КОМ 7 (СИ) - Войлошникова Ольга - Страница 14

Я с трудом удержался от возгласа: «Как — нет???» Постарался спросить как можно вежливее:

— А у юнкеров, значит — много?

— У крупнейшего землевладельца Австрии несколько тысяч гектаров, — с плохо скрываемой завистью сказал Фриц.

Я вспомнил количество дарованной мне тайги…

— Что-то маловато, как по мне.

Фриц опять споткнулся. Что — такие неровные полы?

Тут с той стороны портретной галереи показался Хаген, подошёл, попросил Фрица погулять пока. Отослал, в общем, малого.

— Ну и чего у тебя выраженье на лице? — осведомился я. — Трагедия назревает или как?

— Да не то что бы трагедия, — Хаген поморщился. — Обрусел я, видимо. Истинно так.

— Так надо радоваться, — слегка подколол его я. — Что-то я не вижу повода для драмы.

— А я вижу! — вздохнул он. — А раньше не видел. В какой тесноте мы живём! Друг у друга на голове! У нас даже лоскутка земли нет!

— Это я уже в курсе.

— Илья! А ведь у отца есть сбережения. Он мог бы прекрасно устроиться рядом со мной… Я смотрю вокруг и понимаю, что не вернусь, даже если меня будут уговаривать. Я уже не хочу. Пусть всё останется младшим, если они хотят быть тут… — Нервничает, что ли? Опять как-то деревянно заговорил! — Но отец и мать… Илья, я прошу, поговори с ними.

— Да о чём поговорить-то? — никак не мог взять в толк я. — Они тебя что — удерживают?

— Нет же! Чтобы они переехали в Карлук.

Я смотрел на Хагена, пытаясь, что называется, подобрать челюсть с пола.

— Я… П… С… Ты как себе это воображаешь вообще? — я развёл руками, словно представляя висящие на противоположных стенах коридора портреты друг другу. — Что, встаю я, такой красивый, и в приказном тоне повелеваю твоим папа́и мама́переехать в Сибирь? Так, да?

Хотя-я, тут же орднунг, может и прокатить…

— Тебя они могут послушать. Ты герцог! Ты общаешься с императорами!

— Ну это громко сказано!

— Громко или нет, а много ты знаешь людей, которые общались с двумя императорами?

— М… П-ф-ф-ф… — тут у меня аргументы окончательно иссякли. — Ладно. Ладно! Я попробую. Но не ручаюсь за результат.

— Хотя бы попытайся!

Если коротко, идея переезда в «шреклихес Сибириэн»* вызвала у Хагеновской родни тихую истерику. Единственное, чего мы смогли добиться — это с огромным трудом уболтать родителей съездить к сыну в гости. Зато вот прям сейчас, пока они не опомнились и не отказались. Но с клятвенными уверениями, что по первому требованию я лично, герцог Топплерский, обеспечу им возвращение домой.

*Ужасную Сибирь.

По-моему, главным доводом стало, что когда они, перебивая друг друга, начали говорить про дикость и суровость Сибири и прочую чепуху, я не выдержал и заявил:

— Да у вашего сына, который, как вы говорите, в русском рабстве, целое поместье земли! И дом свой, раза в три больше вашего нынешнего. Каменный! Попрезентабельнее вашего такого дворянского особняка, которым вы наверняка гордитесь. Иль не верите фотографиям? Может, думаете, что это всё картинки, а сам он в землянке живёт и сырыми кротами питается?

— Ну что вы такое говорите, ваша светлость! — слегка поморщилась баронесса фон Ярроу. — Сырые кроты…

Ага, не ловко им всё же перед титулом.

— Ну какая землянка, — следом за ней забормотал папаша.

— Впрочем, — поправил себя я, — у него там два этажа против ваших трёх. Так это потому, что у нас земли навалом и вверх карабкаться смысла нет! Вширь строимся, как хотим! Да и двор рядом с домом на двадцать соток, а тут у вас и палисадничка нет. И живёт он в своём доме втроём с женой и дочерью! А не как у вас тут, словно пчёлы в улье… Захотел — князя Багратиона в гости позвал, со всем семейством! И никто никого не стесняет! — Хаген, не прерываясь, переводил мою пламенную речь, чтоб было максимально точно понятно, и лицо у него было абсолютно нечитаемое.

— И перевезти вас мы можем сразу всех. Вот всех, кто сидит за этим столом. И даже если вы разберёте дом, мы сможем его перевезти. Но уже следующим рейсом. Весь дом! Со всем содержимым! Земля у вашего сына есть, десять таких особняков поставить можно. Только отопительный контур нужно нормальный встроить или, на худой конец, печи, хоть голландки, но это мелочи. Мой вассал — очень уважаемый человек в нашем поселении. Да и в городе. Так что я не понимаю вашего пренебрежения. Ну, в конце концов, господа, прокатитесь, посмотрите, что там да как. А уже потом отпишете остальным — хорошо ли в нашей Сибири, плохо ли. А за мной не заржавеет! Четыре дня — и как раз грузовой дирижабль в Линц прилетит. Доставляем грузы по всему миру в любом количестве!

— Уговорили, — немного напряжённо улыбнулся папаша фон Ярроу, — мы съездим в гости. Правда, Вильгельмина? Я очень хочу увидеть внучку…

— Эм-м… простите! — Фриц несмело поднял руку. — Ваша светлость, могу я также рассчитывать на ваше гостеприимство? Я хотел бы… — он отводил глаза от остальных сидящих за столом, — посмотреть, как оно там…

— В страшной Сибири? Вы не боитесь покрыться коркой льда, зарасти мхом и быть немедленно сожранным медведями?

Он немного приободрился:

— Но Хаген же живёт там? И до сих пор жив!

— Здравая мысль, молодой человек! — похвалил я. — Вы едете с нами.

ПОЧТИ ЧТО ХЕЛЬ

Всю ночь мне снились диковинные сны о том, как в сибирской деревне Карлук появилась немецкая улица, да сплошь из каменных домов на манер древнего фон-Ярровского особняка. Паноптикум. А в полдень субботы мы отчалили из Линца. Толку было сидеть здесь лишние сутки? Уж лучше мы потратим их, принимая в воскресенье немецких гостей в Карлуке, верно? А то привезти их и сразу же сбежать на службу было бы как-то не очень.

Хагеновские сёстры плакали, вопреки всем доводам рассудка, но госпожа Вильгельмина держалась мужественно, как и полагалось настоящей баронессе. А папаша фон Ярроу, по-моему, просто принял стаканчик шнапса для храбрости, и все страхи стали ему индифферентны. Он довольно быстро уснул в своей каюте, но через десять часов как следует выспался, сел на свободное кресло у иллюминатора, пару часов просидел, глядя, как дирижабль несётся сквозь ночь, которая никак не заканчивается, и его, кажись, накрыло.

Я проснулся от того, что Хаген при свете малого фонарика роется в аптечке.

— Что случилось?

Он вкратце описал ситуацию.

— Не там ты ищешь. На, я тебе из личных запасов дам, — я выдал бутылёк матушкиного успокоина.

— А можно в чай налить?

— Да без проблем! Даже лучше будет.

Я вышел в кают-компанию.

Папаша фон Ярроу сидел, обнимая себя руками, и, глядя в черноту иллюминатора, бормотал:

— Может быть, мы умерли? Наверняка умерли и попали в Хель, в этот скандинавский ад, где вечная ночь! Холодная тьма, в которой лишь изредка брезжут редкие огни…

Рядом стояла его жена и зябко куталась в шаль:

— Перестань! Что ты такое говоришь, Генрих?.. — но произносила она это таким голосом, словно и сама начинает верить в творящуюся вокруг мистику.

— Так! Папа, мама, я принёс вам тёплого чая, чтоб согреться! — Хаген бодро сунул чашки в руки родителей и следил, пока они всё не выпили.

— Мы умерли? — трагически спросил папаша, приживая к себе опустевшую кружку. — Скажи, сын, ты мне грезишься?

— Вряд ли, — Хаген забрал посуду и подхватил его под руку. — Пошли, тебя ждёт мягкая и тёплая постель. Вряд ли такое бывает в аду.

— Тоже верно, — согласился папаша фон Ярроу и пошёл.

Матушка побрела следом, не зная, что и думать.

Зато как они были рады проснуться утром, увидеть в окнах солнце, внизу — жёлто-зелёный осенний ковёр тайги, а в отдалении — приближающиеся причальные мачты воздушного порта. И город!

— Я вижу город! Многоэтажные здания! — почти по-детски воскликнул старый барон.

— А вы чего ожидали? — усмехнулся я. — Целое поле землянок, навроде сусличьих нор?

— Я… — он немного смущённо помялся, — откровенно говоря, не могу сказать наверняка. — Он потёр лоб и спросил: — Ваша светлость, я не говорил ли я ночью чего-нибудь…