Назад в СССР. Шелепин (СИ) - Чинцов Вадим Владимирович - Страница 35

Андрей закончил ужин и взглянул на часы — К сожалению мне пора на поезд. Счастливо отдохнуть!

Дав себе обещание больше не светиться в таких общественных местах, Андрей нашел свой вагон и, предъявив билет, поспешил в третье купе. Его соседями были двое в морской военной форме. Чтобы не выдать себя незнанием советских реалий, Андрей поспешил занять свою полку и уснуть.

Утром после совещания у Гамарника я поспешил к Ощепкову напомнить о моем сегодняшнем дне рождении.

Василий обрадованно облапил своими мощными как клешнями руками — Поздравляю с семнадцатилетием! Держи подарок! — я заказал Ощепкову изготовить по моим чертежам глушитель для автоматического маузера и вот я держу в руках модель 712 «Schnellfeuer» образца 1932 года немецкого самозарядного пистолета Mauser C96, снабженного толстой трубкой глушителя. Эта модификация позволяла стрелять очередями, так как имела переводчик режима огня, который давал возможность выбирать тип стрельбы: одиночными выстрелами или очередями. Темп стрельбы в автоматическом режиме составлял около 850 выстрелов в минуту. — Оружие с установленным глушителем твоей разработки показывают кучность лучше, чем без него. При этом еще и отдача снижается. В общем, я нашим оружейникам заказал разработать подобные глушаки на все пистолеты и на винтовку Мосина. Такими маузерами вообще все бойцы спецназа будут вооружены. Во сколько ты собираешься отмечать?

— Жду к восьми вечера с супругой.

Раздался телефонный звонок и Василий поднял трубку — Ощепков у телефона. Еще один? Ах у него удостоверение капитана госбезопасности с собой? Ко мне его доставь срочно.

Повернувшись ко мне, Василий покачал головой — На прошлой неделе заявился к нам с повинной, мол шпион он уругвайский. Оказалось, это сбежал из психушки пациент. На всякий случай мы его конечно допросили, но ничего существенного не добились. А сегодня еще один. Заявил что немецкий шпион и хочет сдаться, требуя самое высокое начальство. А вот этот фрукт как доложил дежурный, при себе имел удостоверение капитана центрального аппарата и комплект формы в чемодане.

Раздался стук — Разрешите, товарищ нарком?

— Вводите!

Вошедший парень, возраст которого не больше тридцати лет, сразу нас обоих насторожил — он не двигался, а будто перетекал из одного положения в другое и я невольно передернул затвор своей новой игрушки.

— Здравия желаю! — штабс-капитан Сердюк Андрей Семенович. Сам из казаков Кубани, пластун. Проживал последнее время в Белграде, где и решил согласиться на вербовку немцев. Вернее, одного из них.

Ощепков указал на стул у стола — Садитесь, Сердюк! Как вы попали в Москву?

— Я перешел границу с Финляндией и поездом из Ленинграда добрался до Москвы. Я сразу решил при первой же возможности сдаться, надеясь в обмен на мои сведения получить разрешение на помилование своего отца за участие в гражданской войне против Советской власти и на разрешение вернуться ему и моей маме.

— Почему вы не сдались в Ленинграде?

— Честно говоря опасался наличия предателя в НКГБ, сочтя более безопасным попытаться попасть к московскому руководству. У немцев как оказалось довольно много агентов самого разного уровня. Один вон в наркомате обороны служит, другой в райкоме Партии в Москве.

Применив перекрестный допрос, мы вытащили все, что можно из Сердюка. Затем Ощепков задал последний вопрос — Что вы хотите получить от Советского правительства за вашу помощь?

— Только одного — спокойной жизни моим родителям на своей Родине в станице Пластуновская.

— Вы понимаете, что вы принесете своей стране максимум пользы только вернувшись назад в Германию и продолжив службу в рядах вермахта?

Дождавшись кивка, Ощепков довольно потер ладони в предвкушении получения в разведшколе своего источника, а я добавил — Было бы идеальным показать немцам стратегическую широту мышления и сделать карьеру в Абвере. Я бы посоветовал вам устроить в эту школу еще хотя бы одного человека, которому вы могли бы доверять как самому себе. У вас есть на примете такой человек?

Андрей не задумываясь покачал головой — К сожалению, нет. Абсолютно доверять я могу только отцу. Хотя, в Белграде я подружился еще в училище с Федором Сивым и Антоном Кобылой, они и их родители жили в соседней станице. Ну как подружился — мы вместе мечтали вернуться назад. Вот только отношение у них к Советской власти настороженное. Хотя наши отцы, собравшись вместе скажем на Пасху, никогда Советы не ругали, ожидая лишь той поры, когда казачество перестанут считать враждебным классом наряду с дворянством. Вы даже не представляете сколько казаков бы после этого вернулось бы назад под гарантии. А то ведь уже возвращались один раз и полсотни казаков из нескольких тысяч едва сбежать смогли от Одесской ЧК. Расстрелы и Сибирская каторга — так вот ответила власть на желание казаков вернуться добровольно в ответ на призывы дать им мирную жизнь. Это вранье сильно ударило по престижу Советской власти!

— Ладно, пока иди посиди в камере! — Ощепков задумчиво выбивал какой-то марш. Взглянув на меня, добавил — Походу нужно на ближайшем совещании Совнаркома поднять этот вопрос. А пока еще раз поздравляю, вечером обязательно буду. Ты не забудь только помимо своего непосредственного начальника и наркома пригласить. А то, узнав о твоем празднике, ей-богу обидится, если не пригласишь. Все же он считает тебя своим крестником, не в церковном конечно смысле, а из-за оказания тебе помощи в поступлении в училище в жалкие четырнадцать лет.

Помимо Людочки Федосеевой я пригласил своих друзей по училищу, которых привлек для работы в своем отделе. Они скинулись и подарили мне патефон Ленинградского граммофонного завода, который обошелся им в шесть тысяч и пластинку с записью двух песен Утесова. Правда троих не было — я их командировал в закрепленные за ними округа, в один из которых отправился и наш гипнотизер.

Мои братья, приехавшие поступать в вышку, привезли домашние соленья и варенья.

Так же был мой друг детства Харазов, который приехал таки в Москву поступать в свой авиационный институт и подаривший мне книгу «20 000 лье под водой».

Ворошилов извинился, что его супруга не смогла приехать. Гамарник мне шепнул, что Екатерина Давидовна Ворошилова после болезни в 1928 году и последовавшей за ней операции располнела, перестала себе нравиться. Прекратила появляться на публике, закрылась «коконом» от всех, кроме семьи.

Жена же Гамарника Блюма Савельевна была большевичкой с 1917 года, работала вместе с мужем в одесском подполье. Затем окончила Институт красной профессуры, работала редактором-консультантом в издательстве, выпускавшем «Историю гражданской войны в СССР». На день рождения она вручила мне настенный гобелен с изображением средневековой охоты на оленей.

Ворошилов отдарился саблей в богато украшенных ножнах — Этот клинок вроде как принадлежал последнему правителю Бухары! Я оглядел и саблю и вздохнул — Волей неволей придется теперь коллекционировать холодное оружие!

Ворошилов оживился — Правильное решение! Тем более что мне такие подарки делать несложно. Знал бы ты, Саша, сколько мне клинков надарили! Теперь буду тебе передаривать, а то все стены обвешаны и скоро под весом оружия рухнут.

Мои сотрудники, впрочем как и Валера смотрели на наркомов как на богов Олимпа. Ворошилов, видя это, просто млел. Я же старательно ухаживал за девушкой — Людочка, попробуй этот салат с грибами и ананасами. Сам все это делал.

Мило улыбнувшись, девушка закатила глаза к потолку — Божественно! Повезет же твоей жене!

Я выдохнул и шепнул — Может ты согласишься занять место моей супруги?

Люда мило покраснела — Это ты сейчас делаешь мне предложение?

Ворошилов, заметив как мы шушукаемся, выразил свое неудовольствие — Так, именинник совершенно забыл о своих гостях!

Я пожал плечами — Пока мои братья освободят стол для чаепития с тортом, Климент Ефремович, я хотел бы с вами и Яном Борисовичем поговорить вместе с Василием Сергеевичем. Прошу в мой кабинет. — повернувшись к Люде, я подал ей пластинку — Поставь пожалуйста пластинку, Людочка!