Музыкальный приворот. На крыльях. Книга 4 - Джейн Анна - Страница 31

Волосы она забрала в высокий хвост и перетянула черной резинкой – как будто бы душу себе перетягивала. И долго смотрела на себя в большое прямоугольное зеркало: бледная, с тенями под глазами, опущенными уголками глаз, но с решительно сжатыми губами. Нина и без косметики была красива, однако никогда не обходилась без нее, считая, что лицо не такое выразительное и яркое, какое бы ей хотелось. И сколько бы Катя не заверяла Нину в обратном, она не верила и упрямо продолжала делать мэйкап.

– Ты это сделаешь, – сказала своему отражению девушка.

Отражение равнодушно молчало.

– Сделаешь. Поняла меня? – проговорила Нина, чувствуя, как волной вновь накрывает ее ярость, от которой слезятся глаза, и начинает колоть в висках.

Отражение смотрело высокомерно, гордо подняв подбородок и сверкая глазами.

– Сделаешь, – сжав зубы, проговорила Нина тихо, и внезапно ударила по зеркалу крепко сжатым кулаком. В лицо своему отражению.

Зеркало, любимое и выбранное с особой придирчивостью, треснуло, но не разбилось. Устояло и не осыпалось. Но по зеркальной глади тотчас поползли отвратительные трещины, похожие на паутину. Несколько кусочков стекла беззвучно упали на мягкое ковровое покрытие. А на руке появилась кровь. Ее же смазанные следы остались и на самом зеркале.

Отражение больше не было высокомерном, оно дрожало теперь и было размытым.

Нина разбивала не зеркало. Она разбивала свою гордость – и та разлетелась на миллионы искрящихся осколков, которые поднимались в грозовое небо.

Девушка молча перевела взгляд на окровавленные костяшки пальцев. Боль в руке помогла успокоиться, прогнать горячую ярость, затмевающую разум. Однако на смену ей отчего-то так и не пришла ярость холодная, та, вдумчивая; пришел лишь холод – вечный спутник пустоты.

Ни разу не поморщившись, Нина обработала порезы антисептиком, однако кровь, хоть ее и было не слишком много, не останавливалась, и девушка наскоро забинтовала руку.

Больше в разбитое зеркало она смотреться не стала и, схватив со стола небольшую сумочку и ключи, вышла в прихожую. Крепко завязала шнурки на кроссовках, о которых редко вспоминала, надела удлиненную стеганую куртку на замке, поправила волосы в хвосте. Она открыла уже, было, дверь, как в прихожей появилась Ира.

– Ты куда? – подняла она на младшую сестру глаза. Взгляд у нее был подозрительно-осуждающим.

– Куда надо, – не стала ничего ей объяснять та и вышла из квартиры.

– Да я знаю, куда, – фыркнула Ирка. – Счастливо повеселиться! – выкрикнула она, решив, что Нина вновь направилась на очередную вечеринку.

Когда Журавль вышла на улицу и села в подаренную отцом машину, снег усилился, а когда, крепко сжимая руль, подъехала к дому, в котором жил Келла, – она до сих пор отлично помнила его адрес, начался настоящий снегопад. Дважды ее «Жук» едва не «поцеловался» с другими машинами, и только чудо спасло автомобили от столкновения.

Припарковаться во дворе дома Келлы было крайне проблематично – все места оказались заняты, и Нина кинула свою алую красавицу у соседнего дома, поставив на сигнализацию.

«Добавлю пару гвоздей в гроб своей гордости», – усмехнувшись, подумала девушка, поднимаясь по крыльцу. Руку саднило, но она старалась не обращать на это внимание.

Знакомый подъезд встретил ее тишиной и запахом чьего-то позднего ужина – дом Келлы не был элитным, находился в обычном районе с множеством деревьев, маленькими супермаркетами и крохотными магазинчиками, в которых продавали алкоголь и после одиннадцати. Рабочий район – ничего особенного.

Квартира синеволосого находилась на десятом этаже, и, прежде чем нажать на звонок, Нина замерла, как будто бы сомневаясь вновь: звонить или не звонить, а после с силой надавила на него.

Порез на руке саднило.

Журавль не думала, что в это время Келла дома – слишком рано, скорее всего, Рыло тусуется где-то с друзьями и подружками, однако дверь открыли. За нею стояла девушка: симпатичная, среднего роста, с ямочками на щеках и темными волосами, заколотыми простым крабиком со стразами – подобные безвкусные вещички Нинка терпеть не могла.

Девица по всем параметрам проигрывала ей, даже несмотря на то, что была младше. Зато на ней была надета черно-красная клетчатая рубашка Келлы, которая доставала почти до колен.

– Вам кого? – удивленно посмотрела на Нину девушка.

– Ефим дома? – спросила та холодным отстраненным голосом.

– Ефима нет, – покачала головой девушка.

– Когда будет?

– Не знаю. Он не докладывает. А вы кто? Что ему передать?

– Ничего. – Ничего более не говоря, Нина развернулась и сбежала по лестнице вниз – в кроссовках двигаться было удобно, не то, что на высоченных каблуках, к которым она привыкла. Однако чувство дискомфорта ее не покидало.

Остановилась Нина лишь спустя несколько этажей и прислонилась к холодной стене.

И кто это такая? Очередная девочка на вечер-два? Или подружка с большим сроком годности? Судя по тому, что она в его рубашке, явно не родственница.

Отступать Журавль была все же не намерена – раз уж приехала сюда, поломав себя, раз уж позвонила в квартиру, где живет этот козел, раз уж встретилась лицом к лицу с его девкой, никуда уже не уйдет.

Дождется.

И она вернулась на десятый этаж, сев прямо на ступени.

Рука саднила все больше, а Нина, притянув к себе ноги и положив на коленки подбородок, стойко сидела. Несколько раз ей казалось, что лифт едет сюда, на последний этаж, и каждый мускул в ее теле напрягался, однако Келла так и не появлялся. Тут вообще никто не появлялся.

Прошел час, два, три. Нина устала сидеть и ноги у нее затекли. Батарея телефона, который хоть как-то помогал скрашивать ожидание, разрядилась, и девушка осталась наедине с собой и подъездной тишиной. Она не знала, сколько сейчас времени, видела только через окно, как в других домах, один за одним, гаснут огни. Ожидание было сродни пытке. А Нина Журавль ненавидела ждать.

Она думала, что, возможно, он заявится на утро, а, может, и вовсе не придет, и что, возможно, ей нет смысла сидеть под его дверью, но не могла заставить себя встать и уйти.

Такие, как она, идут до конца. Останавливаться на середине – преступление против самой себя.

И Нина ждала, ловя каждый звук и следя за поздними гаснущими огнями.

Когда Келла все же появился посреди ночи, она спала, прижавшись спиной к стене и согнув ноги в коленках. Сначала даже парень и не понял, кто сидит на ступенях напротив его квартиры, подумал даже, что это какая-нибудь местная пьянчужка. Но когда, присмотревшись, понял, что это – сама Нина Журавль, от изумления даже замер, не веря глазам своим.

Он был не совсем трезв. Встречался сегодня со старыми друзьями – сугубо мужской компанией. Они впятером сидели в баре, пили пиво, курили кальян и разговаривали: громко, со смехом, с хлесткими выражениями. Говорили обо всем: о днях минувших, о тусовках, о машинах, о политике, о девочках. Один из парней недавно женился и остальные то и дело подкалывали его, называли «каблуком» и все спрашивали, заставляет ли он новоиспеченную жену готовить ему борщи и делать прочие мужские радости. Больше всех старался Келла, словно и не был сегодня в загсе. Приятная компания старых друзей помогла ему ненадолго забыть все то, что было утром, и удары проклятыми цветами по лицу и – главное – слова.

Слова ранили сильнее. Цветами – всего лишь по лицу, а словами – прямо в душу. Апперкотом. Четко. Прямо в цель.

Почему эта идиотка всегда бьет его по лицу? А он не может ответить тем же. Вынужден бить в душу: джебом, хуком, оверхендом – как получится, самя не успевая ставить блоки.

А ведь он был, черт побери, искренен! Подумаешь, что несколько секунд, но был. Если бы она только сказала ему: «Я пойду с тобой», он бы, не раздумывая, взял ее за руку и увел за собой, и простил бы все, позволив начать заново, и обнял бы – так, как не обнимал других.

Она выбрала деньги.

В очередной раз.

Дешевка.