается? — Голос Альбины дрогнул, несмотря на её попытку сохранить холодность. Она сжала мышку так, что та жалобно хрустнула, и отвернулась к экрану, но слова Ирины уже вонзились в неё, как осколки.

— А таким, что Ярослав и сам не знает, что с этим делать, — тихо, но твёрдо сказала Ирина. — Артур тебя ударил, это факт, не отрицай. Больно ударил. Но и отца подставил. Все видели, как Ярослав тебя принял, дал зелёный свет, продвигал, доверил. А Артурик выкинул такой финт. Теперь Ярославу приходится разгребать, потому что эта история не только про тебя — она бьёт по нему, по его репутации. И по компании.

Альбина молчала, её губы дрожали, но она стиснула зубы, не давая эмоциям вырваться. Огонь в груди вспыхнул ярче, но теперь он смешивался с чем-то другим — горьким, холодным, как лёд, что сковывал её сердце, когда она думала об Артуре. Она ненавидела его. Ненавидела Эльвиру. Ненавидела Ярослава, который, как ей казалось, видел в ней лишь пешку в своей игре. И ненавидела себя за то, что всё ещё чувствовала эту боль.