В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики» - Хейердал Тур - Страница 35

По ночам нашу хижину начали навещать воры. Жизнь в долине Уиа потеряла всякую прелесть. А тут еще случилось такое, чего мы никак не ждали: новые пришельцы восстановили против нас Теи Тетуа. И он потребовал с нас деньги за пользование участком, за фрукты, за все, что мы получили и что он еще только собирался нам дать. Подарки его больше не устраивали — только деньги!

Помню день, когда мы, сидя на лесенке нашей хижины, вдруг заметили на горизонте дымок. Пароход! Первый с тех пор, как мы покинули Таити.

Прежде мне как-то не верилось, что потерпевшие кораблекрушение, попав на тропический островок, с утра до вечера всматриваются в океанские дали, ожидая, когда появится корабль-спаситель. И вот мы сами не можем оторвать глаз от маленького клуба дыма. Появились мачты, труба, нос… Уже весь пароход видно! Идет к нам. На нем люди из нашего собственного мира. Стоят на палубе, любуются чудесным островом, живописной долиной среди могучих гор. Так же, как любовались мы, когда подходили к Таити.

Наверно, они видели в бинокль нашу хижину. И наверно, приняли ее за жилье островитян, потому что корабль прошел мимо.

А мы остались на берегу, опять без друзей.

На следующий день один из полинезийцев собрался идти через горы в Омоа. Мы попросили его захватить письмо. Он отказался. Предложили хорошее вознаграждение — не взял.

Вскоре Лив проснулась среди ночи от болезненного укуса. Держась за ногу, она кричала, что в постели кишат какие-то твари. Но я сразу догадался, что тварь была только одна — тысяченожка.

При свете луны мы долго ее искали между пальмовыми листьями, но чудовище исчезло.

Выдавили на ранку лимон: лимонный сок умеряет боль и обезвреживает яд. На следующий день Лив жаловалась, что нога плохо сгибается. Как только взошло солнце, мы возобновили поиски и нашли в своем ложе желтую гадину. В тот же день я убил в хижине еще одну тысяченожку, а третья улизнула.

После этого терпение наше лопнуло, и мы уговорили одного островитянина провести нас через горы на западную сторону.

Как раз в это время в долине Уиа произошло великое событие: одичавшая свинья родила шестерых близнецов — обаятельных крошек с длинным рылом, крохотными копытами и жесткой щетиной. Один был рыженький с черными пятнами и весело закрученным хвостиком. И Лив не устояла. Она усыновила поросеночка, дав ему имя Маи-Маи, что в переводе означает «поросюшечка».

Рано утром мы собрались в путь. Лив привела на веревке своего Маи-Маи. Решила везти любимчика в Норвегию.

— Ты с ума сошла, — ужаснулся я. — Пока мы домой доедем, он вырастет, разжиреет и будет пугать пассажиров.

Но Лив непоколебимо стояла на своем. Я спросил нашего проводника, не возьмется ли он нести поросенка, но он наотрез отказался. Придется тащить самому.

И вот мы шагаем вверх по долине. Маи-Маи визжит и брыкается, как бешеный. Я нес его на руках, нес на спине, нес за пазухой — визжит, да и только. А солнце жарит вовсю…

Наш проводник прибавил ходу и исчез впереди со своей ношей — пледами, фруктами, вареными клубнями таро. А когда мы подошли к горе, тропа затерялась в высокой траве. Мы растерялись. Куда идти дальше?

Долина кончилась, нам предстояло взбираться по раскаленному травянистому склону. Ни единого кустика, ни клочка тени, безветрие, солнце жжет… А тут еще этот поросячий визг, от которого кажется еще жарче. Я робко предложил отпустить поросенка. Лив решительно воспротивилась.

И мы начали карабкаться вверх. Тропа все чаще пропадала, мы шли по каким-то неясным следам на песке. Потом начались расщелины и обрывы, и мы совсем запутались. Я решил получше рассмотреть следы, которые привели нас сюда. Оказалось, что это отпечатки ног диких свиней.

Заблудились…

Пробираться сквозь теиту не так-то приятно, а возвращаться по своим следам и того хуже. Примятые ногами длинные листья обращены острием к тебе и режут ноги, как нож.

Когда мы наконец выбрались на тропу, то были чуть живы. Жара как в печи, ссадины и царапины горят, все поры закупорены потом и песком…

Распаренный неумолимым солнцем, Маи-Маи ни на минуту не унимался. Злобный визг пронизывал нас до костей, и я едва удержался от того, чтобы швырнуть поросенка вниз с обрыва.

А до гребня идти еще столько же… Без отдыха не доберемся. Но разве отдохнешь на солнцепеке! Песок раскалился, наши шляпы из листьев пандануса нагрелись, легкие совсем не получали свежего воздуха.

Надо лезть выше. Мы наметили себе место для привала там, где на склоне виднелось причудливое образование, которое запомнилось нам еще с прошлого раза. Казалось, на горе, глядя на долину, стоят рядом два тролля. Под ногами у них проходил природный туннель, единственное место, где можно было найти хоть какую-то тень.

Мы поминутно посматривали на необычные скалы. Под конец Лив совсем ослабла и спотыкалась на каждом шагу. Она обмахивалась шляпой, как веером. Ветерок пришелся по душе Маи-Маи, и он притих, но стоило Лив перестать обмахиваться, как поросенок опять принимался визжать.

Какое блаженство мы испытали, когда добрались до могучих троллей и нырнули в темный проход! Подъем еще не кончился, но тут хоть можно переждать до вечера. Ничего, что носильщик исчез вместе с нашими запасами еды и кокосового молока.

Маи-Маи довольно похрюкал и вскоре уснул на руках у Лив. Лежа на спине, мы упивались прохладой: хотя ветра в этот день совсем не было, в туннеле приятно сквозило. Далеко внизу простерлась залитая солнцем долина.

Прошло несколько часов, прежде чем мы собрались с силами, чтобы продолжить путь. И снова начался подъем…

На спине у меня был рюкзак с фотоаппаратом и пленками. Теперь мы туда же сунули неугомонного крикуна — хоть руки свободны!

Маи-Маи отчаянно визжал, но затем вдруг стих.

— Понравилось, — решил я.

Но когда молчание затянулось, мы испугались и заглянули в рюкзак. Ух ты, словно в духовке! Уж не изжарился ли поросеночек? Мы вытащили его и снова понесли на руках. Вскоре он пришел в себя и опять затеял свой концерт. Но теперь мы знали средство заставить его замолчать. Только завизжит — мы его в рюкзак: полежи, пока уймешься. Притихнет — пожалуйста, на волю.

Так мы мало-помалу достигли гребня, и перед нами — наконец-то! — простерлось высокогорное плато. Жадно вдыхая свежий воздух, мы направились к ближайшему родничку.

Наступила ночь, но нам не хотелось спускаться в долину Омоа. Мы совсем обиделись на островитян. Между двумя скалами прямо на тропе мы настелили ложе из больших листьев и легли спать под звездным небом, разложив вокруг костер, чтобы не лезли тысяченожки.

Хорошо в горах… Вот только Маи-Маи визжит, не давая уснуть. Впрочем, обнаружив, что это девица, мы перекрестили поросеночка, назвали его Сиреной. Я сунул Сирену в рюкзак, отошел подальше и привязал рюкзак к камню. Теперь визг до нас не доносился, и мы заснули.

Среди ночи нас разбудил какой-то шум. Костер погас, но мы разглядели на перевале силуэты двух диких коней. Они быстро приближались. Я сел и громко крикнул. Поздно — один конь не успел свернуть. Испуганный моим криком, он прыгнул через нас. Второй в последний миг остановился, потом поскакал в другую сторону.

Мы вскочили на ноги и разложили костер.

— Сирена! — ахнула Лив.

— Вот именно, — подхватил я.

Да, вот именно! Конский топот разбудил поросеночка. Сирена взвыла и запрыгала в рюкзаке — настоящее привидение! Представляю себе, как оторопели бедные кони.

Спустившись в долину Омоа, мы первым делом отдали Сирену; пусть другие развлекаются…

В Омоа все было по-прежнему — сыро, неуютно. Мы зашли к Вилли и взяли свое имущество, которое занес к нему наш проводник-невидимка. Заодно совершили сделку. Поль Гоген дружил с отцом Вилли, швейцарцем Греле, и часто бывал у него в доме. Перед смертью Гоген подарил Греле свое любимое ружье, приклад которого сам украсил резьбой. После смерти Греле ружье перешло к одному островитянину, а тот перепродал его китайцу. Никто не знал подлинной цены ружья, и китаец охотился с ним на диких коз, пока Вилли не прослышал о славе Гогена и о том, как важно все, что связано с именем художника. Вилли выменял ружье обратно и теперь собирался везти эту редкость на Таити.