Громов: Хозяин теней 4 (СИ) - Демина Карина - Страница 31

Надо же как… интересно.

— Ещё одна девица, гимназистка, исчезла из собственной спальни. А сорокалетняя мать семейства отправилась в булочную и…

— Не вернулась.

— Именно.

— Вы тоже расследовали? В смысле, не полиция, а Синод?

— Всякий раз. Кстати, следователь и установил нехватку средств в полковой казне, отчего и был сделан вывод, что полковник допустил недостачу и скрылся.

— И много не хватало?

— Семь тысяч.

— Внушительно.

— Его поместье приносит в год двадцать. А на банковских счетах было около сорока, ко всему имелось поместье его супруги, полученное ею в приданое, это ещё тридцать тысяч годового дохода. Не говоря уже о такой мелочи, как акции, доля в доходном доме…

То есть катастрофой эти семь тысяч не стали бы.

— Здесь скорее кто-то воспользовался ситуацией. Порой случается офицерам проигрываться. Долги требуют возврата, вот полковую казну и используют для краткосрочных займов. Берут, потом возвращают… армейские дела.

Киваю.

Генерал, помнится, что-то такое тоже говорил.

— Конечно, всё под честное слово, меж своими…

А честное слово к делу не пришьёшь.

— Вдова покрыла недостачу. И настояла, чтобы дело замяли.

— Но вы полагаете…

— Пятеро. И девушка должна была стать шестой.

И стала бы, если бы не наша доблестная компания. Может, если изучить покойников там, на месте, нашлись бы и другие. Или вот в документах, бумагах… хотя…

— Они тут пропадали?

— Да.

— Тогда не сходится.

— Отчего же?

— Далеко. Туда тащить. Поездом не повезешь. Людей вокруг много. Кто-то увидит что-то не то, кто-то запомнит. Машина? Так и её остановить могут.

— Смотря какую, — Михаил Иванович явно имел собственное мнение. — Далеко не всякую машину рискнут останавливать, не говоря уже о досмотре.

— Думаете, кто-то из ваших?

В этом я почти не сомневался. Если уж убирали людей из списка, то само существование этого списка тайной не было.

— Уверен. В последние годы в Синоде… неладно.

— Кто-то убивает ангелов?

— Об этом я не знал. Просто появилось ощущение неправильности какой-то, будто мешает что-то. Я начал задавать вопросы, но получил ответ, что всё идёт своим чередом. Что просто мир волнуется. Тьмы стало больше, вот свет и не спокоен.

Тьма со Светом, как я видел, вполне способны меж собой ужиться.

— Но дело не в том. Мы… чуем. Слышим? Не знаю, как правильно. Видим… в кошмарах. Мой товарищ, тот, с которым мы росли вместе, с которым прошли весь путь от начала, говорил, что ангелы умирают. Он был сильнее и талантливей. Его способности во многом превосходили мои. И он первым начал сомневаться в… отце Никодиме. Это архиерей и настоятель монастыря Святого Георгия.

От церковной иерархии я далёк, хотя про святого Георгия слышал. Очень даже почитаемый. Святой покровитель воинов.

— Это не совсем монастырь, скорее уж десяток монастырей, где собирают, воспитывают и обучают таких, как я, — Михаил Иванович остановился у окна. — Нас выпускают в мир. И ждут обратно. Там мой дом. До недавнего времени был. Но теперь…

Теперь он сомневается.

Слишком много вопросов назрело. Ему даже озвучивать эти вопросы тошно.

— Владимиру снились сны. Такие сны, в которых умирали крылатые. Умирали долго и мучительно. Их кровь и плоть разбирали люди. А ещё он уверился, что кто-то нашёл способ призывать крылатых. Не такой, как ты видел, когда душа становится частью сделки, когда человек сам взывает. Иной. Это звучало безумно. Чтоб ты знал, безумие — не такой уж редкий гость среди инквизиторов. И потому один из малых монастырей по сути является обителью для тех, чей разум не выдержал встречи с тем миром. Владимир подумывал обратиться за помощью, ибо его сила была велика и, утратив контроль над нею, он мог бы навредить людям.

— Но?

— Но он боялся. Он делился сомнениями со мной. А я посоветовал обратиться к отцу Никодиму. Он бы не отказал. Он из Романовых, младшая ветвь, давно отдавшая себя служению. Там так повелось, что старший сын продолжает династию. Он остаётся священником, но из числа белого духовенства[1]. Средний и младший сыновья приносят обеты. Один из них выбирает путь познания, чтобы стать следующим Патриархом, а второй уходит в обитель Святого Георгия и со временем становится правой рукой действующего Владыки. Он вникает во всё, что происходит в стенах обители, он перенимает опыт.

— И место, — не удержался я.

— Именно.

Какая-то семейная монополия выходит. И вот прям шкурой чую, что к вере она относится весьма опосредованно.

— Так вот… прошлый отец Никодим, которого я помнил, покинул нас семь лет тому.

— А новый?

— Так уж новым его и не назовёшь. Принято, что отрок начинает путь вместе с другими отроками, дабы не одолел его грех гордыни. Да и иные грехи тоже. Он должен доказать, что достоин имени своего и дара.

— А если не достоин?

Не, ну мало ли. Вот не верю, что в роду прямо все глубоко одарённые, порядочные и в целом, если не святые, то почти.

— Такого ещё не случалось. Однако я помню его. Он был старше меня на пару лет. И учился старательно. Он, как и должно, стал примером для всех нас…

И поддержкой масс заручился. Точнее не масс, а весьма серьёзной силовой структуры. И структуру эту столетиями приучали служить не только и не столько Богу, но и Романовым.

Хитро.

— Из его рук мы с Владимиром принимали первые дары.

Собак тоже с малых лет прикармливают.

— И с ним же преодолевали ступень за ступенью. Его свет унимал нашу боль. Его советы не единожды помогали разуму избавиться от сомнений. И мы верили ему. Все верили.

Ну да. Собаки своего хозяина вообще богом считают. Только вот Михаил Иванович — не собака. На своё счастье.

— Я надеялся, что отец Никодим найдёт способ помочь Владимиру. Честно, даже завидовал слегка… это грех, конечно, но кто без греха? Дар Владимира явно открывал ему путь выше. Он должен был получить новое звание, новые возможности.

— Умер?

— Исчез. Мне пришлось покинуть монастырь. Сперва одно дело, потом другое… обычная работа. Я порой по полгода не возвращался. А вернувшись, увидел, что келью Владимира отдали. Начал спрашивать и узнал, что был прорыв на окраинах Петербурга. Владимира направили разбираться. Он уехал.

И не вернулся.

Прямо как под копирку.

— А тем же вечером меня вызвал отец Никодим. И начал выспрашивать, не рассказывал ли мне чего-нибудь Владимир. Следует отметить, что он был весьма любезен. И очень сочувствовал моей утрате. Знал, что мы дружны и в целом-то многим делились.

— И ты?

— Сказал правду. Что рассказывал о кошмарах. Что сомневался в своём разуме. Что я посоветовал обратиться за помощью… только он вёл себя неправильно.

— Отец Никодим?

— Он. Видишь ли… его свет был ярким, но не таким, как прежде. Будто… не могу сказать, что переменилось, но переменилось. А ещё он юлил. Как человек. Я ведь в разъездах больше с людьми дело имею, чем с тварями. И силу использовать на каждый пустяк глупо. Вот и научился худо-бедно видеть. И то, что я увидел, зародило сомнения. Очень много слов. Похвалы. Сожалений. Фразы какие-то, что тьма забирает лучших. Что нужно сплотиться и встать плечом к плечу. Что грядут тёмные времена. Я ни о чём таком не спрашивал, а он не должен был говорить. И суетиться тоже не должен был. А потом он спросил, не вижу ли я снов.

— А вы…

— Не видел. Тогда. Но сейчас… пока не могу сказать, это как эхо, что ли? Всё мутное и ничего толком-то по пробуждении не помню. Но тогда я сказал правду. И отец Никодим разом утратил всякий интерес ко мне. А на следующий день я получил новое задание. И с той поры получал одно за другим. Я уже два года не был дома…

Ну, возможно, это как раз и неплохо.

— Вся моя суть противится мыслям о… таком, — выдал Михаил Иванович. — А вот мой разум твердит иное. И ещё…

Он разогнул руку и погладил след от пёрышка.

— Уже почти год мне отказывают в получении благодати.