Инженер Петра Великого 3 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 12

Только я эту идею в голове прикинул, как меня к государю дернули. Петр Алексеевич — в своей обычном кафтане, от которой несло табаком и свежим деревом. Царь сидел за столом, заваленным картами и бумагами, а вокруг — вся его ближняя рать: Меньшиков, Брюс, Головкин, Апраксин — весь цвет армии. Царь, видать, после Нарвы был в преотличном настроении.

— Вот, господа, — он обвел всех тяжелым взглядом, — размышлял я тут, как бы нам капитана Смирнова за Нарву отблагодарить. И Брюса не мешало бы поощрить. Доблесть Смирнова да ум инженерный — сомнению не подлежат. Что скажете?

Яков Вилимович, усмехнулся в свои шотландские усы:

— Государь, да куда ж боле Петра-то одарять? Чин капитанский имеется, имением пожалован, Инженерным приказом ведает. Этак его бояре наши старые и вовсе со свету сживут от зависти. Они и так на него зуб точат, почитай, покрепче шведского.

Петр хмыкнул, стрельнув глазами по притихшим вельможам. Кое-кто и правда взгляд отвел. Но желание наградить у царя, видать, не остыло.

— А мы вот как учиним! — он хмыкнул. — Учредили мы тут намедни орден в честь апостола Андрея Первозванного. За верность да храбрость. Полагаю, капитан Смирнов сей знак отличия заслужил, как никто другой. Ибо не токмо храбростью ратной, но и умом государственным России служит. И Якову Вилимовичу того же дарствуем.

Повисла тишина. Меньшиков первым одобрительно крякнул, остальные поддакнули. Мне же на грудь повесили тяжелую голубую ленту с крестом. Приятно, чего уж скрывать, но внутри что-то екнуло. Прав Брюс, ох как прав. Теперь косых взглядов да шепотков за спиной только прибавится. Только хуже сделал, государь, хоть и хотел как лучше. Зависть — она такая зараза, особенно если за ней власть да старые счеты стоят. Да и Брюс с орденом ловил на себе взгляды не благосклоннее.

Улучив момент, когда государь остался с Брюсом, я решился:

— Ваше Величество, — начал я, — дело есть одно, государственной важности. Но требует оно тишины и сугубой секретности.

Петр вскинул на меня свои буравящие глаза:

— Ну, говори, Смирнов, не тяни. Что там за дело такое тайное?

Я коротко, но по существу изложил ему суть: порох новый, дает выстрелу силищу невиданную, почти без дыма и гари. Оружие новое, бьет дальше и точнее всего, что сейчас имеется. Промолчал, конечно, про нитроцеллюлозу и прочие химические «фокусы», от которых у любого здешнего алхимика волосы бы на голове зашевелились. Сказал только, что процесс получения этого зелья мудреный и требует особых условий, которых на казенных заводах днем с огнем не сыщешь.

— И что предлагаешь? — спросил царь, задумавшись.

— Имение мое, Ваше Величество. Местечко, как я понял, там уединенное. Ежели дозволите, устроил бы там малую мастерскую опытную. Для начала. А там, как знать, и до мануфактуры бы дело дошло.

Петр задумался, постучал пальцами по столу.

— А прятать это дело как будешь? Не скажешь же мужикам своим, что порох варишь?

— Опыты сельскохозяйственные, государь. Удобрения новые, для урожайности. Землю улучшать, так сказать. Ирригация, все дела. Все для блага Отечества.

Царь усмехнулся:

— Хитер ты, Смирнов, ох, хитер. Ну что ж, дело говоришь. Деньги на обустройство понадобятся немалые. Казна-то у нас не бездонная, сам знаешь.

Тут он голос понизил, хотя Брюс и так был в курсе многих тайн:

— Я тебе из своих, личных, отстегну. Сколько надобно. Но чтоб дело шло шибко и без лишнего шума. И чтоб толк был. Усек?

— Так точно, Ваше Величество! — Я еле сдержал довольную ухмылку. О деньгах-то не подумал, на свои собирался. Капитанское жалование — нормальное. — Не подведу.

Даже Брюс, кажется, слегка опешил от такой царской щедрости «из собственного кармана», только головой мне одобрительно качнул.

Так я получил цацку на грудь, новую порцию головной боли в виде завистников и полный карт-бланш на создание своей секретной базы.

Дорога в пожалованное имение, что затерялось к северу от бурно строящегося Питера, верст эдак за тридцать, отняла почти целый день. Места тут были диковатые: леса стеной, болота да озерца, блестевшие под скупым северным солнышком. Само имение, Игнатовское, названное так по речушке Игнатве, что неподалеку петляла, оказалось, мягко говоря, не царскими палатами. Так, добротный, но без всяких там архитектурных изысков, деревянный дом барина на пригорке, несколько изб для дворни, да деревушки, разбросанные по округе, душ на шестьдесят с небольшим тягловых. Мужички местные — вроде крепкие, хмурые, видать, жизнь тут не сахар, особо не разговоришься. К новому барину, да еще и армейского чина, отнеслись с опаской, зато без злобы, и на том спасибо. Главное, как я понял, не лезть к ним с дурацкими затеями, да оброк не драть в три шкуры.

Со мной приехали два десятка солдат из моей «заводской гвардии» — ребята проверенные, со мной на Охте и огонь, и воду, и медные трубы прошли. Командовал ими все тот же верный Орлов, который недавно до капитан-поручика дослужился. Первым делом я велел караул наладить да патрули по округе пустить, все как на Охтинском заводе. Усадьбу обнесли новым, высоким частоколом, ворота — двое, и у каждых круглосуточно часовые маячили. Въезд-выезд — только с моего личного дозволения. Местным растолковали, мол, барин лихих людей опасается, которых по здешним лесам немало бродит. Вроде как прокатило.

Главная же стройка закипела поодаль от барского дома, в густой березовой роще, чтобы чужой глаз не видел. Там, под моим неусыпным оком, солдаты да несколько нанятых плотников два здоровенных сарая ставили. Один, что побольше, под мастерскую приспособили, где с железом ковыряться — там я собирался опытные образцы нарезного оружия до ума доводить. Второй, поменьше, срубленный на совесть, да еще и с высоким вытяжным коробом на крыше, должен был стать моей химической лабораторией. Вот тут-то и предстояло родиться нашему русскому бездымному пороху.

Как только стены подняли да крыши тесом накрыли, я тут же за эксперименты взялся (благо, в честь победы, Царь отправил меня отлеживаться, набираться сил, «по легенде»). Заветные реактивы — серная да азотная кислоты, спирт, эфир — часть из Питера приволок, часть думал на месте добыть из того, что под ногами валяется, пусть и кустарно. Хлопковую вату, она же основа для пироксилина, удалось у купцов раздобыть, которые с Востоком торгуют.

В лабораторию, или, как мы ее меж собой прозвали, «ведьмину кухню», вход был только двоим — Федьке да Гришке. Ребята головастые и с руками, которые растут откуда надо, а главное — свои в доску, преданные донельзя (взял их на оклад — довольны и счастливы). Я их, конечно, в общих чертах в курс дела ввел, не вдаваясь в химические дебри, от которых у них бы точно крыша поехала. Сказал только, что варим новое, невиданное «горючее зелье» для пушек да ружей, такое, что шведам и во сне не приснится. Этого хватило, чтобы у них глаза загорелись, как у кота на сметану.

Первые опыты по получению этой самой нитроцеллюлозы, скажу честно, заставили понервничать. Теорию-то я, конечно, из прошлой жизни помнил, но одно дело — голая теория, а другое — бревенчатый сарай с дырявой крышей и колбами, купленными по дешевке у заезжего аптекаря. Ошибешься чуть в пропорциях кислот, температуре или времени — и вместо белой пушистой массы пироксилина получишь либо какую-то бесполезную бурду, либо, что еще хуже, такой фейерверк с пожаром, что мало не покажется.

Пару раз мы едва не спалили нашу «кухню». То вата вспыхнет — еле успеваем водой залить, то колба лопнет, обдав нас такими едкими парами кислот, что в горле дерет и слезы градом. Федька один раз даже руку обжег, сунулся не вовремя к чану с этой адской смесью. После этого я ввел драконовские правила: работать только в толстых кожаных фартуках и перчатках, морды по возможности мокрой тряпкой прикрывать, а при малейшем чихе — немедленно гасить реакцию и проветривать. Ребята нос воротили, но после нескольких «показательных выступлений» стали к моим инструкциям относиться с должным пиететом.