Муля, не нервируй… Книга 4 (СИ) - Фонд А. - Страница 28

Я не обратил на него ровно никакого внимания, всё продолжал смотреть на Большакова.

— Муля… — предупреждающе прокашлял рядом Козляткин и дёрнул меня за рукав.

На него я тоже даже не взглянул.

Над столом повисла напряжённая тишина. Слышно было, как в приёмной Изольда Мстиславовна тихо напевает себе под нос что-то бравурное, изрядно фальшивя и перевирая ноты.

— Лучше бы вы оставили этот проект у Александрова, — медленно и тихо произнёс я, отодвигая рюмку с коньяком, — этот хоть понятно, что враг. Он и не скрывает этого. Но с какой стати в мой проект вдруг влез этот… эммм… ушлый человек — вот этого я никак не понимаю!

— Муля, — благодушно ответил мне Большаков, словно, не замечая багрового Завадского и смущённого Козляткина, — ты пойми! Нам нужен такой проект, чтобы он прогремел не только на весь Советский Союз. Но и на все буржуйские страны. Мы должны показать им! Надрать буржуям их империалистические задницы!

— И мы им покажем, я даже не сомневаюсь, — перебил Большакова я, — но при чём тут Завадский и какая-то Верочка?

— Муля, Юрий Александрович очень опытный режиссёр. Да, он хоть и режиссёр в театре, но и в киногруппу от тоже будет включён. Мы обязательно пригласим югославского режиссёра. Как там его?

— Йоже Гале, — торопливо подсказал Козляткин. — Молодой югославский режиссёр, в прошлый раз приезжал к нам. Там ещё можно было Франце Штиглица пригласить, но он не молодой.

— Да Йоже Гале, — повторил Большаков, — но Йоже Гале будет выполнять техническую киношную часть. А вот основная режиссура как раз и ляжет на плечи Юрия Александровича. Он согласился…

— Нет! — жёстко сказал я.

— Что нет? — не понял Большаков.

— Завадского и всяких его Верочек в этом проекте не будет! — твёрдо сказал я.

— Ах ты ж молокосос! — вскричал Завадский и полез на меня, схватил за полы пиджака и потянул, разрывая ткань.

Володя встрял между нами и принялся разнимать с одной стороны, Козляткин — с другой.

Вбежала бледная Изольда Мстиславовна, запричитала, заламывая руки.

— А ну тихо! — рявкнул Большаков, и Завадский послушно выпустил остатки моего пиджака и встал по стойке смирно.

Володя торопливо оттащил меня подальше. А Большаков продолжил бушевать:

— Устроили чёрт знает, что такое! Да мы должны плечом к плечу сейчас встать! Сплотиться! Одно же общее дело делаем! А вы что устроили⁈

— Это всё он! — пискнул из угла Завадский, — Ещё и Веру Петровну оскорбляет! И меня!

— Помолчи, Юра! — цвыркнул на него Большаков и повернул ко мне налитое кровью лицо, — ты что себе позволяешь, Бубнов⁈ Совсем страх потерял⁈ Думаешь, что если я твой проект смог самому Вождю доложить, то ты сразу уже герой⁈

— Он вредит нашему проекту! — опять поддакнул Завадский.

— Действительно! — прорычал Большаков, — из-за таких отсталых элементов и тормозится развитие советского кинематографа!

Меня аж перекосило от таких слов.

Я смотрел на одухотворённые лица этих номенклатурщиков и ясно понимал, что я им ничего не докажу. Завадский ловко влез в проект, переступив через мою голову, и Большаков ему верит. Ему, а не мне. Если отбросить эмоции, то тут я даже в чём-то Большакова и понимаю: Завадский — известный режиссёр, имеет большой опыт, поддержку, уже не раз доказал, что может делать большие проекты. А вот я для него — тёмная лошадка, молодой щегол, который непонятно как пролез наверх и у которого от успехов сорвало крышу…

— Ты меня слышишь⁈ — рявкнул Большаков и вывел меня из задумчивости.

Я посмотрел на него более осмысленным взглядом.

— Передай все документы Юрию Александровичу! Сейчас же! При мне передавай! — прорычал он.

Я вытащил папку со сценарием и сметой из портфеля и аккуратно положил на стол, стараясь не зацепить тарелки с колбасой и пирогами. На Завадского и Большакова я старательно не смотрел:

— Ещё что-то? Или я могу идти? — спросил я ровным безэмоциональным голосом.

— Иди, — проворчал Большаков, искоса наблюдая, как Завадский моментально вцепился в папку, жадно схватил её и прижал к груди.

Я развернулся и молча вышел из кабинета, молча прошел мимо перепуганной Изольды Мстиславовны, вышел в коридор и спустился по лестнице.

Москва спала, ночные окна в домах темнели. Лишь кое-где советские граждане не спали, может, работа срочная какая, а, может, бессонница.

Я шел по улицам, тёплый весенний ветерок обдувал моё разгорячённое лицо. На чернильном небе сияли крупные, словно каштаны, звёзды. В другой раз я бы обязательно остановился и полюбовался на них. Но не сейчас.

Я вошел в свой двор, вошел в подъезд, поднялся по лестнице и открыл дверь в коммуналку.

Здесь было сонно и тихо.

Соседи, наконец, угомонились и давно уже сладко спали в своих кроватях.

Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Дусю, я открыл дверь и на цыпочках начал входить.

Начал входить и замер. Потому что, во-первых, в комнате горел свет, а, во-вторых, Дуся сидела за столом, на котором была высыпана гора гречки и перебирала её.

— Не спишь? — спросил я.

— Тебя жду. Что, Муля, опять они тебя облапошить пытались, да? — вглядываясь мне в лицо, с тревогой спросила Дуся.

— Как обычно, — кивнул я.

— Но ты им задал? — кивнула она на мой разодранный пиджак и продолжила мерно и неторопливо перебирать крупу.

— Конечно, задал, — сказал я и снял, наконец, этот ненавистный пиджак и картонную рубашку.

— Что на этот раз? — опять задала вопрос Дуся.

— Большаков доложил всё Сталину удачно и хорошо. Тот даже хвалил, — сказал я механическим голосом, — но потом влез Завадский. И теперь главным режиссёром будет он, а Йоже Гале останется на подхвате. Фаины Георгиевны, Рины Васильевны и Миши там не будет. Главная роль будет у Веры Марецкой…

— Он забрал у тебя сценарий? — всё-таки оторвала взгляд от крупы Дуся и, увидев, что я согласно кивнул, не выдержала и расхохоталась, — я представляю, какое у него будет лицо, когда он этот сценарий увидит!

Я тоже рассмеялся.

— Думаешь, всё получится? — лукаво спросила она и сыпанула горсть очищенной гречки в таз.

Я пожал плечами, потянулся и зевнул:

— Сложно прогнозировать, Дуся. Сейчас всё прошло так, как мы и думали. Завадский уже подсуетился. Думаю, скоро подтянется рыбка помельче, но позубастей, типа Глориозова и Капралова-Башинского. И это ещё остальная стая не знает, что этот проект Большаков увёл у Александрова.

— И что ты будешь делать дальше? — спросила она.

— Нужно срочно сообщить Свинцову, что сценарий у меня забрал Завадский. И что он подбил Большакова идти с докладом к Сталину, потому что хотел забрать себе этот проект, — объяснил я, — вот завтра прямо с утра схожу к нему в Институт философии, извинюсь. Я ведь человек маленький. Молодой. Неопытный. Мне сказали отдать — я отдал. А пока они будут между собой воевать и грызться, я начну потихоньку сужать круги вокруг Александрова. Как раз он будет отвлекаться на них, а тут и я! И Вера с Валей мне помогут. Кстати, после Свинцова, нужно будет ещё зайти в театр и наябедничать и Глориозову на Завадского. Пусть тоже присоединяется к грызне. Ты тоже не забудь завтра пожаловаться Белле. Если появится Фаина Георгиевна — то и ей обязательно. И что роли у неё теперь не будет. Ни у неё, ни у Рины.

— Я завтра на рынок иду, там Глашу её встречу, — задумчиво сказала Дуся, — ей и пожалуюсь. А она передаст всё Фаине Георгиевне.

— Ещё лучше! — оценил коварство Дуси я и добавил, — А вот потом, когда Завадский откажется от проекта, мы его возьмём и прекрасно реализуем.

— Ты точно уверен, что Завадский откажется? — недоверчиво спросила Дуся.

— Конечно откажется, — улыбнулся я. — Он не потянет его. А менять сценарий он не сможет. Потому что его утвердил Сталин. А когда проект повиснет на волоске, я его заберу, и мы с Йоже Гале снимем прекрасный фильм!

— Ну, тогда помоги мне перебрать ещё вот эту кучку, и надо идти спать, — подытожила Дуся.