Громов: Хозяин теней 4 (СИ) - Демина Карина - Страница 18

— Митька? — из голоса его исчезает уверенность, а вот на лице явная тревога. — Ты? Или что тут?

Голос его тревожит и без того потревоженные нити, и уже толстые устремляются к человеку.

— Что за… твою ж… — он выдыхает, а потом протягивает руку. — На, жри, паскуда… всем вам лишь бы кровушки попить.

Значит, система распознавания работает по крови?

Интересно.

Надо будет у Мишки спросить. Или у Татьяны. Они наверняка что-то да будут знать. Но это потом. А пока я дёргаю тень обратно. Тьма откатывается с огромной радостью. Её почему-то тоже не хочется спускаться в подвал.

Нет, мы про него не забудем, но…

В другой раз.

А пока она вторым кругом пробегается по дому, заглядывая в каждую комнату. И я почти не удивляюсь, обнаружив в пыльной гостиной Эльжбету. Она лежала на ковре, широко раскинув руки, впялившись пустым взглядом в потолок и не замечая человека, который пыхтел над ней.

Извращенец хренов.

Платье вон задрал, видны стали бледные ляжки в тёмных чулочках. Да и так-то…

— Я тебя заберу отсюда, — слышался шёпот. — Вот увидишь. Заберу и уедем. К границе. А хочешь, вовсе во Вроцлав? Там домик купим. Хороший домик… и будем жить-поживать.

Добра наживать.

Ага. Хорошая сказка.

— … образованный человек не позволит обращаться с собой, как со скотом! — выходить из соединения с тенями тяжко. А этот нежный голосок в череп входит, что та дрель. — Поэтому правительство и противится введению всеобщего образования!

Светлана.

Светочка.

Ведь о ней Светлов говорил, прямо запрещая трогать. Не то, чтобы я собирался, но интересно стало. Я прищурился, пытаясь разглядеть хотя бы искорку силы, но нет.

Ничего.

Одарённой Светлана не была. Тогда откуда такой интерес? Или у неё родители серьёзные, вот и опасается? Хотя нет, если б опасался, не держал бы дома. Другое что-то, пока не понятное.

И оговорочка ведь, что не Светлову она нужна, а его напарнику, который… тот, кого мы ищем? Можно ли рассчитывать на такое везение? Или это как раз нельзя везением считать? Мы ведь не готовы ко встрече, но и избежать её не выйдет.

— Савка, ты ужин проспал, — Метелька чует моё возвращение.

— Ужин проспать нельзя, — голос чутка сипловатый. — Потому что когда проснулся, тогда и ужин.

Симеон смеется.

Студент?

— Ты студент? — спрашиваю, подвигая к себе тарелку. Тушеная картошка успела остыть, но хуже от этого не стала.

— Я? Бывший, — смех обрывается. — А что?

— Да так. Мы тут гуляли и один вылез. Спрашивал, что, мол, мы тоже студенты? А какие из нас студенты?

— Вот об этом я и говорю! — всполошилась Светлана. — Симеона отчислили!

— За что?

— За вольнодумство. Поспорил с одним дураком.

— А тот оказался преподавателем? — хмыкаю и жую. — Чего? Обычно так и случается…

И Симеон, вздохнув, кивает.

— Вообще-то ему изначально пришлось непросто! — а вот Светлана злится и от злости румянец на щеках вспыхивает. Так-то она вполне даже симпатичная. Миловидная. А если причесать и переодеть, то вовсе красавицею будет. Нет, не в ту сторону думаю. Это у меня тело растёт. И потребности с ним. И… вправду, к шлюхам сходить? Метелька ещё когда подбивал, заверяя, что знает одно хорошее место, где девки чистые и даже почти первого классу.

Блин.

Опять не то.

И организм, главное, на мысли эти реагирует. Или виной не Светланка с её задором, а то, что я недавно видел? Хрень, короче.

— Это несправедливо, ограничивать доступ к образованию по национальности или по вере!

— Несправедливо, — соглашаюсь. А что, когда я сытый, то и соглашаться легко.

— А выгонять студентов лишь за то, что они собираются вместе?

— Чаи пить?

— И чаи!

— И ничего такого не замышляют…

— Ну, там такое вот… как бы. Просто получилось так, — Симеон снова вздыхает и устремляет на меня печальный взгляд. — Я тогда мало чего соображал… я так-то из крестьян. Но у батьки хозяйство большое, крепкое. И нас он учил. Учителке приплачивал, чтоб приходила на дом. В школе я даже лучшим был. У нас в селе второклассная[3] имелась. Даже стипендию платили. Отец гордился. Мне и рекомендательные листы выправили. Директор самолично возил в Новониколаевск, хлопотал, чтоб в гимназию приняли.

— Приняли?

Симеон кивнул.

— Учился. Хорошо учился. Доктором вот стать хотел. Меня и от платы избавили[4], за разумение. А на университет отец уж подсобрал.[5]

— А он поддался на козни провокаторов… — Светлана вздёрнула подбородок.

— Кружок там появился. Один. Ну… такой, — Симеон явно не был в восторге от избыточного внимания. — Сперва вроде как по медицине. Статьи обсуждали. Переводили. За границей ведь множество открытий совершается, а империя отгородилась. И наука наша давно пребывает в стазисе.

Жую. Слушаю.

Киваю, надеясь, что получается сочувственно.

— Потом начали стихи читать. Разные… истории. И газету принесли. «Земля и воля». Обсуждали… как-то мне предложили в другой кружок пойти. Который, ну… не для всех.

Для избранных. А какому человеку в здравом уме и при нормальном самолюбии не хочется считать себя избранным?

— Там тоже читали. Обсуждали. И потом в университет носили ещё… распространять. Писать предложили тоже. Но у меня не очень получались сочинения, и я отказался.

— А те, кто согласился, на каторгу пошли! — заявила Светлана с возмущением.

— Нам… так… ну… предложили пойти… выступить… с протестом. В университете. Жёстко заявить свою позицию. Высказаться. Против, — он смутился и даже сейчас вспотел.

Вот какой из парня революционер?

— И ты пошёл?

— Мы должны были все… мы встали. И лица измазали краской. Красной. Как… ну…

— Кровью?

— Да, — выдохнул он с облегчением. — Нечипоренко, профессор наш, уговаривал разойтись. А я ему заявил, что я за народ. И остальные тоже. Мы призывали других присоединиться. Заявить. Вот… что это кровь народа. Вот.

— И закончилось тем, что полицию вызвали?

— Да… там… однокурсник наш, который этот кружок создал, он… призывал… сопротивляться. Камнями бросать. Палки… и револьвер тоже принёс. Давал.

— И как?

— Лопатин взял. А я… ну я не очень умею стрелять.

Он неловко пожал плечами. Он вовсе был каким-то растерянным и несуразным.

— И вас повязали?

— В каком смысле? — он удивлённо хлопает ресницами.

— Жандармы, — повторяю. — Арестовали?

— Д-да… Лопатин выстрелил ещё. Правда, ни в кого не попал, но всех, кто участвовал, задержали, да.

Ещё бы. Красная краска — отличный вариант отделить излишне идейных от всех прочих студентов.

— И что потом?

— Д-допрашивали. Ещё отчислили. Сразу. Вот… грозили, что посадят, но потом отпустили. Меня. И других вот… а Лопатина на каторгу сослали. И ещё трёх. Как будто бы он покушение на государя планировал. Но мы не планировали! Мы… так… просто.

И этак.

Ну-ну.

— Уверена, что здесь не обошлось без провокаторов! — воскликнула Светлана. — Их буквально подтолкнули к преступлению!

Не без того. Но если человек берет револьвер с готовностью в кого-то шмальнуть, то это и о человеке многое говорит.

— Всем известно, сколь бесчестные методы использует Охранка![6]

Снова киваем, уже с Метелькой.

— Симеону повезло. В застенках он встретился с товарищем Светлым, и тот помог ему обрести свободу. А заодно взял под опеку.

Повезло так повезло.

Прям чудо почти.

Так бы вернулся восвояси, к папеньке. Тот бы на радостях вожжами прошёлся по мягкому месту, потому как в народе революционеров-то не больно жалуют, да и надежды загубленные с деньгами потраченными требовали бы выхода. Но потом, глядишь, отошёл бы и приставил бы отпрыска к делу.

Хозяйство б навесил.

Жену. Ну, чтоб вовсе места дурным идеям не осталось. Так бы и жил себе Симеон тихо да спокойно. А не это вот всё.

— И что ты тут делаешь?

— Я? Помогаю в лаборатории. Я всё-таки медик. И химию знаю неплохо.