Громов: Хозяин теней 4 (СИ) - Демина Карина - Страница 62

Только тянулась она куда-то в сторону.

Очередной гудок заставил нить задрожать.

— Тут что, фабрику открыли? — поинтересовался Николай Степанович, ловко заматывая руку бинтами. Кажется, в огромных карманах белого его халата было немало интересного.

— Нет, это…

— Сигнал, — я перебил Карпа Евстратовича. И нить в девице натянулась до предела. А потом… потом разорвалась, чтобы в следующее мгновенье тело, лежавшее на полу спокойно, выгнулось дугой.

— Щит!

Я понял, что всё-таки дурак.

Полный дурак.

Тот, кто послал её сюда, он обязательно подстраховался бы. И на случай раскрытия, и если вдруг у дамочки не хватит духу самоубиться. При расчётах нельзя полагаться на душевные порывы дам. Пояс с зарядом и часы куда как надёжнее.

Щит над лжемонахиней вспыхнул за долю мгновенья до взрыва. И кажется, дураком ощутил себя не только я. А ещё мы успели.

Вздрогнул пол.

И стены.

С потолка посыпалась побелка. И Николай Степанович покачнулся, побледнел, оборачиваясь к щиту, который стал тёмным.

— Не смотри, Николя. Не надо тебе. Ты лучше в палату иди, — Карп Евстратович перехватил бинт и, развернув целителя, подтолкнул. — Иди… там люди. Надо успокоить. И если есть другой выход, выводи… всех выводи отсюда.

Кровь.

Ей была нужна именно кровь. Именно поэтому девица и пыталась откусить себе язык. Что бы это ни было, но без крови оно не работало. Зато теперь крови было с избытком.

— Выводите, — я бы тоже не хотел смотреть, но видел.

Видел не своими глазами.

Тьма взвыла.

И Призрак зашипел, расправляя крылья. А по щиту Карпа Евстратовича расползались трещины. Он тоже чувствовал ненадёжность, но вливал силу, пытаясь удержать то, что появлялось внутри.

Пробой.

— Скорее! Тут сейчас… я не уверен, что смогу закрыть…

Потому что не хрен считать себя самым умным.

Самым сильным…

— Пелагея Ильнична! — голос Николая Степановича вдруг обрёл силу. — И всех прошу сохранять спокойствие. Необходимо покинуть здание… окна открывайте.

Окна?

Да. Этаж ведь первый, значит, можно и через окна.

Женский визг взлетел и оборвался.

— Заткнись… — жёсткий мужской голос донёсся откуда-то сзади. — Макаров, давай окно. Так, ты первая, становишься и принимаешь детишек. Вздумаешь сбежать, я тебе…

— Скоро треснет, — Карп Евстратович просипел это. — Надо было стрелять.

Надо было.

А ещё не надо было играть в эти игры. Тоже мне, планы построили, расчёты посчитали…

И снова гудок, словно издевается, но это не для нас. Где-то там, с другой стороны, захлопали выстрелы.

— Кровь, — я не мог отвести взгляда от щита, который теперь набряк и пульсировал, что гнойник. — Чем больше крови…

Потому что убитые в перестрелке, они ведь тоже по сути своей жертвы. А чем больше жертв, тем оно…

Голос мой стёрло взрывом. Зазвенели стёкла. Кажется, что-то посыпалось. Крик людей. Вой какой-то. А щит треснул. И Тьма с Призраком встали между нами и тварями.

— Уходите, — бросил я Карпу Евстратовичу. — Выводите людей.

А он ещё сомневается.

Благородный, чтоб…

— Если оно сожрёт дарника…

От Анчеева хотя бы тело осталось. А вот от этой девицы — ошмётки плоти, которые шевелились и растекались тягучим озерцом. Под ним шипели каменные плиты, а в самом центре разворачивалось чёрное окошко полыньи. И из него, клекоча от восторга, вырывались твари.

Мелкие.

Пока мелкие.

И Призрак, подпрыгнув, перекусил одну пополам. Тьма просто рассыпалась облаком, всасывая всё, до чего могла дотянуться.

— Быстрее! — я рявкнул. — Я не смогу держать тварей долго! А тут дети! И раненые! Если не увести…

Всегда приятно иметь дело с благородным человеком. Позволить, чтобы твари сожрали детей и раненых, Карп Евстратович не мог.

Так, а мне что делать?

Держать?

Или попытаться закрыть?

Знать бы ещё, как это делается. Поток тварей вдруг иссяк, а на поверхности лужи появились пузырьки. Сперва мелкие, но каждый новый становился крупнее, будто там, под лужей, развели огонь и она начала закипать.

И повеяло таким вот, характерным.

Ветерок с той стороны.

И в следующее мгновенье бурление стихло, образовав гладкое, поблескивающее слюдой, зеркало. Знакомое такое. Вот и полынья.

А вот и тварь, которая из неё выглядывала. Осторожно так, недоверчиво.

Высунуло кончик щупальца и замерла.

Я хмыкнул и, сформировав из тени клинок, по этому кончику и рубанул к огромной радости Призрака. Тот мигом рванул к щупальцу и, перехватив обрубок, оттащил в сторону.

Лужа булькнула.

И выплюнула пяток щупалец, причём некоторые длинные, тонкие и покрыты будто мехом. Нет, не мехом. Камень, которого они коснулись, зашипел и оплавился.

Ага, мех, получается, кислотный.

Но теневой меч и тут не подвёл. А я подумал и, слепив из тьмы заряд побольше, швырнул в полынью.

Бахнуло.

То есть, видно оно не было, но я почувствовал, что бахнуло. И тварь… да, ей это не понравилось. Визг её хлестанул по ушам и стёклам. И я оглох.

Мир в тишине довольно странен, если так-то.

Вот беззвучно осыпаются стеклянным крошевом окна. Одно.

И второе.

Подпрыгивает, расправляя крылья, Призрак. Я знаю, что он клекочет, но не слышу. И не слышу, как трещит потолок, потому что очередной взрыв, где-то там, в стороне, воспринимаю скорее всем телом, чем ушами. Вибрация от него идёт по стенам и полу, и лужу тоже будоражит.

А в неё, откуда-то снизу, пытается пролезть тварь.

Полынья слишком узкая.

Крови не хватило?

Смерти?

Жертв?

Главное, что дыра получилась маленькой. Вон в неё сунулась было узкая пасть, длинная такая, что ножницы, утыканная шипами.

И застряла.

Рванула вниз, разваливая то ли пол, то ли барьер между мирами. Хруст уже пробился сквозь полог тишины. И я затряс головой — всё-таки немой мир — это не моё, а потом, когда морда вновь рванула, полоснул её наотмашь, сшибая шипы.

Звуки не вернулись. Вместо этого на голову посыпалась каменная крошка. А ближайшую стену, намекая, что надо бы убираться отсюда, вспороли трещины

И Тьма крутанулась.

— Я, — её шёпот в голове причинял боль. Похоже, тот звук не только уши повредил. — Я убить. Я мочь.

— К-как? — я напряжённо пялился на дыру. — Что это за…

— Жить. Внизу. Большой зверь. Медленный. Глупый. Есть.

Вот что меня радовало, так это аппетит теней. А если кушают, значит, растут.

— Он там. Ты тут. Я туда точно не полезу.

Может, зверь и не отличается умом, но размеры её намекают, что силы следует оценивать здраво.

— Нет. Я тут. Он тут… голову. Надо. Голову совать. Глупый. Ты — не мешать. Он ломать. Лезть.

То есть, мне просто в сторонку отойти?

— Да! — Тьма обрадовалась.

— А если он проберётся?

— Нет. Глупый зверь… есть. Много сил. Большой. Я. Он.

Призрак присел у полыньи, поглядывая то на неё, то на меня. Вид аккурат, что у кота, который на рыбалку увязался и теперь не понимает, где его доля.

Ну… попробовать можно.

И я отступил, выдыхая. Надеюсь, Тьма не ошиблась. А узкая пасть долбанула снова. И опять. И замерла, явно настороженно так.

Глупая или нет, но что-то она заподозрила.

— Уйти, — Тьма забеспокоилась. — Чуять. Бояться.

То есть, эта вот тварюга, размеры которой мне и представлять не хочется, боится Тьмы? И сейчас может просто взять и свалить? Мечта, а не исход, потому что какой-то из меня не особо воитель вышел.

— Кушать!

Понял.

Кушать — это аргумент. Главное, правильно определить, кто и кого кушать будет. Я вздохнул. Вот что-то моё здешнее геройство сводится исключительно к самовредительству. Я огляделся и, подняв осколок стекла, полоснул себя по ладони.

— Так лучше? — поинтересовался я, шагнув к твари, которая явно маялась перед выбором. Теперь я разглядывал её пристальнее. Вытянутое рыло, узкое такое и с изящною горбиночкой. Чешуя. Шипы. И чёрные ямины, из которых сочится жижа.