Инженер Петра Великого 3 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 35

Чудом никто не пострадал — ночью в лаборатории, разумеется, никого не было. Но этот инцидент стал для меня последней каплей. Так дальше продолжаться не может. Нужно было либо кардинально менять технологию получения и стабилизации гремучей ртути, либо искать ей более безопасную замену. А это означало новые исследования, эксперименты и риски. И времени, которого у меня, как всегда, было катастрофически мало.

Несмотря на все эти тревожные события в Игнатовском, подготовка новогодних празднеств в Питере была в самом разгаре. Государь любил размах, и встреча нового года обещала быть грандиозной. И вот, наконец, пробил час, ради которого я столько ночей не спал, столько сил и нервов потратил.

Фейерверк!

Пока во дворце Меншикова гремел бал, на стрелке Васильевского острова, напротив Петропавловки, мои люди и приданные солдаты заканчивали последние приготовления. Мороз крепчал, но на него уже никто не обращал внимания — все были возбуждены, в предвкушении. Я лично проверял каждую установку и фитили. Все мои выдумки, «огненные картины», «солнца» и многоступенчатые ракеты, над которыми мы столько трудились, должны были вот-вот заработать. Яков Вилимович старался держать марку, правда заметно нервничал. Ведь от успеха этого «шоу» зависела не только моя репутация, но и его — как человека, поручившегося за меня. Да и Государь, как шепнул мне Брюс, ждал чего-то ошеломительного.

И вот, когда колокол отбил полночь, возвестив наступление нового года, по моему знаку в небо взмыла первая ракета. За ней — вторая, третья… А потом началось такое, чего этот Питер-бурх еще определенно не видывал.

Небо над Невой будто взорвалось всеми цветами радуги. Красные, синие, зеленые, золотые огни летели ввысь, рассыпаясь миллиардами искр, складываясь в узоры, от которых дух захватывало. Сначала вспыхнул огромный вензель Государя — сплетение букв «П» и «А», окруженное сияющей простенькой короной (сколько усилий на это понадобилось — ужас). Толпа на набережной ахнула. Потом в небе распустились огненные цветы, закрутились «солнца», разметая снопы серебряных и золотых искр. Ракеты с таким ревом уносились ввысь, что закладывало уши, а там взрывались каскадами разноцветных огней, заливая светом замерзшую Неву и стены строящихся дворцов. Для большего эффекта я даже рискнул использовать несколько составов с магниевым порошком, который Брюс с трудом достал в мизерных количествах — они давали такие ослепительно-белые вспышки, что на секунду становилось светло, как днем.

Вдоль набережной вспыхнули сотни «бенгальских огней» и «фонтанов», превратив ее в огненную аллею. Народ кричал от восторга, хлопал, указывал пальцами в небо. Даже бывалые иностранцы, повидавшие всякое в своих Европах, стояли с изумленными лицами. Сам Государь, стоявший на специально устроенном помосте, радовался как ребенок, хлопал в ладоши и что-то восторженно кричал Меншикову.

Это был мой триумф!

Да, «потешный», но — триумф.

Я доказал, что могу и пушки лить, и устраивать представления, которым европейские короли позавидуют. Что немаловажно, под это дело я провел множество полезных опытов с разными химическими смесями, которые мне еще очень пригодятся для более серьезных дел. Да и реактивы, выделенные «для царской потехи», теперь можно было спокойно пустить на нужды «Проекта Феникс».

Когда последние залпы отгремели и над Невой повис пороховой дым, смешанный с морозным паром, я почувствовал невероятную усталость, но и такое же невероятное удовлетворение.

Мы это сделали!

Вернувшись во дворец Меншикова, где бал разгорался с новой силой, я тут же оказался в центре внимания. Меня поздравляли, хлопали по плечу, осыпали комплиментами. Сам Государь, подойдя, обнял меня и громогласно заявил:

— Ну, Смирнов, удружил! Вот это потеха! Вся Европа языками чесать будет! Молодец! Жди награды!

Я расшаркался в благодарностях. Успех фейерверка — это царская милость, это новые горизонты.

Было как-то странно. Никакого новогоднего настроения. Да, была радость и гордость за проделанную работу. Но вот новогоднего настроения — не было. Хотя, оно и в прошлой жизни так было. Может, надо что-то поменять в своей жизни? Завести себе девушку, а то хожу как робот. Устал я от всего этого. Да и чувствую, что ели раньше гормоны утихомиривались из-за физического перенапряжения, то сейчас, когда жизнь стала более сытой, хотя и такой же активной, организм требовал своего.

Бродя по залам, я пытался прийти в себя после осознания того, что молодой организм требует женской ласки. В одном из дальних салонов, куда доносился лишь приглушенный гул бала, мой взгляд упал на две фигуры. Мария Гамильтон, фрейлина, известная немногословностью и любовью к книгам, стояла ко мне вполоборота и о чем-то напряженно шепталась с невысоким, полноватым мужчиной в купеческом кафтане. Купец этот был мне смутно знаком: пару раз я видел его в приемной у Брюса.

А эта Гамильтон — очень симпатичная особа. Новый год, в конце концов, може приударить за красавицей?

Я незаметно приблизился. Разговора их я не расслышал, но сама манера общения, взгляды, скупые, но выразительные жесты — все указывало, что тема их беседы далека от погоды или придворных сплетен. Чувствовалось в этом что-то напряженное, словно они заключали сделку. Гамильтон выглядела очень сосредоточенной, даже несколько встревоженной. Купец же, напротив, казался весьма довольным и время от времени озирался по сторонам, будто опасаясь быть замеченным.

Я встретился взглядом с Брюсом, который, как оказалось, тоже наблюдал за этой парой из другого конца зала. Он едва заметно кивнул.

Хм… Странно. Только решился приударить за дамой, так ее уже держат на прицеле. Гамильтон ведь из окружения будущей императрицы.

Краем уха я слушал обрывки разговоров. Новости с фронта, долетавшие до столицы, становились тревожнее. Карл XII, оправившись после нарвского удара, похоже, не собирался сидеть сложа руки. Его войска стягивались к границам; по слухам, он готовил новое, мощное наступление.

Бал продолжался. Я старался не упускать из виду Гамильтон и купца, но они вскоре незаметно разошлись, растворившись в толпе гостей. Вскоре ко мне подошел Брюс. Лицо у него было серьезным, несмотря на только что отгремевший триумф фейерверка.

— Ну что, капитан, — тихо проговорил он, наклонившись к моему уху так, чтобы никто не услышал, — видел эту голубку? Фейерверк фейерверком, а дела никто не отменял.

— Есть что-то по существу, Яков Вилимович?

— Есть, — Брюс на миг замолчал, оглядевшись по сторонам. — Мои люди доложили. После разговора с Гамильтон этот купец встретился с другим иностранцем, тоже небезызвестной нам личностью. И передал ему небольшую записку. Нам удалось ее перехватить. Хотя, скорее, не перехватить, а незаметно прочитать и вернуть владельцу.

Брюс выдержал паузу.

— И? Что там? — выдавил я.

— Мы нашли ее, наконец-то, капитан! В записке, — Брюс понизил голос до шепота, — узнаваемым почерком нашей милой Марии Гамильтон нацарапано всего одно слово. Одно, но очень уж для нас с тобой, так сказать, знаковое.

Он посмотрел на меня с долей ликования.

— «Игнатовское».

Глава 14

Мы с Яковом Вилимовичем снова оказались в главном зале дворца, и меня на секунду оглушило от гула сотен голосов, перемешанного музыкой. На Неве догорели последние всполохи новогоднего салюта, и даже сюда, за толстенные стены, долетал восторженный ор толпы. Голова немного кружилась от въедливой пороховой вони. Да и дикое напряжение последних недель давало знать.

— Стало быть, Игнатовское, Яков Вилимович? — тихонько спросил я, когда мы, слегка пихнув какого-то расфуфыренного боярина, направились к царскому помосту. — Как думаете, просто совпадение, или уже целенаправленно копают?

Брюс лишь чуть приподнял бровь, его взгляд прошелся по залу, цепко выхватывая мелочи.