Ведьмин кот (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт" - Страница 12

— Желаете, чтобы я сообщил отцу девицы о ее смерти? — равнодушно поинтересовался Фильц и потянулся, чтобы взять сосуд.

— Нет! — выдохнул Видо. — Я сам… Отправьте пока это… на ледник. И вызовите на завтра городского художника — снять портрет с убитой ведьмы, пока лицо не изменилось от соли.

— Разумеется, — склонил голову секретарь и безразлично добавил, словно не нарушал только что субординацию, поучая высшего по должности: — Чем еще могу служить?

Видо только мотнул головой и вышел, изо всех сил пытаясь держать спину прямо. Казалось, что из него вытащили стержень, на котором держались и разум, и воля, и старание.

Оказавшись в коридоре, он в полном изнеможении привалился спиной и затылком к стене, чувствуя приятный холод от камня. Только сейчас он понял, как чудовищно, невозможно устал. Эти недели, когда напряжение и азарт работы не давали толком спать, потом бой с ведьмой, навалившаяся вина за смерть людей… И сейчас, когда Фильц отчитал его, словно юнца, впервые надевшего звезду патермейстера, Видо даже разозлиться по-настоящему не мог! Потому что в словах секретаря было слишком много правды!

Примерно то же самое говорил наставник, только у него это звучало иначе — мягче, сочувственнее, убедительнее. Ни один человек в мире не мог бы обоснованно обвинить генерал-мейстера Фалька в пренебрежении обязанностями или в равнодушии к службе. Но ведь у Фалька получалось отдавать служению ровно столько сил и времени, сколько можно и нужно, не больше и не меньше! И если Видо, который пробыл у него в личном подчинении три года, так этому и не научился, значит, он дурной и бездарный ученик!

«Господи! — подумал Видо, понимая, что силы вот-вот закончатся, и он попросту свалится, а сделать нужно еще так много! — Наставь, укажи путь! Что я делаю не так и как мне исправиться? Если правы те, кто старше и опытнее, как мне соединить их мудрость с необходимостью успеть как можно больше? Они говорят, что нужно щадить себя, а я боюсь! Боюсь не спасти тех, кого спасти можно, кого от погибели отделяет лишь несколько шагов! Может быть, один час, который я проведу праздно, будет стоить кому-то жизни и души! Как мне понять, кому и когда отдать этот час?! И если они правы, как вообще можно жить, зная, что все равно всего не сможешь и не успеешь?»

Он вытер мгновенно вспотевший лоб, чувствуя, как снова накатывает его личное проклятие. Каждый раз он надеялся, что это — последний! Но знал, что обманывает себя, что знаменитое наследственное сумасшествие Моргенштернов никогда не разжимает когти до конца. Пока что оно миновало и отца, и Видо, но черная тень безумия всегда за плечом, и уже ясно, что последнему из рода этой участи не избежать.

«Господь мой будет моим спасителем, — подумал Видо и сплел перед собой пальцы, стискивая их до судороги, намеренно ища в этой боли убежище от приступа. — Он поможет мне хотя бы не передать это дальше. Пусть отец твердит, что нужно продолжить род… Он не понимает, каково смотреть в эту бездну. Только бы выдержать до самого конца, не опозорив имя Моргенштернов, только бы умереть вовремя и так, чтобы никто не понял! Но не сейчас… еще не сейчас! И хватит уже потакать своей слабости! Патермейстер я или кто?»

Он вернулся к кабинету Фильца, из вежливости постучал, гордясь тем, что это получилось ровно и спокойно. А потом, дождавшись ответа, заглянул и сухо уведомил секретаря:

— Простите, но сегодня вам снова придется задержаться. У нас, как вы помните, живой свидетель, так что жду вас в допросной.

* * *

В этот раз пробуждение было еще хуже. Стас проснулся от головной боли и не сразу понял, что ломит вообще все тело. Однако стоило пошевелиться — и чуть не взвыл! Оказывается, в сарае у проклятой старухи он еще неплохо себя чувствовал! Там у него болели только руки, ну и голова кружилась, а вот сейчас было похоже, что за время беспамятства по нему потоптался слон…

Стас приподнялся на постели, сел, опираясь спиной о стену, огляделся и вздохнул. Сменял шило на мыло, не иначе. Вокруг была тюремная камера, знакомая по историческим фильмам — каменный мешок примерно два на два метра с единственным оконцем под потолком. Что хорошо — сухой и чистый, ни плесени, ни паутины. Что плохо — никакой обстановки, кроме жесткого матраса из грубой ткани, на котором он и очнулся. В окно, забранное частой решеткой из толстых железных прутьев, виднелось небо и кусок жизнерадостно пушистого белого облачка, подсвеченного золотисто-розовым. Сколько Стас провалялся в беспамятстве, он понятия не имел, но вряд ли целые сутки, так что это, скорее всего, закат того же дня.

Он потер виски пальцами и попытался вспомнить, что было до потери сознания. Ротонда и проклятый кот помнились отлично, дорога по лесу — тоже. Травница, белая коза… А он, дурак, еще шутил насчет изнакурножа и пряничного домика! Может, конечно, милая «тетушка Мария» и не собиралась запечь его в своей чистенькой кирпичной печи, но ничего хорошего его явно не ждало — человеческое сердце в банке очень прозрачно на это намекало.

Вспышкой вернулось воспоминание о коте! И теперь Стас готов был поклясться, что кот оказался тот самый, чудесным образом переместившийся из Питера то ли вместе со Стасом, то ли вслед за ним. Кот пытался напасть на травницу, подсказала память. Во всяком случае, вел себя с нею агрессивно. А потом разгрыз веревку и помог позвать на помощь! Значит, к «тетушке Марии» он отношения не имеет! Но и обычным животным его считать не получается. Еще память упорно подсовывала момент, когда кот говорил, но это Стас со спокойной душой списал на полубредовое состояние.

— Она мне чего-то такого подлила, что там и радужные пони могли скакать с песнями, — пробормотал он и еще раз огляделся.

Рядом с матрасом, занимавшим в длину всю стену напротив окна, стоял глиняный кувшин, судя по тяжести и бульканью — полный. Стас подозрительно принюхался — ничем не пахло, но после отравленного молока… А, все равно придется пить, с обезвоживанием после интоксикации он долго не продержится! Стас осторожно глотнул. Самая обычная вода оросила пересохший рот райским нектаром! Он едва удержался, чтобы не выхлебать все, а еще мучительно хотелось умыться, но… остановила недавно заработанная — причем не на пустом месте! — паранойя. Допустим даже, что в этой воде нет никаких примесей — но кто поручится, что его заперли здесь ненадолго? Вдруг этот кувшин — норма воды дня на два?!

Он позволил себе еще три глотка и с огромным сожалением поставил кувшин на пол. Сел, скрестив ноги, и размеренно задышал… Привычная практика сработала не сразу, но постепенно страх отступил, а следом и голова стала болеть меньше. Уже спокойно Стас отыскал взглядом небольшое деревянное ведро с крышкой, назначение которого понять было не сложно. Увы, кроме кувшина, лежанки и ведра, в камере больше ничего не оказалось. Ни подушки, ни одеяла, ни хотя бы куска хлеба в дополнение к воде.

— Ну что ж, видимо, я здесь ненадолго, — решил он, старательно игнорируя более пессимистичные версии. — Так вот, о коте!

Кот вел себя слишком осмысленно для обычного животного. А если добавить еще «тетушку Марию», чтоб ей провалиться, и лесной домик, то картинка рисуется прямо сказочная. Архетипичная, можно сказать. Избушка, ведьма, ведьмовской кот… Не вписывается, что кот явно играл против тетки, но мало ли, может, он просто настаивал, чтобы Стаса не испекли, а переработали на кошачьи консервы. Требовал свою долю!

— Ну и кто же меня оттуда забрал? — пробормотал Стас, морщась от вернувшейся головной боли. — Интересно, «тетушку Марию» эти люди грохнули или взяли живой? А может, вообще договорились с ней по-хорошему? И они что сделают со мной?

Несмотря на лето за окном, в камере было холодно, как в подвале, а в углу скреблись и пищали мыши. Организм явно намекал, что ведром следует воспользоваться по назначению, и Стас брезгливо покосился на местный биотуалет. Хорошо хоть одежда на нем осталась, как и обувь, а то сидеть в камере голышом было бы совсем не радостно! Зато сумки ожидаемо не обнаружилось.