Призрачный отель II. Куклы Маэстро (СИ) - Криптонов Василий - Страница 51

— Конечно, бывают. Только в жизни таких ситуаций может быть две-три, по-настоящему важных. А ты из-за них соглашаешься всю дорогу носить ошейник.

— Да ну тебя, блин. Утрируешь.

— Нисколько. Смартфон — это ещё грустнее. Это ошейник с двумя поводками. За один дёргают все, кому не лень, а за другой — ты сам, но зато каждые пять минут. Как тут удержаться, когда весь мир так и пляшет вокруг тебя, стараясь развлекать. Раньше это только князьям да царям доступно было — шута держать. А теперь любой дурак может. Из обходчиков смартфон только у Кондратия. Знаешь, почему?

Я пожал плечами.

— Подарил один добрый человек, отказаться неудобно было. Кондратий приловчился новости читать, но и то плюётся. Газеты, говорит, лучше.

— Пока новость в газете появится, она уже прокиснет десять раз.

— Зато, небось, там только важное. Без всяких трогательных котиков.

— Ну окей, допустим. До сих пор вам и без смартов нормально было. Но времена-то меняются! И лучше это понять поздно, чем никогда. Сейчас, когда вся эта фигня с Маэстро творится, нам обязательно надо держать связь! Чтобы иметь преиму…

— Маэстро с пожирателями лишены возможности держать такую связь, — перебил Ким, глядя перед собой. — И преимущество, о котором ты говоришь, иллюзорное. Вот ты вызвал меня сейчас. Зачем?

— Ну, я знал, что ты эту улицу патрулируешь. Хотел рассказать новости про Маэстро, поделиться своими соображениями. Одна голова хорошо, а…

— Ты знал, что я патрулирую эту улицу. Мог подождать, увидеть мою машину, махнуть рукой. Я бы обрадовался и с удовольствием тебя подобрал. Мы бы всё обсудили по пути. Но ты выбрал дёрнуть поводок… Да успокойся, я понимаю, что для тебя это — норма жизни. Вижу, что ты не из тех, кто за своими хотелками других людей не замечает. Я на тебя не злюсь, но предупреждаю: позвонишь ещё раз, не будучи объятым пламенем — добавлю твой номер в чёрный список.

Я поперхнулся и закашлялся. Ким дружелюбно похлопал меня по спине. И так же дружелюбно закончил:

— А потом тебя все обходчики заблочат. Год будешь злиться, психовать. А потом в один прекрасный момент вдруг поймёшь, что за весь этот год ровным счётом ничего такого важного с тобой не случилось. Я имею в виду, настолько важного, чтобы трезвон устраивать. И со всеми нами ты всегда встречался, когда было нужно. Никуда не опоздал, ничего не упустил. Ты думаешь, мы закостенели? Не видим, что происходит, не понимаем?.. Нет. Наоборот: мы видим и понимаем больше других. Просто в силу накопленного опыта. Мы многое пережили, нам есть, с чем сравнивать. И мы видим: это время такое наступило, когда люди начали бояться молчать. Они боятся быть наедине с собой. Потому и кричать стараются как можно громче, думают, что миру без их крика будет худо. Про ретриты с цифровыми детоксами, думаешь, я не слыхал? Ещё как. Богатые люди платят большие деньги за то, чтобы у них кто-нибудь телефон отобрал на недельку. И когда отбирают — вдруг оказывается, что без телефонов жить можно, и жить хорошо. И мир не развалился за неделю без твоих цифровых криков.

— Ну, ты фаталист, — покачал я головой. — А может, стоит потерпеть неудобства? Ради того, чтобы, может, однажды кому-нибудь жизнь спасти, быстро приняв информацию?

Ким молча улыбался и смотрел на меня, держа в руке наполовину съеденную шаурму.

— Если бы, например, у Ромео и Джульетты были сотовые — трагедии бы не случилось, — привёл я, как мне казалось, терминальный довод. — Сколько всякого дерьма с людьми происходило просто из-за того, что не было возможности моментально обменяться информацией!

— И что?

— Не понял вопроса.

— Ну, что бы было, если бы у Ромео и Джульетты имелись сотовые? Мир лишился бы прекрасной истории любви, величайшей трагедии. Не извлёк бы из неё никаких уроков. Он получил бы скучную историю о двух подростках, которые валяются на диване, каждый в своём доме, и переписываются о том, как на них давят невыносимые предки. И, скорее всего, в финале этой истории они бы всё равно сговорились роскомнадзорнуться одновременно. Ты ещё скажи, что если бы Господь повесил на древе познания добра и зла камеру с датчиком движения, то мы бы сейчас жили в раю. Самому-то не смешно?

Смешно мне не было. Наоборот — я злился. Хотелось кричать, доказывая, что Ким не прав! Миллион доводов можно было бы привести. Но я взял себя в руки. Хрен с ними, с чудиками. Пока жареный петух не клюнет, всё равно не поймут ничего.

— Ну ладно, поболтали — будет. — Ким оторвал зубами кусок от шаурмы. — Так чего там насчёт Маэстро?

Переключившись на конкретику, я быстро забыл про мировоззренческие расхождения. Рассказал про допрос Маэстро, про создавшуюся патовую ситуацию.

— Если его отпустить — он и правда не успокоится. — Ким смял и запулил в урну бумажную упаковку от шаурмы. — И тут не в математике дело, это он так говорит. Те души, которые сейчас в плену, ни в чём не виноваты, согласен. Но в чём виноваты те, которые будут страдать, если вы отпустите Маэстро? В таких ситуациях мы говорим о судьбе. И о том, что, пытаясь изменить судьбу, человек всегда делает только хуже.

— Значит, нужно прикончить Маэстро, даже если он не расколется, и забыть о тех пятерых?

— Они не забудут.

— В смысле?

— Не думай плохо о людях, с которыми работаешь, Тимур. Вы соберётесь в кафетерии и почтите погибших. Бусины на ваших чётках — это память о ваших победах, они всегда при вас. Но и память о ваших поражениях остаётся. Без физического воплощения, но для вас она не менее материальна, чем курган в Реадовском парке. Я знаю, о чём ты думаешь, Тимур. Ты разочарован. Надеялся, что наш мир, в отличие от человеческого, справедлив, что здесь нет места боли и страданиям, что зло всегда терпит сокрушительное поражение. Увы, это не так. У нас есть лишь одно преимущество. Мы на триста процентов уверены в том, что делаем по-настоящему важное дело. И что без нас миллионы душ будут обречены. Пойдём, прокатимся.

Я тоже доел шаурму и выкинул упаковку. Мы подошли к пустому месту у дороги, переместились в призрачный мир. Перед нами оказался фургон.

Сели, Ким запустил призрачный движок. Поехали по Большой Советской.

— Судьба — удобное оправдание, если ничего не делать, — буркнул я.

— Это да.

Проклятый Ким не возражал, когда я ждал от него возражений, и не соглашался, когда я не ждал ничего, кроме согласия. Это вымораживало, и очень хотелось ему врезать.

— Мы можем хотя бы попытаться найти эти души⁈

— Можем. Пытаемся.

Я обернулся, посмотрел на уменьшающуюся башню.

Ким вздохнул.

— Маховую проверяли. Вообще все башни перешерстили. Ну и в принципе заброшки, какие нашли-вспомнили, тоже… Мы верим в судьбу, Тимур, но на жопе ровно сидеть не приучены. Не у тебя одного душа болит, поверь. Куда мне ехать?

— Почему ты меня спрашиваешь? — удивился я. — Я-то про башню думал. Но, раз говоришь, её проверяли, уже без разницы. Других мыслей у меня нет.

— А я тебя не про мысли спрашиваю. Я спрашиваю, куда мне ехать?

— Издеваешься, что ли? Говорю же — мне пофиг.

— Мне тоже. Так куда?

— Ну, езжай направо.

Ким покорно свернул на Тухачевского.

— Дальше?

— Да я откуда знаю⁈

— Предположи.

— Ну, давай налево.

Ким повернул на Докучаева. Собственно, это была уже не дорога. Фургончик крался по придомовой территории. Слева мелькнула табличка, сообщающая о том, что здесь расположилось федеральное казначейство. Ким остановился, повернул голову вправо. Я проследил за его взглядом.

Возле нежно-зелёного трёхэтажного строения кружили, будто танцуя вальс, двое пожирателей.

— Они чуют смерть, — спокойно сказал Ким. — Пошли.

Мы покинули фургон и направились по бетонной дорожке к пожирателям. Те мигом остановили танец, зависли, уставившись на нас.

— Пост принял, — крикнул Ким. — Свободны. Оба.

— Ты — тварь! — прошипел один из пожирателей. — Скоро вы все будете ползать перед нами на коленях!

— Ага, я себе уже коврик для пилатеса присмотрел. Чтоб колени не болели. Пошли вон, сказал, пока не прикончил обоих!