Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы - Гаврилов Дмитрий Анатольевич "Иггельд" - Страница 14

Пронзительный свист почему-то не прекращался. Напротив, с каждым мигом он становился все громче и нестерпимее.

— Глядите! — крикнула Ольга и указала куда-то в небо.

Незадачливый герой поднял глаза, и приметил точку… Даже не точку, а птицу… Гигантскую трехголовую птицу… Вихрь снова поднял в воздух кровавый песок. Ругивлад прикрыл девушку плащом. Крупинки застучали по ткани. Словен прищурился, с трудом различая силуэт длинношеего скакуна сквозь клубы пыли. Махина снижалась, гул нарастал. Бух! Зазвенело, забренчало, заскрипело, пахнуло дымом.

В сотне шагов от них оказался громадный змей, одетый в новенькую серебристую чешую.

— Видать, птенец, — предположил словен. Но время для острот он выбрал неподходящее.

— Я тебя, хвастун, предупреждал! Пеняй же на себя! — завизжал Баюн.

— Глупости, ничего страшного! — бодрился Ругивлад, хотя мысленно клял себя самыми черными словами.

Ольга спряталась за широкой спиной своего спасителя. Тот держал меч наготове. Кот выгнулся дугой, шерсть стала дыбом. Зверь устрашающе шипел, хотя сам отчаянно трусил.

Неуклюже переваливаясь с лапы на лапу, змей направился к путникам. Средняя голова спустила через ноздрю пар и, разинув пасть, осведомилась:

— Коня вызывали?

Только тут Ругивлад разглядел на спине своего полного здоровья и радости «детища» две причудливых корзины — скорее, два мешка или сумки. Они возвышались средь бронированных пластин и зубцов вертикально, как горбы.

— А ты сомневался! — обернулся словен к коту.

Тот фыркнул.

Гигантская рептилия галантно распластала у ног спутников перепончатое крыло. Оно мало походило на сходни, но Ольга бесстрашно ступила на эту бородавчатую лестницу и начала карабкаться наверх.

— Обожди! Я первый! — закинув меч за спину, Ругивлад быстро взобрался на дракона и, уцепившись за зубец попрочнее, спустил девушке ремень.

Кот, не видя разницы между змеиным телом и древесным стволом, очутился наверху самым естественным образом.

— Полетели, малыш! — приказал Ругивлад, совершенно освоившись.

Змей не сдвинулся с места.

— Моя твоя не понимай! Ты ему по-нашему, по-волшебному! — мяукнул Баюн.

— Земля, прощай! — вспомнил волхв материнскую сказку.

Сминая колючие кусты, косолапый змей хорошенько разбежался. Расправив крылья, он взмыл в воздух и быстро набрал высоту. Земля так и ухнула вниз, а пыльная торная дорога обратилась в едва различимую тропку.

Не успел словен порадоваться, что, мол, хвала Велесу, дела налаживаются, как змей завис под самыми облаками. И ни туда, ни сюда, стрекоза проклятая.

— Ну, ты! Зеленое! Пшел вперед!

— Как же, пойдет он! — съязвил кот. — У тебя, волхв, или память отшибло, или учили тебя не по-нашенски.

— Ах, да! В добрый путь! — продолжил волхв.

И что же? Полетели…

ГЛАВА 5. ГРОМ СРЕДЬ ЯСНОГО НЕБА

В змеиной сумке было тепло и уютно. Правда, кот наотрез отказался туда лезть, а устроился меж гряды широких зубцов, что шли вдоль драконьего хребта, уменьшаясь к кончику хвоста. Девушка вела себя на редкость хладнокровно, и словен, полагая летучих чудовищ не такой уж большой редкостью, поначалу не обратил на ее спокойствие особого внимания. Его забавляли змеиные головы. Коренная держала направление, правая и левая не возражали, помогая, как умели, ей на поворотах. Дорогу ящерица выбирала сама и в понуканиях не нуждалась.

Впечатлений хватило бы и на опытного воина! Пару раз окликнув Ольгу, Ругивлад почуял, что творится неладное. Смертельно бледное лицо его спутницы и судорожно сжатые девичьи пальцы подтвердили догадку.

— Воды, прах Чернобога!

Левая башка медленно развернулась и выпустила из пасти теплый, слегка отдающий серой, поток. Кота, не ожидавшего эдакой напасти, просто смыло. Едва не полетев вниз, он, по счастью, сумел уцепиться когтями и зубами за складки змеиной кожи. Хвала небесам, девушка пришла в себя и что-то прокричала волхву по-тарабарски сквозь свист ветра. Он понял лишь, что на сей раз это были не слова благодарности.

— Варвар, что ты делаешь! С ума спрыгнул что ли? — зашипел кот.

Дракон разогнался и пронзил холодное облако. Небесная влага ринулась к земле проливным дождем. Бесконечная степь под змеиным брюхом сменилась лесом.

Кот успокоился и перебрался к Ольге, погреться.

А Ругивлад снова и снова мысленно возвращался к своему разговору с Седовласом.

— Что ж, парень! Угадал я твой недуг.

В то время, как большая часть людского племени изо всех сил стремится к Жизни, к воплощению себя в грядущих поколениях самым примитивным образом, вы, герои-воздыхатели, упорно сопротивляетесь неизбежному, обладая поразительной волей к Смерти.

Ты нравишься мне, молодец, своей непокорностью. Я не стал бы попусту терять время, коль не было бы надежды втемяшить хоть каплю здравого рассудка в твою голову.

После воли к жизни, влечение кобеля к суке — самая грозная, беспощадная из созидательных сил. С неизмеримой простотой и легкостью это влечение может перетекать и на противоположнуючашу Мировых Весов. В ней тяга превращается в великую силу разрушения и смерти.

Справедливости ради, скажу, что, по моему разумению, влечение и любовь суть разные вещи. Вот лежит лесной кот. Спроси его о времени — он не знает, о чем и речь. Животные не ведут ему счет, подобно вам, людям. И разве можно любовь сравнить с весенним кошачьим мяуканьем! Стремление к женщине поглощает время и мысли людей. Оно лежит в основе всякого побуждения мужчины. Любовь же женщины к мужчине есть стремление возместить свою ущербность, через рождение ребенка. Вдвоем они заткнут за пояс любого мудреца, ибо устами матери говорит Лада, а устами мужа вещает Род. Женщина знает, чего она хочет, а вот мудрец — никогда, иначе какой же он мудрец!

Любовь рождает уничтожение. Она подвигает людей на самые отвратительные действия. Это Сила, что разрывает прочнейшие связи и тут же опутывает новыми. Любовь к женщине разрушает самые крепкие клятвы, самую бескорыстную дружбу. Что уж говорить о братских узах! Не нынешний ли князь киян, чтобы заполучить жену брата, заманил Ярополка в ловушку? Хоть и болтают — изменяла грекиня, — между делом добавил Седовлас и продолжил. — Смущая точнейшие умы, коверкая неповторимые инструменты творца, непрошеной гостьей проникает любовь и в пещеру к волхву-отшельнику, и на княжий совет, не стесняясь своей наготы… У богатого она требует в жертву богатство, у владыки — его силу, у верного героя — его молодость…

Но скажи мне, словен! Чего стоят все эти жертвы пред истинной, настоящей Любовью?! Вот загвоздка! Странное, неразрешимое противоречие! Одной рукой Любовь попирает жизнь, другой — дарит ее снова. Дошедшее до исступления чувство, неодолимая тяга влюбленных друг к другу становится новым, отдельным существом. Хотя еще и не дитем, которое они могут произвести на Белый Свет… И которое производят. И даже безо всякой любви! Так, дескать, между исполненными страсти взорами вспыхивает искра бессмертия.

Глупцы! Скульптор, при помощи куда более грубого, чем людская плоть, материала, оставляет свой след в этом мире. Волхв, копаясь в пыли пещеры, извлекает крупицу знания и остается в памяти своих заурядных потомков…

Седовлас усмехнулся.

— Хотя ничего нет хуже идеи мудреца переложенной в пустые головы. Боян единственный находит верные слова… И скульптор, и волхв, и боян в своем неосознанном стремлении к бессмертию куда последовательней и разумнее прочих. Применительно к смертным, о разумности говорить, вообще, затруднительно… А началось-то все с дурацкой мечты, которую Род и Лада, вечные поборники Воли к Жизни, внушили человечеству, под видом блага и наслаждения, сочетания приятного с полезным!

Я — тот, кто поставил под сомнение эту Волю, и потому я тот, кто и вершит ее. Выбирай. Либо падешь ты на жертвенник собственных страстей, либо последуешь по пути, на который уже вступил, когда не подчинился неумолимому закону жизни — Любви!