Обнажённый Бог: Феномен - Гамильтон Питер Ф. - Страница 32

Толтон имел обо всем этом неясное представление. Сведения, полученные им из третьих уст, к настоящему моменту устарели. Имелись, правда, смутные воспоминания об историях, рассказанных ему жителями нижних этажей звездоскребов. Рассказы о тайных военных операциях, об отрядах, разбитых превосходящим огнем противника, превратились в заключительную главу саги о человеческих несчастьях. Эволюцию звездоскреба и прилегающей к нему парковой территории можно было проследить наглядно, совершив своего рода археологические изыскания.

Толтон не забыл, как выглядел вестибюль поначалу: симпатичная ротонда из стекла и камня. Двери отворялись в парк, поддерживаемый в безупречном состоянии. Пришли одержимые, и в результате одной из бесчисленных схваток последователей Киры и Рубры вестибюль оказался разбитым вдребезги. Вскоре вокруг него вырос городок из хижин. Домики в стиле Тюдор встали рядом с арабскими шатрами. Изощрялся кто как мог. Все это было перед выходом Валиска с орбиты.

Иллюзия прочности растаяла, словно соляной столб под ливнем. Миру предстали жалкие лачуги, собранные из пластика и металла и наклонившиеся друг к другу под опасным углом. Узкие полоски травы между ними превратились в грязные сточные канавы.

Пережившие катаклизм жители Валиска, освободившись от своих одержателей, лежали на земле. Ни на что другое у них не было ни сил, ни желания. Некоторые лежали на спине, другие свернулись калачиком, третьи привалились к деревьям. Кое-кто, спотыкаясь, бесцельно бродил поблизости. Толтон понимал их: после всего, что они пережили, оцепенение в порядке вещей. Он слышал стоны отчаяния и приглушенное рыдание. Сливаясь, они отравляли воздух мучительной тревогой. Пять тысяч людей видели одновременно кошмарный сон.

И как это часто бывает с кошмарными снами, пробудить их было невозможно. Толтон, покинув убежище, ходил от одного человека к другому. Говорил сочувственные слова, ободряюще брал за плечи. Так он провел два часа, решив под конец, что все это не имеет смысла, и людям самим нужно выйти из психологической травмы.

Трудная задача, ведь поблизости были призраки, одним своим видом ежеминутно напоминавшие о перенесенных ими мучениях. Бывшие одержатели, крадучись, бродили по опушке леса. Вытолкнутые из тел хозяев, они по неизвестной причине никак не хотели уйти. После странной трансформации Валиска они так и льнули к своим жертвам, преследуя их с извращенной преданностью, в то время как тех после неожиданного освобождения мучила рвота, и они, шатаясь, еле ходили. Некоторое время спустя люди постепенно стали приходить в себя и замечать, что творится вокруг. Гнев вырвался наружу, и, слившись в общую ненависть, обрушился на призраков, посчитавших за благо уйти, чтобы не слушать оскорбления и угрозы.

Они ушли в лес, окружавший парковую зону, озадаченные всеобщим недоброжелательством. Но недалеко. Толтон видел, как они, собираясь в толпы, ходят за стволами деревьев. Оттуда шло слабое свечение, двигались прозрачные тени.

Углубляться в лес они не пожелали, похоже, дебри обиталища их пугали. Близость призраков тревожила Толтона.

Собственные его скитания отличались не большей осмысленностью. В разрушенный городок явно не тянуло, тем более не хотелось общаться с привидениями, хотя, если верить народным преданиям, призраки никого не убивали.

Хотя в прежние времена таких привидений у них точно не было.

Так он и шел, стараясь не встречаться ни с кем глазами, в поисках… Чего? Он и сам не знал, но был уверен: увидит — узнает. Как ни странно, больше всего хотелось сейчас поговорить с Руброй. Контакт этот дал бы ему знание. Но процессорный блок, который он ранее использовал для общения с личностью, пришел в негодность. Попытал счастья с другими блоками — ни один не работал. Отчего это происходило, он не знал. Не было у него технического образования.

Не понимал и перемен, переживаемых сейчас обиталищем. Перед ним был только результат: массовое изгнание духов. Толтон предположил, что перемену вызвал некий дружелюбно настроенный союзник. Однако союзников у Валиска никогда не было. Да и Рубра ни разу не обмолвился о том, что такое может приключиться. Во всяком случае, за те недели, что прятал Толтона от одержимых, даже не намекнул на что-либо подобное. И теперь Толтону оставалось лишь ждать продолжения событий. Чем бы те ни обернулись.

— Будьте добры, — женский голос, чуть громче шепота, прозвучал так настойчиво, что Толтон вынужден был остановиться.

— Будьте добры, мне необходима помощь. Пожалуйста.

Говорившая была немолода. Она бессильно привалилась к дереву. Толтон приблизился, обойдя двоих людей, лежавших рядом чуть ли не в коматозном состоянии.

В свинцовых сумерках трудно было рассмотреть подробности. Женщина куталась в большой плед, прижимая его к груди, словно шаль. Лицо частично скрывали длинные волосы. Блестящие тициановские корни резко контрастировали с грязными каштановыми прядями. Изможденное лицо с правильными чертами, чуть вздернутый носик, выступающие скулы, неестественные, нарисованные брови.

— Что случилось? — тихо спросил Толтон, мысленно обругав себя за глупый вопрос. Присел возле. Под тусклой световой трубкой разглядел текущие по щекам слезы.

— Мне больно, — сказала она. — Она ушла, и теперь мне так больно.

— Все пройдет. Обещаю. Время все излечит.

— Она спала с сотнями мужчин, — простонала женщина. — С сотнями. И с женщинами тоже. Я чувствовала ее жар, она не могла без этого. Шлюха, природная шлюха. Чего только она не заставляла меня делать. Ужасные, постыдные вещи! Такого никогда не сделает нормальный человек.

Он хотел было взять ее за руку, но она отдернула ее и отвернулась.

— Это же были не вы, — сказал он. — Сами вы ничего подобного не делали.

— Как можете вы это говорить? Ведь все это было сделано со мной. Я чувствовала все это, каждую минуту. Это же мое тело. Мое! Она забрала его у меня. Испоганила, погубила. Я больше не чувствую себя человеком.

— Я вам искренне сочувствую. Но вы должны научиться не думать об этом. Когда вы об этом думаете, она берет над вами верх. Это осталось в прошлом. Как только поймете это, окажетесь в победителях. Ее изгнали из вас. Она сейчас лишь бледное световое пятно. И такой останется навсегда. И я считаю, что это ваша победа.

— Но мне больно, — настаивала она. Она понизила голос до заговорщического шепота. — Как я могу забыть, если мне больно?

— Послушайте, ведь есть разные лекарства, они могут заглушить страшные воспоминания. Как только восстановится энергия, вы сможете…

— Да я говорю не только о сознании! — прервала она. — Это тело. Болит мое тело.

Толтон почувствовал, что разговор их принимает дурной оборот. Женщина постоянно дрожала, на лице блестела испарина. Он покосился на ненатурально рыжие корни ее волос.

— Скажите, где именно у вас болит?

— Лицо, — пробормотала она — Болит лицо. Оно уже не мое. Когда она смотрелась в зеркало, я не узнавала себя.

— Все они это делали. Воображали себя юными и красивыми. И это всего лишь иллюзия.

— Нет. Это стало реальностью. Сейчас я уже не я. Она забрала у меня мою личность. И… — голос ее дрогнул. — Тело. Она украла мое тело, и это еще не все. Посмотрите, посмотрите, что она сделала со мной.

Движения ее были такими медленными, что Толтон едва удержался, чтобы не помочь. Когда она раздвинула одеяло, ему впервые захотелось, чтобы света было еще меньше. Казалось, кто-то неумело приложил к телу косметический пакет. Грудь была чудовищно обезображена. Приглядевшись, он разглядел большие пласты плоти, прилепившейся к поверхности груди, словно пиявки. Пласты эти делали грудь чуть ли не вдвое крупнее и оттягивали ее вниз. Естественной кожи почти не было видно.

Самое страшное было в том, что это были не импланты и не пересаженная ткань. Все это выросло из молочной железы. Живот ее при этом был плоским, как у человека, страдающего анорексией, и напоминал мозоль с нарисованными на ней тонкими линиями, изображающими мускулатуру.