Ненормальный практик 3 (СИ) - "Извращённый отшельник" - Страница 29

Она повернулась ко мне:

— Начнём с вас, сержант Волков. Вы готовы участвовать в этой операции?

Неожиданный поворот — Куваева даёт мне выбор, вместо того чтобы просто отдать приказ. Хотя, конечно, она права. Обязанности штрафника — охрана и поддержание лагеря. Ну и вылазки на нейтральные зоны для чисток, но никак не задержание высокопоставленной фигуры противника на вражеской территории.

— Согласен, — отвечаю, глядя ей прямо в глаза. — Однако, должен сразу предупредить: я буду действовать по обстоятельствам, как отдельная боевая единица, не подчиняющаяся ничьим приказам.

— Что⁈ — возмутился спецназовец Куваев, подавшись вперёд. — Это неприемлемо! Военная операция требует чёткой субординации и выполнения приказов!

— Спокойно, брат, — Куваева подняла руку, остановив его. — Я согласна с условиями сержанта Волкова.

— Но, Галина, ты хоть понимаешь, это против всяких правил⁈ — продолжал возражать Куваев.

— В обычной ситуации — да, — кивнула та. — Но сейчас всё иначе. Да и сержант Волков, веришь ты или нет, не обычный солдат. Свобода действий как раз то, что ему нужно в этой миссии.

Она снова взглянула на меня:

— Спасибо, сержант. Я запомню ваше согласие.

Её брат был недоволен, но сдержался, плотнее сжав губы.

Куваева перевела взгляд на «Коняру»:

— Старший лейтенант Телицин, ваше решение?

— Я в деле, — без колебаний ответил тот.

— Отлично, — кивнула Галина и взглянула на Анисимова. — Сержант?

Василий выглядел слегка обеспокоенным, но быстро собрался и кивнул:

— Готов выполнять свои обязанности, лейтенант.

— Хорошо, — Куваева посмотрела на брата. — Алексей?

— Ты знаешь мой ответ, сестра. «Северный ветер» никогда не отступает.

— Значит, решено, — подытожила Галина. — Через два дня выдвигаемся. Подробности операции ещё обсудим. А сейчас совещание окончено. Сержанты, можете идти.

Поднимаюсь вместе с Анисимовым из-за стола и направляемся к выходу, как Куваева окликнула нас:

— И напоследок. Никому ни слова о сегодняшнем разговоре. В лагере завелась крыса.

— Есть, лейтенант, — отвечаем хором и покидаем юрту.

Морозный воздух ударил в лицо, стоило только оказаться на улице после той жары. Даже приятно. Так освежающе, чёрт побери. Лагерь постепенно погружался в вечернюю тишину. Солдаты расходились по юртам, караульные делали пересменку на постах, у столовой лаяли тройка собак. Мы с Анисимовым не спешили, молча шагая по протоптанной в снегу дорожке.

— Занятно вышло, — нарушил он молчание, когда отошли достаточно далеко от юрты. — Никогда не видел, чтобы Куваева давала кому-то такую свободу. Ты её впечатлил.

Бросаю на него короткий взгляд. Не было у него ни зависти, ни раздражения — только искреннее удивление.

— Иногда это единственный способ достичь цели, — пожимаю плечами. — Так от меня будет больше толку.

Тот хмыкнул:

— Почему-то даже не хочу спорить.

Улыбаюсь в ответ. Занятный он парень.

Анисимов замедлил шаг, будто собираясь с мыслями, затем сказал:

— У меня две нашивки. Если выполним эту миссию успешно, вернусь домой. — и бросил на меня взгляд. — Как и ты. У тебя же тоже две.

Чего это он?

Мысль о доме — худшая, что может быть перед заданием. Сколько помню таких ребят, скучавших по домашним, перед боем, так большинство не возвращались. Дом никуда не денется. А всю печаль нужно сжать в комок и выбросить. Вот вернёшься, там уже и раскисай сколько душе угодно.

— Но ты же сам говорил, что получить третью труднее всего. Так что будь осторожнее на задании. — что мне ещё ему сказать? Мы все там будем, как акробаты без страховки.

Анисимов усмехнулся:

— Знаешь, почему меня взяла Куваева?

— И почему же?

— Потому что я один из самых живучих бойцов, — прозвучало это не как хвастовство, а наоборот, ирония. — Я выживал даже в полном дерьме. Аду. Когда всё летит к чертям, Анисимов выберется. Это они все знают.

Вот этот настрой уже получше.

Улыбаюсь, глядя на звёздное небо:

— Значит, как-нибудь переживём.

— Как-нибудь да.

…

В нашей казарменной юрте воняло всё тем же набором настоящего джентльмена-штрафника — табачный дым, прелые портянки, пот и древесина вперемешку с ячьим навозом от постоянно топящейся буржуйки. Внутри разговорчики, смешки, старые истории по десятому кругу.

У печки, на деревянной скамейке сидел Белов. Курил самокрутку, задумчиво глядя в огонь. Больше в принципе смотреть-то не на что было. Не на рожи же соседей? Хотя сам Белов тот ещё любитель поболтать, но у всех, включая и него, происходят такие моменты, когда сидишь у печки, смотришь на огонь и думаешь, когда всё пошло не так? Стоило нам с Василием переступить порог, он обернулся и кивнул.

— Как прошло? — спросил он негромко у Анисимова.

— Интересно, — ответил тот, стягивая с плеч тяжёлый тулуп. — Но об этом позже.

Устраиваюсь на скамье рядом с Беловым, беру свою выданную сержантскую кружку, насыпаю сухих трав, заливаю водой с фляги и ставлю на печь, вскипятить.

Белов долго рассматривал меня сквозь дым сигареты. Что он хотел понять, загадка. Может его смущал мой юный вид? Скорее всего. Через минуту он заговорил:

— Выглядишь вполне спокойно, Волков. Привык к такому вниманию? После награждения на тебя там пялилась половина лагеря.

Подкидываю в печь полено.

— В Академии было так же. Особенно после турнира, когда получил прозвище «Ненормальный практик».

Белов фыркнул. На обветренных губах играла ироничная усмешка:

— Но падать с высоты, парень, будет чертовски неприятно. Поверь на слово — стоит ошибиться хоть раз, не оправдать ожиданий, и из всеобщего любимчика становишься самым презираемым для всех.

Улыбаюсь:

— После турнира я сразу попал в тюрьму, а оттуда — сюда. Как думаешь, в курсе ли я, что такое падение?

Тот ответил понимающей улыбкой и одобрительно кивнул:

— И то верно. Такой молодой, а уже успел и на вершине побывать, и на самое дно упасть. Теперь вот снова выкарабкиваешься. Завидую твоей стойкости.

— Так и живем на этих каруселях, — наблюдаю, как закипает отвар в кружке. — То взлёт, то падение. Не потерять бы равновесие.

Анисимов, расположившийся рядом, хмыкнул с усталой улыбкой:

— Не похож ты на обычного пацана, Сашка. Смотрю на тебя и не сходится твой внешний облик с твоими глазами. Лицо-то молодое, а глаза вот — будто старик глядит, повидавший Бог знает что.

Медленно киваю:

— Не буду спорить с тобой, Василий. И да, повидал всякого.

Тот задумчиво затянулся новой сигаретой. Дым медленно поднимался к потолку:

— Хорошо. Тогда скажи честно. Что думаешь о нашей службе? Как тебе здесь, в «Чёрном Лебеде»?

Поднимаю с варежкой кипящую кружку и ставлю на тумбу, после чего отвечаю:

— Пока всё идет неплохо. Конечно, парней погибших жалко. И понимаю, что это только начало. Сколько ещё солдат ляжет в эту проклятую мерзлоту… Но такова война.И чьего-то мнения она не спрашивает.

Помешиваю деревянной палочкой травяную бурду. Белов и Анисимов терпеливо ждали продолжения.

— Что до меня лично, то я намерен идти дальше и продолжать сражаться. Эта служба — не самое ужасное наказание для меня.

Белов поднял бровь, заинтригованный:

— И до каких пор сражаться будешь? Неужели мечтаешь дослужиться до генерала? Прямо из штрафбата в генеральские погоны?

— Кто знает, Белов. Кто знает.

И произнёс эти простые слова настолько убедительно, что в юрте повисла странная тишина.

Анисимов застыл с сигаретой в зубах, после вытащил её и медленно проговорил:

— Знаешь что, Волков. Я на секунду даже поверил. Представил тебя в генеральских эполетах, принимающего парад.

— Я тоже, — нервно усмехнулся Белов. — Чёрт возьми, я тоже поверил.

В этот момент прозвучал свисток, оповещающий об отбое. В юрту зашли остальные бойцы.

— Четвёртый взвод, всем отбой, — выкинул Анисимов в печку бычок.

Я тоже пошёл устраиваться на своей лежанке. Разговоры — это, конечно, хорошо, но даже Ненормальному Практику нужен НОРМАЛЬНЫЙ сон.