Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Малиа Мартин - Страница 5

На протяжении 70 с лишним лет социальная наука «стасиология» стремилась найти универсальную (стандартную) модель революции, неизбежно опираясь главным образом на компаративистский подход. К сожалению, этот метод обычно рассматривается как улица с односторонним движением, которая должна привести нас к подобиям. На деле же, поскольку между любыми двумя случаями всегда существует по меньшей мере столько же сходных черт, сколько и различий, вожделенная «модель» так и не появилась. Теперь, спустя семь десятилетий усилий, поиски зашли в тупик. Так почему бы не двинуться по противоположной стороне улицы, уделяя внимание различиям? Этим испытанным методом, собственно, пользовались Токвиль и Вебер, чтобы выделить в том или ином случае ключевые политические и культурные переменные. И если речь пойдёт об историческом, а не социологическом исследовании, то, может быть, различия в сочетании со сходством дадут модель иного рода — модель постепенно-революционного изменения с течением времени? Мысль, что при сравнении следует учитывать и сходство, и различия, несомненно, банальна. Тем удивительнее, сколь многие великие умы упускали из виду эту элементарную вещь — например, Маркс, по мнению которого все «буржуазные революции» в конечном итоге должны быть одинаковы.

В XIX в. «революция» считалась проблемой политической истории. В XX в. она перешла в разряд проблем социальной истории. Через два столетия безуспешного применения обоих подходов становится ясно, что феномен революции в первую очередь должен рассматриваться в контексте изучения истории идей. Это утверждение справедливо по двум причинам. Во-первых, историография, посвящённая и различным «примерам», и революции как таковой, настолько противоречива, что к пониманию предмета и в том и в другом случае изначально следует подходить с точки зрения интеллектуальной истории. Во-вторых, эта историография свидетельствует, что именно идеи оказывали решающее влияние как на политическое, так и на социальное содержание каждого «примера». Поэтому настоящая работа представляет собой прежде всего исследование революции как истории идей, и рассмотрение каждого из представленных здесь примеров будет начинаться с обзора соответствующей историографии.

Итак, довольно общих рассуждений. Пора переходить к историческому повествованию.

1. История Европы

Средневековая матрица и её внутренние противоречия, 1000–1400

Начнём с проблемы определения: что мы подразумеваем, говоря «Европа» или «Запад»? Как географическое название стало обозначать цивилизацию? Когда зародилась эта цивилизация? Какое пространство она охватывает, в частности на востоке? И, наконец, каковы её основные характеристики? Разумеется, последний вопрос не имеет ничего общего с метафизическими изысканиями, с поиском некой неизменной культурной сущности, что характерно для работ Тойнби, Шпенглера или Альфреда Вебера[9]. Речь идёт, скорее, о выделении внешних специфических черт на основании эмпирических наблюдений.

Широкое определение Европы предполагает, что она берёт начало от Греции и Рима. И действительно, без учёта этого наследия невозможно понять ни один аспект современной западной цивилизации: ни искусство и литературу, ни законы и политику, ни языки и философию. Но и античная Европа не является самодостаточной культурной единицей, поскольку истоки христианства, главенствующей религии как поздней Античности, так и современного Запада, лежат в иудаизме, а географически — на Востоке, простирающемся до Вавилона, Персии и, конечно, африканского Египта[10]. Однако три континента и три тысячелетия — уж слишком много для того, чтобы создать одну-единственную цивилизацию. Подобный поиск самых отдалённых корней, по сути, лишь показывает, что в истории не существует абсолютного начала.

Тем не менее в делах людских бывают сравнительно явные переломные моменты или цезуры, и одним из них стал упадок (или угасание) Западной Римской империи в V–VIII вв. По мнению некоторых исследователей, гибель империи на западе оказалась для средневековой Европы большой удачей, ибо уберегла её от самодержавия, царившего на востоке под властью Константинополя или в вечно возрождающейся китайской Поднебесной империи. Благодаря распаду западноримского государства латинский Запад получил шанс открыть новую страницу своей истории.

Поэтому под начальной хронологической границей Европы, её terminus a quo, мы будем понимать момент, когда жители Запада стали считать себя сообществом, отличным от других сообществ, и, кроме того, когда их самосознание воплотилось в систему устойчивых общих институтов. Подобная коллективная самоидентификация, вкупе с минимальным набором соответствующих институтов, впервые проявилась при Каролингах: тогда зародилось представление о «христианском мире», противостоящем варварам-язычникам и неверным-мусульманам. Это размежевание упрочилось в результате завоевания арабами в VIII в. южной половины романского мира, которое в первый раз выделило европейский полуостров в культурном отношении из единой средиземноморской ойкумены Древнего Рима. Только в конце XVII в. на смену вышеуказанному религиозному определению Запада придёт более светское понятие «Европы»[11].

Необходимо подчеркнуть, что эпоха становления Европы как особой цивилизации приходится на 800–1000 гг., поскольку с XVIII в. история западного мира, как правило, изображается в виде трёхчастной схемы: Античность — Средневековье — Новое время. С этой точки зрения, Средние века рассматриваются как долгий провал во тьму невежества и предрассудков, перерыв в развитии подлинной «западной цивилизации», которая зародилась в Греции, а окончательно приняла свой облик лишь во времена Возрождения и Реформации[12]. Разумеется, Европа начала экспансию вовне, закончившуюся в итоге её мировой гегемонией, не ранее XVI в. Однако подобный подвиг был бы невозможен, если бы не экономический, институциональный и культурный капитал, накопленный с 1000 по 1400 г. Несмотря на мрак, окутавший болото, в которое превратилась бывшая Каролингская империя на рубеже второго тысячелетия от Рождества Христова (тогда впервые появилось такое летосчисление), именно 1000 г. (а не открытие Америки или морского пути р Индию и Китай) знаменует вступление Европы на путь, ведущий к её terminus ad quem в современности[13].