Mushoku Tensei: Крестьянин с копьем (СИ) - Петров Виталий Владимирович "Эльхар" - Страница 35

Эти скромные условия всё равно были куда лучше, чем нары в нижних уровнях, где обычные матросы и люди победнее делили пространство, почти лежа друг на друге. Нам троим, по крайней мере, как авантюристам S-ранга, выделили отдельную каюту — небольшую привилегию, которой я вполне был доволен.

В углу на другой койке спала Элинализ. Её светлые волосы выбились из-под покрывала, одна рука была небрежно переброшена через бок, а дыхание было ровным и спокойным. Обычно она излучала кипучую энергию и похоть, но сейчас выглядела по-домашнему умиротворённой. Это было странно — вряд ли ночное путешествие могло лишить её сил, скорее всего, у неё просто не оказалось достойной компании для её любимых развлечений. На другой стороне каюты дремала Гислен. Её фигура казалась странно беспомощной, свернувшись почти клубком на узкой койке. Я вспомнил, как плохо она переносила качку. Даже её железная стойкость не могла справиться с непривычной морской болезнью, и поэтому она, нехотя, приняла несколько горьких лекарств спустя пару минут после отбытия из порта, чтобы избавиться от мучений. Эти средства, кажется, не только избавили её от тошноты, но и отправили в глубокий сон.

А я лежал, уставившись в потолок, на котором тонкими трещинами разошлось старое дерево. Перед глазами всё ещё мелькали обрывки сна. Пол… его унылая рожа и больной хрен, моё заклинание исцеления, его голос, полный надежды и отчаяния, — всё казалось настолько реальным, будто я на самом деле только что пережил этот момент… Чёрт, даже ощущение магии, текущей через моё тело, всё ещё словно отдавало лёгким эхом внутри.

Но эти воспоминания о сне были только началом.

Почти сразу же в моей голове начали всплывать хаотичные картины. Обрывки образов, мест, лиц, которые я никак не мог вспомнить, начали вытеснять сонное оцепенение. Каменные улицы незнакомых городов, тёмные подземелья, шум рынков, запах травы после дождя, лица людей, некоторые из которых казались почти родными, а другие — абсолютно чужими. Всё это всплывало перед внутренним взором, как пузырьки воздуха в глубине моря, ломая моё сознание на части.

И боль. Острая, тягучая, как будто эти образы пытались пробиться наружу, разрывая мой разум изнутри. Я сжал голову руками, надеясь, что это хоть немного утихнет, но давление только усиливалось, с каждым мигом становясь всё невыносимее. Закрыв глаза, я попытался отгородиться от этого хаоса. Темнота за веками встретила меня, словно старый друг, укрывая от острого света воспоминаний. Постепенно шум начал затихать, боль отступала, оставляя после себя тяжёлое, гудящее ощущение в голове. Я глубоко вздохнул, стараясь собрать ускользающие мысли, но это оказалось слишком сложно.

Наконец, как только наступила долгожданная тишина, я почувствовал, как тело расслабляется. Веки стали тяжёлыми, и я снова провалился в сон, будто убегая от этой головоломки, что скрывалась внутри меня.

* * *

Подземелье окружало нас мрачной, почти первобытной атмосферой.

Каменные стены, будто выточенные веками, были покрыты сетью тонких трещин, в которые пробивался едва заметный блеск кристаллов. Каждая трещина была словно шрам на теле этой древней конструкции, а запах сырости и тлена дополнял ощущение, что мы находились в самом чреве умирающего великана. Потолок был неровным, местами обвалившимся, из-за чего солнечный свет падал редкими полосами, в которых плавали частички пыли. Всё остальное пространство освещалось мягким голубоватым сиянием грибов, плотными шапками покрывающих стены. Их свет был слишком слабым, чтобы считать это место светлым, но достаточно сильным, чтобы подчеркнуть мрачность деталей.

Наставница шла впереди, будто хищник, готовый в любой момент броситься на добычу.

Её тёмные зелёные волосы, заплетённые в короткую косу, развевались в движении, подчеркивая резкость и скорость каждого её шага. Одежда — простой кожаный доспех, потёртый, но явно добротный, — прилипала к её телу от влажности. В руках она держала короткое чёрное копьё, металлический наконечник которого сверкал в слабом свете, словно обещая смерть каждому, кто осмелится встать на её пути. Её движения были быстрыми и точными, каждый удар копья разрезал воздух со свистом. Её смех — звонкий, почти безумный, — эхом разносился по узким коридорам, наполняя пространство пугающим весельем. Казалось, что для неё эти бои — не испытание, а праздник.

Скелеты — наши противники сегодня — не могли сравниться с её мастерством. Каждый их шаг был медлительным, неуклюжим. Они падали, как куклы, лишённые нитей, когда её копьё находило цель. Кости разлетались в стороны, иногда ударяясь об стены, оставляя на камне едва заметные следы. Вдали маячили призраки, их прозрачные силуэты переливались тусклым светом, но они не спешили вмешиваться. Они наблюдали и отходили дальше, в глубины этих руин. Возможно, ждали момента, чтобы нанести удар, загоняя в ловушку или просто отступали куда могли. Или, может, просто наслаждались зрелищем, которое устроила моя наставница.

Я же был не более чем тенью за её спиной.

Тяжёлый рюкзак тянул плечи вниз, а мешочки с находками, что висели на поясе, глухо звенели при каждом шаге. Моя задача была проста: собирать всё, что оставалось после её кровавого шествия. Разрубленные мечи с ржавыми клинками, обломки щитов, осколки доспехов — всё это отправлялось в мой рюкзак. Но самым ценным были монеты и украшения, которые иногда находились на теле мертвецов. Сегодня мне уже удалось собрать несколько перстней, испачканных пылью и грязью, и один массивный браслет с потускневшими рубинами. Каждый такой трофей был моей надеждой на более сытный ужин, хотя большую часть дохода забирала наставница. Она считала это справедливым, ведь, по её словам, она делала всю работу.

Скелеты лежали вокруг меня, их костяные тела были изломаны в самых нелепых позах. Один из них — в остатках доспехов, украшенных затёртыми узорами, — привлёк моё внимание. Его грудная клетка была почти целой, а в правой руке он всё ещё сжимал рукоять меча. Я присел, осторожно разжав его пальцы. Меч был древним, с поломанным лезвием, но рукоять — богато украшенной, покрытой резьбой. Я тщательно осмотрел её, пытаясь понять, можно ли продать это как антиквариат. Решив, что вещь достойна внимания, положил её в мешочек.

Я склонился над очередным скелетом, осторожно перебирая его останки.

И пока мои руки методично осматривали останки, мой взгляд упал на собственные запястья. Кожа там была грубой и изрезанной, а глубоко врезавшиеся шрамы всё ещё напоминали о прошлом. Следы кандалов… Проклятые цепи, которые впивались в кожу, казалось, намертво срослись со мной, когда я был рабом. Воспоминания, словно туман, поплыли перед глазами: темный, вонючий клетушный угол, куда даже свет едва пробивался; цепь, натянутая так, что нельзя было выпрямиться; издевательские голоса охранников и побои после попыток побега…

Полгода прошло с тех пор, как она, моя наставница, вырезала всех, кто называл себя моими «хозяевами». Я не забуду, как её копьё, словно буря, пронеслось сквозь тех, кто держал меня в цепях. Холодный взгляд, озарённый странной искрой удовольствия, и короткий вопрос:

— «О-бал-деть. Мигурд. Жить хочешь, мигурд?»

Я только кивнул, слишком потрясённый, чтобы произнести хоть слово.

Теперь я смотрел на свои руки, вспоминая то, какими они были тогда — худыми, измождёнными, едва способными сжать кулак. Шрамы больше не причиняли боли, но остались немым напоминанием. Прошлое всё ещё цеплялось за меня, как камень на шее, не позволяя забыть.

Я крепче сжал пальцы, стараясь стереть всплывшие образы. Эти руки, казавшиеся мне такими хрупкими и изуродованными, уже стали сильнее. Сейчас они всё ещё не идеальны: шрамы пересекали кожу, но мышцы, которые я постепенно развивал, говорили о прогрессе. Они больше не были такими беспомощными. Пройдут годы, и эти отметины сойдут окончательно. Я стану сильным. Настоящим воином…

Задумавшись, я пропустил момент, когда движение рядом привлекло моё внимание.