Поток жизни. Том 1 (СИ) - "Фелинидский комиссар" - Страница 35

Эти ясные лучи

Светят путнику в ночи.

Кто ты, где ты - я не знаю,

Но мигай, звезда ночная!»

(«Twinkle, Twinkle, Little star»)

Так, кажется я переборщил — если детишки просто качали головами и хлопали руками, не всегда попадая в ритм, то вот взрослое поколение начало откровенно хлюпать глазами.

- Ну все, народ, концерт окончен, все по домам.

Тайком утирая слезы, воспитательницы увели детишек в приют, а ко мне подошла Айрис.

- Не могла даже подумать, что у тебя такой талант, — и тоже аккуратно утерла влагу с глаз.

- Ну так лаптей не вяжем.

- Не совсем тебя поняла.

- Говорю, молодец я.

- И где только научился, не подскажешь?

Где-где… А и вправду… Где? Никогда до этого не замечал в себе склонности к игре на гитаре и одновременному распеванию детских английских песенок. В висках начало слегка покалывать. Я продолжил размышлять: слишком уж много неувязочек накопилось, слишком много разносторонних навыков я имею и слишком уж редко я об этом задумываюсь. Второй раз всего, по сути. Да и есть кое-что, что куда как больше меня вдруг стало беспокоить — после встречи с Айрис иногда проскакивали на фоне мысли о том, что как-то маловато у меня личного. Все какие-то смехуечки да хаханьки, перемежаемые моментами ледяного спокойствия во время боев. И никакого наполнения за ними. Покалывание стало нарастать, сменившись легкой болью.

- Хейз? Хейз! — на фоне, как бы за накрывшей мою голову подушкой, раздался голос обеспокоенной Айрис.

Боль нарастала, заставляя упасть на колени и схватиться руками за голову, в тщетных попытках хоть как-то уменьшить ее. Я продолжал пытаться вспомнить. Кем я был? Как меня звали? Родители? Семья? Друзья? Хоть кто-то или что-то? К боли, уже практически невыносимой, добавились красные пятна перед моими глазами. Кровь? Моя?

- Хейз! ХЕЙЗ! — Айрис обхватила меня за лицо, положив свои ладони на мои, — смотри на меня, я уже позвала за помощью, только держись. Слышишь? Держись.

От ее рук начала распространяться прохлада, облегчая боль. Вот только смотреть на нее я уже не мог — поле обзора начали поглощать разрастающиеся черные пятна, после чего настала полная темнота и безмятежность.

Глава 12

Незнакомый потолок. Гениальное обязано отсылать к великому, ха-ха. Я покрутил головой — обстановка вокруг соответствовала тому, что можно было бы назвать «палатой заброшенного в сельской глуши медпункта». Пятна плесени на стыках потолка и стен, ржавеющая металлическая кровать, деревянный шкафчик, выкрашенный в побелку, начавшийся трескаться, но все еще достойно хранящий вверенное ему имущество — аскорбинки и несколько ртутных градусников.

Спокойно встаю с кровати и не чувствую ни малейших признаков того, от чего бы мне вдруг могла бы понадобится медицинская помощь. Ни лишних технологических отверстий, ни недостатка стартового анатомического набора. Даже голова была ясной и не обладала шишками, поэтому вариант что Айрис вдруг переборщила с воспитанием меня своей палкой-чудалкой, отметаем.

За дверью, ведущей из палаты, послышалась возня и приглушенный разговор. Не дожидаясь пока незнакомцы соизволят проведать меня, я первым дергаю дверную ручку.

- Хейз! Ты в порядке? — чтобы мгновенно быть сметенным каштановым ураганом. Ну как ураганом, так, легким порывом ветерка.

- Здоровее всех живых. А что, были причины сомневаться?

- Были. А потому ложись давай, — в голосе Айрис прорезались командные нотки, — пусть тебя врач осмотрит.

- Ай-ай, коммендер. Только не бей меня снова своей гром-палкой.

- Живо!

- Да лежу, лежу уже, — я и впрямь лег и вытянулся по струнке, а то мало ли.

Врач, старик-божий одуванчик, прощупал меня, заглянул в рот, в глаза, подсвечивая себе фонариком, затем дал градусник и измерил давление, часто сжимая резиновую грушу тонометра, после чего констатировал:

- Не знаю, молодой человек, от чего вы бы могли потерять сознание, так как по всем доступным мне способам диагностики выходит что вы абсолютно здоровы. Даже излишне здоровы, если так можно в принципе говорить. Если что-то и есть, то это вам надо куда-то в профессиональное учреждение Шинры идти, сдавать анализы и прочее-прочее.

Ха, насмешил. Идти за здоровьем в контору, которая собаку съела на вивисекции и прочих увеселительных мероприятиях.

-То есть, я теперь смогу играть на пианино?

- Да, вам ничего не помешает.

- Круто, а то раньше не умел.

Повисла неловкая тишина.

- Так мы это, может пойдем тогда?

- Идите-идите, молодые люди, и не возвращайтесь, — с самым добрым, без шуток, пожеланием, которое только и можно услышать от врача, доктор проводил нас на улицу.

- Итак, а что, собственно случилось?

- Ну… даже не знаю, говорить ли, ­— Айрис замялась, накручивая одну из косичек на палец.

- Зато я знаю — говори.

- Но если ты опять…

- По какой бы причине это со мной не произошло, будет лучше, особенно учитывая как часто я нахожусь в крайне опасных для жизни ситуациях, если я буду знать что меня ждет, — грязно играешь, Хейз Батькович, — крайне неловко будет скрючиться в самый неподходящий для этого момент, не находишь?

Айрис сжалась, не в состоянии выбрать что же ей делать. Ну что ж, подождем.

Спустя пару минут многозначительного молчания, она все же сдалась.

- Я спросила, откуда ты знаешь те песни, что исполнял перед приютскими детьми. Не отвечая ты задумался, очень глубоко задумался. А затем схватился за голову, из носа потекла кровь, а мое заклинание не смогло никак помочь — ты потерял сознание.

- Эво как…

Значит при попытке целенаправленного обращения к земным воспоминаниям, меня начинает жестоко плющить до состояния нестояния. А затем очищается кэш памяти, чтобы, не дай Планета, я не впал в круговорот «попытка вспомнить причину потери сознания-потерял сознание-попытка вспомнить причину потери сознания». Умно, умно. Явно какой-то сеньор поработал над алгоритмами в моей головушке. И сколько, спрашивается, раз я вот так отключался а потом вставал, ничего не помня? Смешно получается. Единственная надежда на спасение Гайи — это опять СОЛДАТ с прокисшими мозгами. Как бы ты не пытался изменить Судьбу, она все же под тебя не прогнулась, да Сефирот?

И теперь я, образно говоря, нахожусь на стеклянном мосту над пропастью, упасть в которую — сгинуть в апокалипсисе. Спасение же находится на другой стороне, но дойти до нее мне мешает то, что каждая из плиток под моими ногами может оказаться иллюзией, порожденной или ложными представлениями из прошлого о так называемом каноне, или неверными интерпретациями изменившегося настоящего. Ну и еще опоры этого моста постоянно подрезает своим несуразно длинным ножичком один мудак. И за пару месяцев он их таки допилит.

Как можно вообще быть уверенным в своих мыслях, если в любой момент собственная память мне может сказать «бывай, дружище»? Я прикрыл глаза рукой и захихикал. Воистину, во многих знаниях многие печали.