Предатель (ЛП) - Райан Энтони - Страница 13

— Итак, — вздохнула она, — эта чокнутая сука на самом деле тебя захватила. — Её губы печально изогнулись, а рука поднялась и коснулась моей щеки — я помнил этот жест как знак прощания. — Циником ты мне нравился больше, Элвин.

— Кто угодно может быть циником, — проговорил я. — Цинизм — это не мудрость, а всего лишь отговорка, с которой смотришь, как горит мир, вместо того, чтобы гасить пламя.

Лорайн изогнула брови.

— А сам-то ты гасишь или разжигаешь? — Её рука опустилась, и она отступила назад, не дав мне возможности ответить. — Думаю, милорд, настало время мне вернуться к своим обязанностям. Работа герцогини намного обременительнее, чем я себе представляла. И к тому же, сражений я насмотрелась, и наверняка ваша мученица рада будет увидеть мою спину.

Я низко поклонился.

— Герцогиня, ваше усердие славится по праву. Я передам ваши любезные слова прощания Помазанной Леди.

— Благодарю вас, милорд. — Когда я выпрямился, Лорайн подошла и с удивительной теплотой заключила меня в объятия. — Впервые я не уверена, что мы когда-нибудь ещё встретимся, — прошептала она мне на ухо. — Но сильно надеюсь на это, Элвин. Ты и Боулдин — единственная настоящая семья, что у меня осталась. — Она отодвинулась, сжав мои руки, и я почувствовал что-то маленькое и твёрдое в ладони. — Подарок на прощание, — намного тише добавила она. — Один из маминых любимых. Очень дорогие ингредиенты, и их трудно смешать в верных пропорциях. Такое сильное, что его не обязательно пить. Достаточно одной капли на кожу, и даже пятнышка почти не останется. Эффекты похожи на сердечный приступ, вроде того, который не так давно забрал у меня моего дорогого мужа.

Она крепко стиснула мою руку, вжимая в неё склянку и пристально глядя на меня с безошибочным смыслом в глазах.

— Я тоже знаю свитки, Элвин, — сказала она. — И в центре истории каждого мученика заключена трагедия, в которой нет места для любви. Безумна она или нет, но ей это наверняка известно. — Отпустив мою руку, герцогиня Лорайн Блоуссет развернулась и зашагала прочь, крикнув слугам седлать лошадь.

— Выглядят как раньше? — спросила Эвадина, когда мы остановили лошадей на вершине холма в четверти мили к югу от нашей цели. Приехать сюда было моей идеей, и я не знал, согласится ли она. А на деле она ухватилась за эту идею с энтузиазмом, который явно был вызван желанием побыть денёк-другой вдали от растущего воинства.

Она нынче меньше проповедовала, и обличительные речи по ночам, которые некогда были характерной чертой жизни роты Ковенанта, теперь ушли в прошлое. Эвадина по-прежнему проводила прошения раз в неделю, но её проповеди стали короче, и в них она всё больше использовала отрывки из Свитков мучеников, тогда как раньше полагалась на неподготовленные слова, возникающие только лишь из её сердца. Я ещё не спрашивал её, почему, но видел новую сдержанность в том, как она разговаривала с простыми людьми — закрытая скованность сквозила там, где раньше исходили теплота и близость. Я приписывал эту перемену — которую, на самом деле, начал замечать после возвращения из Каэритских земель — всё возрастающему гнёту ответственности. Скоро она станет королевой, а не просто мученицей. И хотя королева должна служить своему народу, она не может сама быть из народа.

По крайней мере, такими успокаивающими байками я избавлял себя от растущего беспокойства. Поскольку, теперь-то я знаю — быть влюблённым означает быть глупцом.

Под нами в своём мрачном серобоком величии лежал огромный спирально-ярусный кратер Рудников.

— Да, — ответил я ей. — По большей части так же. — На мой взгляд, знаменитая королевская тюрьма в основном осталась неизменной, если не считать немногочисленности каторжников — теперь всего несколько дюжин стояло маленькими, устрашающими группами. Трупов, разбросанных по пандусу, было намного больше.

— Никаких охранников не видно, — сказала Вдова, останавливая лошадь поблизости. Она с отрядом разведчиков ездила в крепость, возвышающуюся над рудниками, чтобы сообщить о прибытии Помазанной Леди и потребовать от лорд-управляющего, кто бы это нынче ни был, открыть ворота и немедленно покинуть это место. — И крепость тоже пуста, — добавила Джалайна, — если не считать нескольких слуг. Они сказали, что лорд и его присные, едва заслышав о нашем прибытии, принялись убивать, но этим утром бросились наутёк. — Она наклонила голову, глядя на каторжников внизу. — Странно, что и они не разбежались.

— Да, — ответил я, ударив пятками, чтобы Черностоп пошёл. — Не все с лёгкостью забывают свой дом.

По цепи на воротах пришлось несколько раз ударить киркой, прежде чем она соизволила разбиться. Многие годы огромные дубовые двери редко открывали полностью, и теперь, когда их распахнули, древние петли застонали и завизжали. Несколько каторжников при виде нас тут же разбежались, двигаясь медленно и шаркая ногами, что говорило об ослабленных мышцах и скверном питании. Одна из них, пытаясь побежать, упала на колени, слабо попробовала встать и, наконец, сдалась, безнадёжно вздохнув. Мне не удалось определить возраст этой каторжницы, как часто бывало и когда я обитал в этих стенах. Она уставилась на меня усталыми покорными глазами, а черты её лица были покрыты сажей, грязью и морщинами, которые появляются от тягот, а не от течения времени.

— Сколько вас не кормили? — спросил я, присев возле неё. Глубокие впадины её лица переполняли тени.

— Много дней, — прохрипела она, и от её скрипучего карканья я потянулся за фляжкой. — Наказание, как сказал его светлость, — продолжала женщина, сделав пару слабых глотков. — Он так поступал, иногда. И… — она стрельнула глазами на ближайший присыпанный песком труп в обесцвеченной от засохшей крови мешковине, — вон так, когда злился. Вчера, или около того, он сильно разозлился. Похоже, вы тому причиной?

Она оскалила в улыбке пожелтевшие зубы, а потом закашлялась, перепачкав губы тёмно-красным.

— Как зовут этого лорда? — спросил я, удерживая её за плечи, чтобы не упала в грязь, и почувствовал кости под потрёпанной одеждой.

— Никогда… — женщина снова улыбнулась, — … и не думала спрашивать. — Её глаза затуманились, и она обмякла, хотя я почувствовал слабые удары пульса, когда приложил руку к её груди.

— Позаботьтесь об этой женщине! — рявкнул я, подзывая к себе солдат. — Отнесите её в крепость. Воды ей, и пока лишь немного еды. И этих остальных тоже соберите. Сообщите им, что они освобождены по слову Помазанной Леди.

Расспросы выживших каторжников показали, что недавно сбежавшего лорд-хранителя королевских Рудников звали Аурент Веллинде. Очевидно, сэр Аурент — человек гораздо более усердный и жестокий, чем покойный Элдурм Гулатт — за время своего пребывания в должности накопил длинный список преступлений, худшим из которых стало поспешное убийство пленных, когда до него дошли вести о приближении Помазанной Леди. Помимо садизма, лорд-хранитель отличался и проницательностью, и явно чуял, куда ветер дует. И с моей историей он, по всей видимости, тоже был знаком, поскольку решил не рисковать, и не дожидаться визита с таким неопределённым исходом. Я отправил Вдову с лучшими следопытами в погоню, но знал, что жертву не догнать из-за слишком большой форы. Тем не менее, я тщательно записал имя Веллинде, а документы, найденные в его покоях, оказались полезными и дали ключ к разгадке его будущего местонахождения.

— Смертная казнь через повешенье, — пообещала мне той ночью Эвадина. — Это будет один из первых указов восходящей-королевы, как только она сядет на трон. Если только мой лорд-камергер не предложит что-то посложнее.

Мы лежали в постели лорд-хранителя, переплетясь на матрасе, где, как мне пришло в голову, некогда лежал несчастный влюблённый лорд Элдурм, охваченный мечтами о женщине, которую я держал теперь в своих руках. Я повидал достаточно, и мог признать возможность существования призраков в этом мире, а потому невольно содрогался при мысли о стоящем над нами духе мёртвого рыцаря, на сером, гнилом лице которого отражается жалкая, бездонная зависть.