Муля, не нервируй… Книга 4 (СИ) - Фонд А. - Страница 5

— Чего кривишься⁈ — возмутился Козляткин, — тебе доверие вон какое оказывают, а ты!

— Я не терплю, когда за меня что-то решают, — отчеканил я, — и не хочу тратить время на эту работу. У меня другие планы на жизнь. Да и к тому же, общественная нагрузка. Я — комсорг.

— Ты ещё пару месяцев будешь комсоргом, — хохотнул Козляткин, — а потом в Партию пойдёшь. Так что не выделывайся, а то характеристику хорошую не дам.

— Так зачем вы меня вызывали? — демонстративно тяжело вздохнул я, понимая, что сейчас я ничего сделать не могу.

— А! Да! — кивнул Козляткин и полез в пухлый блокнот. Немного полистал его, нашел нужную страничку, пробежался взглядом по ней и поднял на меня глаза. — Нужно вот этот акт оформить.

Он положил передо мной бумажку и добавил:

— Поэтому прямо сейчас пойдёшь на «Мосфильм» и всё подпишешь.

Глава 3

— У меня другие планы вообще-то были, — начал набивать себе цену я.

— Бубнов! — нахмурился Козляткин.

— Если я пойду сейчас на «Мосфильм», то потрачу весь день, — развёл руками я, и опять отчёт доделать не успею…

— Скажи, пусть Лариса доделает, — отмахнулся Козляткин, но потом, спохватившись, добавил, — так, нужно же тебя сейчас коллективу представить, как нового начальника отдела кинематографии и профильного управления театров.

— И аргументировать, каким это я невероятным образом из методиста сразу в начальники запрыгнул, — мрачно добавил я, — а, кроме того, я не хочу эту должность.

— Я знаю, ты квартиру хочешь, — вздохнул Козляткин и вдруг посмотрел на меня странным взглядом. Глаза его при этом приняли хитрое выражение.

— Хочу, — подтвердил я и, понимая, что он не зря это начал, уточнил, — причём не просто хочу квартиру, а, во-первых, двухкомнатную, как минимум. Во-вторых, на Котельнической набережной, в высотке. И в-третьих, чтобы окна выходили на улицу, а не во двор.

— Ого! — вытаращился на меня Козляткин, — а не обнаглел ли ты, Муля?

— Почему обнаглел? — пожал плечами я, — там, насколько мне известно, есть свободные квартиры. Да, я знаю, что туда заселяют артистов. Ну, так и я к артистической среде кое-какое отношение имею.

— Это ведь там живёт Раневская? — проницательно спросил Козляткин и тотчас же нахмурился, — вот далась она тебе. У нас в Москве столько юных прекрасных актрис. Это я ещё не говорю о провинции. А ты зациклился на этой…

— У всех свои слабости, — не стал оправдываться я, — хочу, чтобы она была у меня под контролем.

— А твоя комната в коммуналке? — проявил осведомлённость шеф.

— Пропишу туда Дусю, — отмахнулся, как от несущественного, я и опять повернул разговор в нужное мне русло. — В общем, ситуация у меня такая, Сидор Петрович. Мой отец, только не Бубнов, а Адияков, настоящий отец… так вот он хочет, чтобы я поехал в Якутию на пару лет и продолжил там его работу. А я ссориться с ним не хочу. Моя мать только-только стала счастлива. Я просто не могу её расстраивать, понимаете?

Лицо у Козляткина вытянулось.

— И единственный аргумент, который отец может учесть — это то, что мне дали благоустроенную квартиру, и я теперь должен её отработать, — с честным видом пай-мальчика вздохнул я.

— Бубнов, это шантаж, — пробормотал Козляткин. — Это недостойно советского человека! Какие-то совершенно мещанские у тебя заморочки!

— Нет, Сидор Петрович, — не согласился я, — шантаж — это то, что сейчас творится у меня дома. А я вам честно обрисовал ситуацию. И на данный момент я или уступаю воле родителей и уезжаю в Якутию. Или я доказываю им, что мне лучше остаться здесь. И единственный аргумент, который они вынуждены будут принять — это то, что я от работы получаю определенные блага…

— А зарплата тебе, значит, не благо? — холодно спросил Козляткин.

— В Якутии тоже будет зарплата, — подчёркнуто смиренно вздохнул я, — только заполярная, сами понимаете.

Козляткин понимал. И крыть ему было нечем. От этого он начинал злиться.

Я не мешал. От стадии гнева к стадии смирения нужно, чтобы прошла хотя бы минута. Поэтому терпеливо ждал.

Наконец, Козляткин принял для себя какое-то решение и вздохнул:

— Ладно, Бубнов! Будет тебе квартира!

— На Котельнической? — еле сдержал усмешку я.

— На Котельнической! — взорвался Козляткин, — да, двухкомнатная! И имей в виду, Бубнов, ты теперь так просто не отделаешься! Так что с завтрашнего дня приказом будешь начальником отдела кинематографии и профильного управления театров! А сейчас дуй на «Мосфильм» и подпиши уже эти чёртовы акты!

Я покачал головой и с невозможной печалью в голосе душевно сказал:

— Сидор Петрович! Прежде я хочу получить ордер на квартиру. А потом — приказ и всё остальное…

— Ты что, мне не доверяешь⁈ — аж задохнулся от возмущения Козляткин, но я покачал головой:

— Я вам доверяю, Сидор Петрович, как себе. Но система может в последний момент дать сбой, и я останусь и без квартиры, и с удвоенными обязанностями…

Козляткин хотел сказать что-то язвительное, но передумал и лишь покачал головой:

— До конца недели будет тебе ордер.

— Тогда представите меня коллективу как начальника отдела в понедельник, — с довольным видом кивнул я.

Расстались мы не очень довольные друг другом. Нет, я-то был доволен. А вот бедняга Козляткин… я ему сочувствовал. Деваться ему некуда, он уже просёк, что со мной можно получить больше плюшек, чем без меня, и не хотел упустить такой козырь. А я не мог не воспользоваться ситуацией. Иначе будут ездить все, кому не лень.

Ну ладно, раз надо — значит, надо. Пора поближе познакомиться с «Мосфильмом».

Мне собраться — секунда дело. И вот я уже на улице.

Шёл я по апрельской Москве, задумчиво позвякивая в кармане мелочью. Недавно пролил дождь, но вода уже сбежала в канавы, оставляя кое-где на асфальте маленькие чёрные лужицы, в которых кувыркалось и отзеркаливало солнце. Я легко перепрыгивал их. Да, мог бы и обойти, но сейчас было такое настроение, что хотелось вот так — перепрыгивать. От «Мосфильма» до центра — рукой подать, а вот желудок напомнил: с утра — ни крошки (проспал потому и не успел позавтракать). Решил завернуть в столовую по дороге.

Завернул.

Там в это время было ещё безлюдно. Вкусно пахло капустой, гречкой и лавровым листом. В зале — практически ни души. А вот за дальним столиком неожиданно сидел Мишка Пуговкин, уткнувшись в стакан портвейна. Сидел так понуро, будто хотел прожечь в столе дыру взглядом.

Я сильно удивился.

— Миша! — окликнул я, когда расплатился на кассе и подошел к нему с подносом. — Ты чего это среди бела дня? Случилось что? И разве у тебя сегодня нет репетиции!

Пуговкин поднял голову. Глаза красные, как у кролика после весеннего загула.

— Репетиция… — он апатично мотнул головой. — Да кому я нужен? Никто и не заметит.

— Как кому? — я уселся напротив, отодвигая полупустую бутылку и стакан с портвейном подальше. — Я с Большаковым и Козляткиным обсуждал твою роль в советско-югославском фильме. Между прочим, это будет главная роль. Немного комичная…

Я осёкся, обнаружив, что он меня почти не слушает:

— Главная роль… — он безразлично фыркнул. — От меня жена уходит, Муля. С Леной.

Я замер. Лена — его крошка-дочка, в которой он души не чаял.

— Куда уходит?

— Сказала, сначала к подруге. Говорит, в коммуналке жить больше не может. А я что могу сделать? — он стукнул кулаком по столу. — Комната шесть метров, соседи — алкаш да старуха с вечно орущим котом.

Я вздохнул. Знакомо. У меня самого новые соседи не ахти.

— Миш, — начал я, — давай поговорим нормально? У меня комната в такой же берлоге. За ту комнату, что я тебе говорил, я пытался выяснить, но там какие-то мутные люди вселились. Документы не показывают, бухают. Я ещё день-два попытаюсь разобраться. Попрошу Беллу в ЖЭК сходить. Ты держись. Думаю, после роли в советско-югославском фильме, у тебя уже персональная квартира будет…

— Ох, Муля, — он горестно махнул рукой. — До этого проекта ещё дожить надо. А роль… Это вы там у себя порешали. А сейчас, когда все узнают, каждый из режиссёров своего артиста протолкнуть постарается. Мне там ничего и не светит…