Ментальная Кухня 4 (СИ) - Злобин Максим - Страница 18

Сперва я подумал, что «шноркель» — это какой-то сказочный персонаж. Типа домового для подлодок. Всё же мир магический, и на это надо делать поправку. Но оказалось всё куда прозаичней, и «шноркель» — это тупо воздухозаборник и газоотвод в одном лице. По принципу действия та же трубка для ныряния, — что идёт в комплекте с маской и ластами, ага, — только гораздо длиннее.

— Короче будет жарко, — сказал Петя.

— Ещё жарче⁈

— Ещё жарче.

— Понятно…

Что ж. В прошлой жизни я очень любил под новый год пересматривать один фильм, в котором… короче, идея годная. И даже Грызлов говорит, что оно действительно может сработать. Но есть ещё один момент:

— Вань, — обернулся я на Таранова. — Ты ведь говорил, что Гозе нельзя уменьшаться дальше какого-то определённого объёма.

— Гофорил, — как-то очень уж грустно ответил Иоганн Михайлович. — Понатопится дополнительная житкость и удача и… и… прости, малыш, — Таранов погладил элементаля по голове. — Но фсё-таки лучше без пифа на фоле, чем с пифом в тюрьме.

Золотые слова! И как же здорова, что в стрессовой ситуации Иоганн Михайлович сам до этого додумался. Этак он ведь повменяемей многих будет…

— Ну что? — спросил я. — Начали?

Отдавать Гозе Иванычу всю бутылку эликсира я не спешил. Вполне возможно, что нихрена не выгорит, так что придётся мне вернуться к первоначальному плану и хлебать эль самому. Так что я сорвал сургуч, откупорил крышку и плеснул в протянутую «лапу» элементаля грамм пятьдесят, не более.

— Ух!

Гозе засветился. Красное томатное пиво смешалось с голубым эликсиром и получился нежный фиолет. Внутренности подлодки наполнились мистическим свечением. Элементаль как будто бы с удивлением осмотрел сам себя, неистово забурлил, а затем выросшей из задницы рукой открутил люк в моторный отсек и утёк.

— Рапотает! — закричал Таранов. — Ах-ха-ха-ха! Передафайте мне воду! Передафайте фсё мокрое, што только есть!

Откупоривая бутылки, мы обливали водой Гозе Ивановича, который уже запустил одну из своих светящихся конечностей в бак и начал экстренно бродить. В других обстоятельствах превращать воду в пиво он не мог, но сейчас, под бустом эликсира, жидкость втягивалась в него как родная.

— Петя, попробуй завестись!

— Брых-бых-бых…

Едва заметно моргнул основной свет.

— Давай, Петя, давай!

— Брых-бых-бых… брых-бых-бых… брых-бых-БЫХ-БЫХ-У-УУР-РРР-РРР!!!

— Пошла, родимая! — заорал Грызлов и лодку резко дёрнуло с места.

На магическо-пивной тяге, винты нашли в себе силы перерубить канат.

— Ах-ха-ха! Хорошо идёт! — у Пети на лбу аж вены вздулись. — Никогда так не шла!

Подлодка высвободилась из захвата и по словам Грызлова пошла так бодро, что для преследователей мы сейчас буквально уходили в точку. Вот только… душок такой пошёл, как будто в бане на камушки пива плеснули. Или же, скорее, стаканчик самогона.

— Ушли! — орал Петя. — Ах-ха-ха-ха! Ушли, ребята! УШЛИ!!! А теперь по возможности задержите дыхание! Через пять минут всплываем!

И Грызлов не соврал. Через пять минут мы действительно всплыли на поверхность. Правда… в говно…

— Лэкт михь мой шоппа! — кричал Таранов.

Будто распоясавшееся лохнесское чудовище, он вытянулся из люка подводной лодки где-то посередь Средиземки и потрясывал кулаком в неопределённую сторону.

— Сосить-те, неготяи!

Это моё последнее воспоминание. Что было дальше ума не приложу, но тут вдруг, — ВЖУХ! — и я оказался где-то.

— М-м-м-м, — губы слиплись.

Как, впрочем, и глаза. Во рту такое себе, но голова на удивление ясная. И лежать очень даже удобно, телом чувствую прохладный шёлк или что-то типа того. Так… может всё прошло по плану, а? Может, мы улетели в Питер, и я уже на «Ржевском»? Сидельцев повержен разящей рукою деда, вдова Орлова больше не Орлова, — в отличии от меня, — а я лежу на новой итальянской мебели в люксовой каюте. А рядом Катя Буревая; караулит со стаканом апельсинового сока, яичницей и готовностью спасти меня от некоторых побочных эффектов бодуна?

— М-м-м-м…

Нет.

Угадал только с шёлком. Я действительно лежу в постели, и даже раздеться умудрился. Трусы? На месте. Уже хорошо.

Поднявшись на локтях, я огляделся и увидел просторный гостиничный номер. С высокого потолка свисает роскошная хрустальная люстра, ковры кругом, картины, фрески, мрамор на полу. Дорого-богато, явно что по гостиничному. По центру комнаты деревянный стол с перламутровой мозаикой вместо столешницы и даже отсюда видно, что на ножке выцарапано слово «ВАСЯ». Сам стол заставлен пустыми бутылками и грязной посудой, — остатки вчерашней роскоши.

— У-у-у-уф, — я вылез из кровати и босыми ногами пошлёпал оценивать масштаб разрушений.

Ну…

Не всё так плохо, на самом деле. Ни до «мальчишника», ни до тем более «страха и ненависти» мы не дотянули. И слава тебе яйцы. Гадостей не натворили, чужое имущество не попортили, — ну почти, — и вопросы скорее к моим собутыльникам, которые кое-как разбросанным по комнате. Вон один на диване, вон второй в кресле, а вон и третий на каких-то мешках валяется. Откуда мешки?

— Так, — я одёрнул блэкаут шторы и обнаружил за окном весьма себе приятный пейзаж.

С видом, что называется, на море. Выжженная земля, пальмы и двухэтажный город с колоритом «тысячи и одной ночи» вплоть до самого побережья. Кораблики ходют, машины ездят, люди туда-сюда снуют по улице, так что никакого апокалипсиса не случилось. И это хорошо. Но вечереет, и вот это плохо, потому что вылет мы наверняка просохатили. Уже к дому подлетать должны.

— Так-так-так, — я открыл дверь, вышел на балкон и принялся вспоминать.

Что было-то? Вспоминаем. Вот мы ушли от тунисянской береговой охраны и мчимся к берегу. Вот катер, — почти такой же как в Палермо, — и на борту пара ребят из клана Каннеллони, которые примелькались мне ещё там, дома у деда. Смотрят на нас ошалелыми глазами, руками семафорят, а Ванька тем временем ржёт и поёт что-то по-немецки. И Грызлов ещё орёт снизу. Что-то типа: «она у меня на пивной тяге и по асфальту поедет».

Ага…

Вот мы на полной скорости залетаем на песчаный пляж. Не сказать, чтобы он был совсем безлюдный, но дел мы не натворили. Разве что какой-то тетушке солнце корпусом подлодки загородили, ну так она потом почти сразу же ушла. Точнее… убежала. С визгами, ага.

Дальше. Прищурив один глаз и маненько пошатываясь, дед проверяет свой мобильник на предмет связи. Затем звонит и орёт в трубку:

— Пескаторе⁈ Да пошёл ты н****й, Пескаторе! — и хрипло так, по-стариковски смеётся. Правда потом резко меняется в лице и говорит: — Ладно, извини, земеля. Сейчас тебе геоточку скину, лодку свою заберёшь. Не благодари…

Почему он при этом по-русски общался — большой вопрос, конечно. Видно, привык с нами за время поездки.

Дальше помню, как развернулась драма под названием «Спасти рядового Гозе». Босой Таранов с ослабшим, похожим на красную капитошку либе-киндером на руках бредёт по пляжу в направлении открытой хибары с надписью «BAR».

Немец бросает на стойку свой бумажник и заставляет бармена открыть все драфты разом. Гозе Иваныч, — совсем малыш, не больше пары литров, — начинает жадно впитывать пенное и постепенно приходит в себя. Бармен от такого тоже визжит и тоже убегает.

Тут на берегу нас догоняют ребята Каннеллони и хоть как-то пытаются взять ситуацию под контроль.

— Гхым-гхым, — прокашлялся я и вернулся в номер.

Да, это многое объясняет. Но отнюдь не всё. Например:

— Петя, — я похлопал спящего боцмана по небритым щекам. — Петь, слышь?

— М-м-м?

Рожа у него была татуирована ещё при первом нашем знакомстве, так что тут ничего странного. Смущало другое.

— Петя? — боцман-таки сумел разлепить ото сна свои глазоньки и уставился на меня, как военно-морской окунь на подводную мину. — Петь, ты почему в фате?

— М-м-м⁈

Брови Грызлова резко прыгнули вверх. Непослушной рукой от стащил с головы белый кусок фатина, внимательно осмотрел его и сказал: