Каюр (СИ) - Панченко Андрей Алексеевич - Страница 37

Адаптироваться к полярной ночи не просто, а для некоторых вообще невозможно. У коренных народов севера эта адаптация заложена на генном уровне, а пришлым, вроде нас, приходится туго. Те, кому это удается, становятся другими на клеточном уровне: организм начинает брать энергию не из углеводов, а из жиров. Не зря эскимосы, чукчи и другие народности этих суровых мест, в таких огромных количествах поглощают сало и жир. Уже к началу декабря, несмотря на полные рационы, все члены экспедиции начали стремительно худеть, появилась хроническая усталость и апатия, и с этим надо было что-то делать, нужно было полностью менять систему питания и образ жизни.

С питанием я решил просто. Теперь ежедневно на нашем столе стояли большие миски с соленным медвежьим и тюленьим салом, которое можно было есть без ограничений. Если в начале такого нововведения, к этому «деликатесу» почти никто не притрагивался, то по истечении пары недель, эти блюда стремительно пустели уже в середине приема пищи, сала даже не хватало на всех желающих. Для борьбы с цингой, каждому выдавался стакан концентрированного лимонного сока. Я надеялся, что этих мер будет достаточно, чтобы сохранить здоровье полярников на протяжении трех месяцев сплошной тьмы.

Изменил я и распорядок дня, введя небольшие, но обязательные для исполнения правила. Сон теперь длился ровно восемь часов, и все кроме дежурного должны были ложится и вставать строго по расписанию. Дневной сон запрещался, даже для свободных от работы членов экспедиции. В любую погоду следовала обязательная прогулка не менее двух часов на лыжах днем, и один час перед сном. Все свободные от своих основных обязанностей полярники должны были ходить на охоту, и если нет луны, брать с собой фонари. Мне не важен был сам факт добычи жира и мяса, главное было хоть чем-то занять команду. Если у кого появится плохое настроение, следовало немедленно сообщать об этом товарищам и не портить настроение другим. Не вступать в ненужные разговоры и не раздражать любыми действиями тех, у кого этого самого настроения нет. Ночью те, кто не может спать, не должны были мешать спящим товарищам. А еще, я по полной программе загрузил всех работой.

Научная программа экспедиции выполнялась теперь так же строго, как и придуманный мной распорядок. В любую погоду, в бурю, метель, запредельный мороз, каждый должен был вести свою часть наблюдений и единственным оправданием неисполнения этой обязанности была только болезнь, которая приковала человека к постели. Исключений не было. Когда в один из дней разбушевалась такая метель и ураганный ветер, что нам даже едва удалось открыть дверь в зимовье, я, подавая пример остальным, сам повел метеорологов к их станциям. Несколько человек обвязались тросом и пошли добывать данные. Под сильным напором ветра мы двигались медленно, часто падали, после трёх шагов отдыхали, снег между тем таял на наших разгорячённых лицах и превращался в ледяную маску. Когда дошли до приборов, обнаружили, что флюгера сломались, а шкала анемометра заканчивалась на сорока метрах в секунду, температура воздуха составляла запредельные минус пятьдесят пять градуса Цельсия. Тот поход не метеостанции завершился вполне успешно, хотя и мог закончится весьма плачевно, ибо вернулись в зимовье мы с трудом. Зато теперь, никто даже и не заикался о том, что на улице непогода, что бы не творилось за окном.

Я каждый день перед сном проверял у всех дневники и журналы, чтобы четко отслеживать то, что люди трудятся как надо. Я и сам не мог позволить себе расслабится, и не давал это делать другим. Я тоже вел записи в журнале биолога, хоты среди полярной ночи мне редко удавалось наблюдать за животными в естественной среде обитания, а не на разделочном столе у Адама, когда кому либо из охотников улыбалась удача. Я знал достаточно, чтобы заниматься ИБД, как в простонародье сокращают словосочетание: «имитация бурной деятельности».

Например, и это казалось странным, но зимовщики ещё не знали, что самцы белых медведей не ложатся в зимнюю спячку, и лишь самки использовали берлогу и то в качестве роддома. Такое неведение касалось и многих других животных, о которых я знал просто из курса биологии средней школы и когда-то посмотренных телепередач. Всё что вспоминал, я старательно записывал в журналы и дневники наблюдений, которые мы когда-то начинали вести вместе с Томасом, заполняя их подробными записями. Важно это или нет, известно ли это современной для девятнадцатого века науке, я абсолютно не знал, но тем не менее кропотливо вел свои дневники и журналы, чтобы ни у кого не было повода уличить меня в двойных стандартах.

Свободные часы перед сном, мы обычно проводили все вместе. Много беседовали, играли в шахматы, слушали граммофонные записи, читали обширную библиотеку, которую привезли с собой американцы. Для разнообразия, каждую среду и пятницу, один из членов команды читал двухчасовую лекцию по своей специальности остальным полярникам. Введение этого ликбеза я обосновал просто — каждый должен уметь заменить собой выбывшего из строя товарища, если случится такая необходимость. Помимо того, что это занимало много времени и отвлекало, эти лекции были очень полезны, по крайней мере для меня. Я узнал чертовски много нового! Я научился составлять кроки и вести картографирование, вести наблюдение за погодой, фотографировать на старинном фотоаппарате и многое другое, я даже узнал рецепты новых для себя блюд, когда лекции вел Адам! Каждый делился своими знаниями и умениями, и каждый узнавал что-то новое для себя. Я тоже не оставался в стороне, и вел курс перовой медицинской помощи, санитарии и биологии. Очень скоро у меня образовался значительный запас тетрадей, с конспектами лекций моих товарищей, и моими докладами.

Всякое хобби, если оно не заключалось в коллекционировании медвежьего навоза и не мешало другим, на зимовье только поощрялось. Вот и сейчас, мы сидели с Ричардом, пытаясь по наставлениям Джо, вырезать хоть что-то из куска моржового бивня. Ричард делал себе новую курительную трубку, а я хотел получить фигурку Маньяка. Этот пёс стал моим любимцем и не раз спасал нам жизнь, так что он вполне заслужил быть увековеченным хотя бы в кости. Хотя… с моими то способностями к резьбе у меня получался сейчас не гордый Маньяк, боец с полярными медведями, а страдающий от облысения и бешенства полярный лис. У которого к тому же только что ампутировали задние лапы.

— Ну мистер Волков, ну я же вам это сто раз уже объяснял и показывал! — Сидящий рядом Джо чуть не плачет, я загубил уже шестой кусок бивня — Ну зачем так давить⁈ Нужно было просто подточить резец! Вон рядом с вами точило лежит, дело-то одной минуты!

— Так я вчера точил! — Оправдываюсь я, держа в руках два куска почти готовой фигурки — Он острый!

— Вчера⁈ — Джо хватается за голову — Металл у резца мягкий, тут как бы не каждые десять минут надо подтачивать! Да и не точили вы его, я же вижу, он вообще тупой! И давите вы сильно, и направление волокон не учитываете, и мягчить кость надо, мягчить!

— Да не кипешуй Джо, понял я всё… — Я почесал затылок резцом, и тут же понял, что Джо прав, фиговая заточка, я даже не поцарапался — Надо мягчить, понял. А чем?

— Водой! — Психанул Джо — Я же говорил вам, что надо выпаривать или кипятить, чтобы кость мягче была! А вы второй день эту костяшку возле печи ковыряете, она пересохла вся! Начали бы вы лучше, как мистер Ричард, с простого, а вы сразу за сложное взялись. Так ни каких бивней не хватит, у нас их и так не много!

— И правда Сидор — Ричард, у которого в отличии от меня всё отлично получается, отложил свою недоделанную трубку и поддержал плотника — Ты же хотел всем собакам на ошейники и упряжь сделать накладки с кличками, начни с них. У нас медвежьих и уже пиленных костей полно, как раз руку набьешь, пока…

— Пока Джо мне морду не набил? Намёк понял! — Я отложил сломанную фигурку, пообещав себе всё же повторить попытку позже — Тешите ваши запчасти от медведей. И правда, займусь накладками. Жмоты вы конечно позорные, для любимого командира кусок кости зажали…