Громов: Хозяин теней 4 (СИ) - Демина Карина - Страница 28

Ни еды, ни заботы.

— Вот так. В ближайшие сутки будете много кашлять, возможно, что сплёвываться станет кровью. Не пугайтесь. Это будут выходить сгустки. Пыль, осевшая в лёгких, смешается со слизью, и таким образом выйдет. Завтра продолжим… думаю, дня три и забудете.

Он убрал руку и поглядел с сомнением:

— Ваше благородие, может, мальчиков переместить куда? А то ж кашлять и вправду станет много. Не выспитесь. Места-то имеются. И охрану приставим, коль уж вам так нужны.

— Ничего. Как-нибудь потерпим. Палата… вот завтра там и переведёте. И… Николя. Просьба к тебе будет. Если что… ранения серьёзные. У всех. Ты весь истратился, стабилизировал…

Целитель сложил руки на животе и покачал головой.

— Между прочим, Карп Евстратович, может, вам ваше сотрясение и кажется ерундою, но на деле оно вполне серьёзно. Как и глубокое истощение Михаила Ивановича. И будь моя воля, я бы погрузил вас в глубокий сон дней на семь.

— Вот… вот давай мы поговорим и ты погрузишь. До утра. Идёт?

Метелька закашлялся так, что прямо согнулся.

— Очень хорошо, — целитель положил руки на его спину. — И да… сначала завтрак, потом сон. Алевтина Егоровна вам подаст. У палаты, сколь понимаю, будут дежурить?

— Понятливый ты человек.

— А вы — безответственный…

— И пусть соседнюю палату приготовят.

— Кто-то ещё ожидается? Мне сказали, что других жертв нет.

— Есть. Конечно, есть. Должно пострадать как минимум пятеро нижних чинов. Кто-то даже может помереть несмотря на твои героические усилия…

— Опять ваши игры.

— И сам не рад. А палата для Алексея Михайловича.

— Он согласился?

— Согласится, — Карп Евстратович приподнялся и, охнув, опустился на кровать. — Что за… голова кружится.

— А вы чего ждали? Вам на неё кирпич упал, между прочим. Это не говоря уже о том, что источник свой вы до дна вычерпали.

— Мне бы позвонить…

— Записку отправите. Заболоцкого я к вам допущу, а остальные — пусть режим соблюдают. Ну и… покойников, которые жертвы взрыва, ваши привезут или мне кого искать?

— Вот с Заболоцким уже как-нибудь решите, про покойников… и там пусть заявление подготовит для прессы. Чтоб… таки голова… — он потрогал эту голову и, покачнувшись, опустился на кровать.

— Отдых, — нетерпящим возражения тоном заявил целитель. — Еда и отдых.

— Заболоцкий пусть…

— Придёт. Отдавайте ваши распоряжения, но дальше… Карп Евстратович, вы сами говорили, что доверяете мне. Семь дней, конечно, вы не позволите, но пару часов сна вам нужны. Если вы не хотите и вправду в покойницкую переместиться.

Сказал и удалился. Горделиво так. А я ещё подумал, что эта горделивость никак вот не увязывается с пухлостью его фигуры. А потом принесли еду и думать стало лень.

Честно говоря, я не собирался засыпать. И место не то, и сама ситуация, и вот поговорить бы надо, раз собрались, но в какой-то момент я просто потерял нить разговора.

И в целом-то…

— … вы уверены? — этот шёпот я слышу ушами Тьмы. — В конце концов, если всё именно так, то стоит…

Лежу.

Точно лежу. И кровать панцирная. Чуть провисла под весом, отчего лежать не очень удобно. И матрас комковатый, повернуться бы, но лежу.

Дышу.

Медленно, так, чтобы и дальше казаться спящим.

— Алексей Михайлович, вот не сочтите за…

Голоса глухие, и Тьма ворчит, но не рискует подобраться ближе.

— … но это же просто…

— Проснулся? — дослушать мне не позволяют. И тень Михаила Ивановича ложится на лицо. Обыкновенная такая, которая рождена не иным миром, но светом электрической лампочки.

— Проснулся, — притворяться дальше неохота, и я разлепляю глаза. Сумерки. Там, за окном. Стало быть, провалялся я прилично. Тело ноет, мышцы, что деревянные. Руку рассеченную подёргивает нехорошо так, не столько болью, сколько зудом. И тянет поскрести о штанину, но искренне держусь.

— Доброго вечера, — говорю, пытаясь сесть.

Голова кружится.

Во рту — пустыня. И потому протянутую Михаилом Ивановичем кружку принимаю с благодарностью.

— Вода, — поясняет тот. — Тебе вон укрепляющий настой дать велено, но я решил, что сперва вода.

И правильно. Травы я бы пить не рискнул.

— Спасибо, — всё-таки сажусь. В ушах бухает, и сердце срывается вскачь, но тотчас успокаивается. Вот же, ощущение, что пожевали и выплюнули. — Как вы?

— Твоими стараниями…

— Алексей Михайлович прибыл?

— Часа два как. Велел тебя не трогать…

— А… — взгляд мой охватывает палату.

— Друга твоего Николай Ипатьевич забрал.

— Куда? — и сердце вновь обрывается. А ещё накрывает запоздалое чувство вины. Если у Метельки чахотка, то…

И ведь не только чахотка быть может.

— На грязи, — Михаил Иванович домашнем костюме и стёганом халате похож на барина. — Николай Ипатьевич прописал ему грязи.

— В смысле? — я не то, чтобы совсем успокоился. И чувство вины никуда не исчезло. Полез. Потянул. И плевать мне было и на опасность, и на здоровье его. Я как-то вообще не думал о том, что у него могут быть со здоровьем проблемы.

— Как я понял, грудь обернут полотном, пропитанным какими-то там особыми грязями. Для расширения сосудов. Это облегчит и кашель, и отхождение чего-то там… сам спросишь, как вернётся.

Физиотерапия, значит?

Физиотерапия — это хорошо.

— Спрошу, — отвечаю и выдыхаю. — А…

— Еремей заглянул. Я его обратно отправил. Ни к чему, чтоб нас вместе видели. Но рад, что живы.

Правду сказал.

Я воду допил и кружку вернул. В животе заурчало, намекая, что растущий организм водичкой не обманешь.

— Ужин позже привезут. Мне подумалось, что ты хотел поговорить. И объяснить кое-что, — он задрал рукав халата, показывая широкое темное запястье, на котором выделялось белое пятно очень характерного вида.

— Ух ты… совсем ушло? — я потянулся.

— Совсем. Откуда оно у тебя?

— Тут… такое… долго рассказывать.

Вздыхаю и скребу-таки ладонь. А потом начинаю говорить. Тихо. Спокойно. Неспешно. А он вот слушает. И слушает превнимательно. И по лицу не понять, верит ли.

Я бы такой истории точно не поверил.

Реально же бредом звучит. И таким вот, в котором смешались в кучу кони, люди… ну и далее по списку. А Михаил Иванович только хмурится и с каждым словом всё сильней. Видно, что его спросить тянет, но он сдерживается.

Правильно.

Я и так не мастер повествований, а тут вон вообще.

— Вот как-то так…

Я заканчиваю на нашем отбытии в Петербург и прошу:

— Ещё попить дайте.

— Отвар, — он наполняет кружку из графина, потом делает глоток и протягивает мне.

— Да ладно, — говорю. — Вы б травить не стали. Да и… яды разные бывают. Иные вон через месяц-другой действуют.

Дознаватель хмыкает, а потом присаживается на соседнюю койку.

— Стало быть, Раповецкая святая — это ваших рук дело?

— Чего? — травы пахнут ромашкою, и вкус почти нормальный. Во всяком случае язык от горечи не сводит.

— Что, неужто не слыхал? — он не скрывает улыбки. — О чуде? Во всех газетах писали.

— Да нам как-то поначалу не до газет было. И вообще, чего там в них только не пишут, — я и от пряника, который появляется из кармана халата не отказываюсь.

— Потерпи уж, — Михаил Иванович словно извиняется. — Я пока не велел беспокоить… ты, если что, в тяжелейшем состоянии. Просто на грани жизни и смерти. Целитель героически борется за то, чтоб удержать тебя на краю.

— Ага, — говорю и в пряник зубами впиваюсь. — Так чего там со святой?

— Некая девица Алевтина, дочь Иванова, прибывши в гости к своему дядюшке в Городню вдруг исчезла. И никто-то не мог сказать, куда она подевалась. Дядюшка сперва тихо искал…

— Чтоб без скандала?

Михаил Иванович кивнул:

— Девичья репутация — вещь хрупкая. Но когда не нашли, то полицию поднял. Город перетрясли и не по разу. Даже публичные дома пересмотрели со всеми, кто близ был. Но девицы не отыскали. Главное, что из дому ушла она в домашнем платьице и туфлях…