Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Малиа Мартин - Страница 25

Почти столь же сильно взгляды Лютера привлекали адептов христианского гуманизма Эразма Роттердамского, с его апелляцией к авторитету Библии в требованиях реформы церкви, враждебностью к народным суевериям и призывами к более одухотворённой «философии Христа». Гуманистов воодушевила их недавняя победа над противниками-схоластами в «деле Рейхлина» — борьбе за использование при изучении Библии её исходных языков. «Дело Лютера» сначала показалось им новым «делом Рейхлина», которое они могут превратить в очередной триумф Эразмова гуманизма над схоластикой и суеверием. Конечно, они ошибались. И когда со всей очевидностью обнаружились различия между двумя типами реформизма, более пожилые гуманисты остались на стороне своего лидера Эразма, а молодые предпочли Лютера. Ближайшим сподвижником последнего вскоре стал племянник Рейхлина и виттенбергский профессор греческого языка Филипп Меланхтон.

Почему довольно трудные для понимания идеи Лютера столь быстро вошли в моду за пределами сообщества профессиональных интеллектуалов? К его удивлению, первые же его работы немедленно были изданы сотнями, а затем тысячами экземпляров для 10% грамотного населения; неграмотному большинству его мысли сообщались в бесчисленных проповедях по всей центральной и южной Германии. Колоссальный народный интерес к ним объяснялся вовсе не тем, что бюргеры и крестьяне, с чьих уст теперь не сходило имя Лютера, полностью разделяли или хотя бы понимали его острую тоску по спасению. Причина взрыва крылась в совпадении атаки Лютера на существующие доктрины и привилегии «первого сословия» с тревогами множества различных социальных групп.

Широкая публика в разной степени испытывала страх за свою участь после смерти. Тревожили её, однако, не столько премудрости высокой теологии, сколько растущее разочарование в духовной силе индульгенций, заказываемых по обету месс, паломничеств и священных реликвий. За предшествующие полтора столетия в урбанизирующейся Европе большое развитие получило сугубо светское благочестие. Ещё в XIII в. появились мирские женские общины бегинок, а чуть позже мужские — бегардов, члены которых, не принадлежа к монашеским орденам, тем не менее жили вместе в миру и посвящали себя богоугодным делам; похожий характер носил «третий орден» (братство мирян) при монастырях францисканцев. Более близки к Реформации по времени возникновения сообщества и религиозные школы Братства общей жизни. Их идеи, именуемые «новым благочестием» (devotio moderna) и отличающиеся радикальным антирационализмом, делали упор на изначально греховную природу человека и соответствующую необходимость пассивного приятия Божьей милости. Этическая и интроспективная природа их учения нашла классическое выражение в книге Фомы Кемпийского «О подражании Христу» («Imitatio Christi»)[67]. Таким образом, протест Лютера пал на хорошо подготовленную и благодатную почву мирского благочестия. Подготовка не ограничивалась духовной сферой: светское общество имело свои мирские заботы, экономические занятия, политические устремления и социальные претензии. И эти заботы подогревали тлеющий антиклерикализм, который на протяжении всей эпохи Средневековья сосуществовал с распространением мирского благочестия. Земные богатства и власть церкви неизбежно раздражали амбициозных светских властителей и растущие городские коммуны. Лютеровская упрощённая теология спасения, в числе прочих её достоинств, предполагала также и упрощённую — а значит, менее затратную — церковную структуру[68].

После Лейпцигского диспута Лютер стал крупной публичной фигурой, в обществе начали появляться его активные сторонники. В конце 1519 г. рыцарь-гуманист и писатель Ульрих фон Гуттен и его коллега Франц фон Зиккинген, уже грезившие общенациональным крестовым походом против Рима, открыто объявили себя приверженцами Лютера и предложили ему защиту[69]. Теперь Лютер почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы полнее изложить формирующуюся у него позицию. Он сделал это в трёх больших трактатах в 1520 г.

Первый, написанный на немецком языке, — «Письмо к христианскому дворянству немецкой нации». В нём Лютер призывал к замене отдельного «первого сословия» «всеобщим священством»; тогда единственное различие между верующими будет заключаться в должности или функции. Светской власти — императору и князьям — предлагалось реформировать церковь принудительно. Этот призыв был также сильно окрашен национальным антироманизмом. Вторая работа — «О вавилонском пленении церкви» — написана на латыни, однако сразу же появился её перевод. Здесь Лютер подвергал критике систему церковных таинств как основу нечестивой «праведности по делам», признавая соответствующими Писанию только крещение, причащение и, в модифицированной форме, исповедь. Третья, тоже на латыни, с сопроводительным письмом к папе и, конечно, тоже переведённая, — «О свободе христианина». Данный труд, более абстрактно-теологический, чем два предыдущих, воспевал получаемую возрождённым христианином благодаря милости Божьей свободу от греха и рабской зависимости от дел, установленной старой церковью. Написав эти три трактата, Лютер стал первым автором в истории, который продал более ста тысяч экземпляров своих сочинений[70]. Он приобрёл огромное влияние. Остаётся, однако, вопрос, в какой мере его мысли доходили до простого человека. Вероятно, во многих случаях всё ограничивалось ключевыми фразами: «свобода христианина», «всеобщее священство», «спасение только Писанием». Но этих трёх лозунгов вполне хватило, чтобы расколоть весь средневековый порядок.

Папству и существующей на тот момент теологической и институциональной структуре «христианского мира» бросили перчатку. Провозглашение папы Антихристом перестало быть чистой метафорой. Подобно Гусу и другим радикальным реформаторам, а ранее францисканцам-спиритуалистам и Иоахиму Флорскому, Лютер был убеждён: церковь Христова столь развращена, что не за горами последние дни человечества.

Из-за мятежных воззваний папа пригрозил Лютеру отлучением от церкви в булле «Exsurge Domine» («Восстань, Господи!»). В октябре 1520 г. Лютер демонстративно сжёг экземпляр «Свода канонического права», а для неграмотной публики бросил в огонь и копию буллы, после чего его тут же предали анафеме. При таком обороте событий высший защитник церкви — светский «меч» имперской власти — не мог не вмешаться в происходящее. Лютера вызвали на рейхстаг в Вормсе, где он должен был предстать перед лицом 21-летнего государя и собрания сословий империи. Памятуя о судьбе Гуса на Констанцском соборе, курфюрст Саксонский потребовал от Карла охранную грамоту для человека, прославившего его герцогство.

Поездка Лютера в Вормс превратилась в триумфальное шествие. Однако вести публичные дебаты, которых он ждал, ему не позволили. Вместо этого на знаменитой встрече с императором Лютеру приказали во всеуслышание отречься от своих убеждений, на что он ответил отказом. Вследствие этого рейхстаг издал Вормсский эдикт, согласно которому Лютер и его сторонники, в дополнение к анафеме, объявлялись вне закона на территории империи. На обратном пути в Виттенберг курфюрст Саксонский «похитил» Лютера, теперь вдвойне изгнанника, и увёз в надёжное убежище замка Вартбург, где тот и будет находиться весь следующий год, занимаясь переводом Нового Завета на немецкий язык.

До этого момента Реформация носила характер интеллектуального движения и религиозно-юридической борьбы вокруг Лютера как отдельного человека. Слово «лютеране», впервые прозвучавшее в 1519 г., обозначало просто его сторонников. До рейхстага в Вормсе Лютер ничего не реформировал, да и после инициатива активного изменения церковных обрядов в соответствии с тем, что почиталось его доктринами, принадлежала больше интеллектуалам-лютеранам, чем самому их вдохновителю. В последующие четыре года это движение вызвало бурные волнения на территории центральной и южной Германии, которые привели к глубокому кризису 1525 г.[71]