Обнаженный Бог: Финал - Гамильтон Питер Ф. - Страница 60

У «фольксвагена» заняло сорок минут, чтобы проехать мимо последних наполовину утопающих в земле бетонных строений, наполненных органическими синтезаторами, клонирующими мясо чанами. Строго четырехугольные холмики, из которых вздымались толстые башни теплообмена, уступили место естественным неровностям ландшафта. Сестры с жадностью разглядывали изумрудную ширь, простирающуюся перед ними. Луизу поразило растущее разочарование, она ожидала чего-то более динамичного. Даже на Норфолке были более впечатляющие пейзажи. Двигались здесь только длинные полосы помятых облаков, плывущих в сияющем кобальтовом небе. Время от времени крупные дождевые капли взрывались на экране с тусклым звуком: пап!

Они ехали по дороге, выложенной каким-то темным сетчатым материалом, и травяные стебли поднимались сквозь него, переплетаясь сверху. То же самое живое зеленое растение покрывало каждый квадратный дюйм почвы.

— А разве совсем нет деревьев? — спросила Луиза.

Все выглядело так, как будто они проезжают через яркую зеленую травянистую пустыню. Даже те меленькие нерегулярно попадающиеся комочки, которые она принимала за булыжники, были покрыты этим растением.

— Нет, их больше нет, — ответил Ив Гейнз. — Это почти единственный вид растительности, оставшийся на планете, старая зеленая-зеленая трава родины. Это валлиснерия, потомок скрещенных травы и мха, она выведена с сетчатым корнем, это плотнейшее и самое твердое переплетение стеблей, какое вы можете где-либо видеть. Я как-то лопату сломал, когда пытался прокопаться через нее. Она уходит под почву на шестьдесят сантиметров. Но нам приходится ее выращивать. Ничто другое не в состоянии остановить эрозию почвы на таком же уровне. Вы бы видели потоки воды, которые бушуют после бури, каждая трещинка в земле превращается в ручей. Имели бы такую растительность на Мортонридже, это было бы совсем другое дело, я вам точно говорю.

— Ее можно есть? — спросила Женевьева.

— Нет. Люди, которые ее вывели, слишком заботились, чтобы получить нечто такое, способное выполнить свою задачу, они сосредоточились только на том, чтобы сделать ее невероятно прочной. Эта трава может противостоять ультрафиолету, сколько бы его ни испускало солнце, и не существует никаких заболеваний, каким она была бы подвержена. Так что теперь слишком поздно что-то изменить. Нельзя заменить ее каким-то иным видом, потому что она растет повсюду. Полсантиметра почвы достаточно, чтобы ее поддерживать. Ее могут одолеть только скалы, а для них у нас есть грибы-блюдца.

Женевьева скривила губы и приникла к экрану.

— А как насчет животных? Они-то остались?

— Никто не знает точно. Мне случалось видеть какие-то движущиеся предметы, но не на близком расстоянии, так что это просто могли быть переплетенные узлы валлиснерии, которые сдувал ветер. Предполагается, что в некоторых орошаемых долинах в заповедниках живут семейства кроликов. Мои друзья, тоже шоферы, утверждают, что они их видели. Не знаю, как это может быть, ультрафиолет должен был выжечь им глаза и возбудить раковые клетки. Возможно, имеются некоторые виды, развившие сопротивляемость, они достаточно быстро размножаются, чтобы эволюционировать, эти шельмецы всегда отличались живучестью. А потом люди говорят, все еще водятся пумы и лисы, они питаются кроликами. И я бьюсь об заклад, что возле куполов выжили крысы.

— А зачем вы вообще сюда ездите? — спросила Луиза.

— Вспомогательные бригады проделывают большую работу в туннелях вакуумных поездов. Потом, есть еще бригады службы экологии, они выезжают, чтобы исправлять худшие проявления эрозии; пересаживают валлиснерию и восстанавливают речные берега, которые оказываются смыты, и так далее.

— Зачем же беспокоиться об этом?

— Города-куполы все еще распространяются, несмотря на эмиграцию. Поговаривают о том, чтобы в этом столетии построить еще два купола для Лондона. А Бирмингем и Глазго опять перенаселены. Нам приходится заботиться о нашей земле, особенно о почве; если мы не станем этого делать, ее просто смоет в море, а мы останемся на континентах, которые будут лишь сплошными скалистыми плато. Этот мир уже достаточно настрадался от разрушений; вообразите только, на что станут похожи океаны, если позволить всей этой почве их загрязнить. Ведь только океаны нынче и поддерживают в нас жизнь. Так что я полагаю, это делается действительно в наших собственных интересах. По крайней мере это означает, что мы никогда не перестанем охранять и беречь землю. Это даст хороший результат.

— Вам нравится здесь, вне города, да? — спросила Луиза.

— Я люблю эти края, — счастливо улыбнулся ей Ив Гейнз.

Они поехали по гиблой земле, накрытой сверху единственно ценным защитным плащом. Луиза нашла, что здесь удручающе голо. Она вообразила, что валлиснерия напоминает широкое полотно стерильной упаковки, сохраняющей нетронутые поля и рощи, которые спят под ней. Ей очень не хватало чего-то, что резко нарушило бы это однообразие, каких-то следов старой листвы, которая вырвалась бы наружу после зимней спячки и еще раз наполнила землю красками и разнообразием. Что бы она только не отдала за вид единственного гордо возвышающегося кедра: это был бы признак сопротивления пассивному подчинению неестественной однообразности пейзажа. Земля со всеми ее чудесами и богатством должна была быть способной на большее.

Они упорно продвигались на север, поднимаясь из долины Темзы. Ив Гейнз указывал на старинные дома и деревни. Стены построек выглядели теперь не более чем твердыми бесформенными комьями, тонущими в зарослях валлиснерии, названия населенных пунктов были перегружены в дорожный блок «фольксвагена». Машина давно уже свернула с дороги, а Луиза вернулась в главный отсек, чтобы разогреть к ланчу содержимое нескольких пакетов. Теперь они ехали прямо по валлиснерии, громадные колеса размалывали ее в мягкую массу. Снаружи местность становилась все более неровной, долины углублялись, а холмы выставляли напоказ голые скалистые вершины, покрытые серо-зелеными лишайниками и охристыми грибами, из-за чего создавалось впечатление, что они разодраны когтями. В ущельях протекали серебристые ручьи мягко струящейся воды, а в каждом углублении отдыхали озера.

— Вот мы и на месте, — пропел Ив Гейнз через четыре часа после того, как они выехали из Лондона.

Иванов Робсон протиснул в кабину позади сестер свое туловище, уставившись вперед с таким же нетерпением, как и они. Из земли поднимался чистый геодезический хрустальный купол около пяти метров шириной, как определила Луиза; его края повторяли контуры окружающих его склонов и низких долин. Сам купол был серым, как будто был наполнен густым туманом.

— Как он называется? — спросила Женевьева.

— Агрономическая исследовательская установка номер 7, — ответил Ив Гейнз, глядя прямо на нее.

Женевьева ответила ему резким взглядом, но не возразила.

Распахнулась дверь в основании купола, чтобы пропустить машину. Как только дверь захлопнулась, со всех сторон хлынул красноватый поток воды, чтобы смыть грязь и возможные споры с корпуса и колес машины. Они въехали прямо в небольшой гараж, раскрылся люк.

— Пора познакомиться с боссом, — сказал Иванов Робсон.

Он вывел девочек из гаража. Воздух был прохладнее, чем внутри «фольксвагена» и в Вестминстерском куполе, подумала Луиза. На ней было только простое голубое матросское платье с короткими рукавами. Не то чтобы было холодно, больше похоже на свежий весенний денек.

Иванов поманил их вперед. Женевьева дважды щелкнула каблуками и проскользнула к нему. Их ожидал небольшой четырехместный джип с тентом в белую и красную полоску и рулевым колесом. С первым, какое Луиза увидела на этой планете. Она почувствовала себя увереннее, когда за руль сел Иванов. Они с Джен заняли задние сиденья, и машина тронулась в путь.

— А я думала, эти места вам незнакомы, — удивилась Луиза.

— Я их и не знаю. Мною руководят.

Луиза задала вопрос сетевому процессору, но ответа не получила. Иванов завез их в извилистый бетонный туннель, который тянулся сотни две ярдов, затем они внезапно вынырнули на солнечный свет. Джен чуть не задохнулась от восторга. Исследовательский купол покрывал кусок деревенской местности, и это была та Англия, которую они знали по учебникам истории: зеленые лужайки, испещренные лютиками и маргаритками, вьющиеся изгороди из боярышника, окаймляющие поросшие зарослями участки, небольшие лески ясеня, сосны и серебристой березы, растущие в долинах; гигантские конские каштаны и буки, рассыпанные по целым акрам парка. Лошади паслись на огороженных участках, а утки и розовые фламинго плескались в озере, окруженные лиловыми и белыми лилиями. В центре располагался деревенский дом, по сравнению с которым Криклейд выглядел безвкусным и претенциозным. На всех трех этажах стены были скреплены толстыми балками из черного дуба, расположенными по традиционным для эпохи Тюдоров диагоналям, хотя их трудно было разглядеть под массой топазовых и алых вьющихся роз. Окна из граненого освинцованного стекла были распахнуты, давая ленивому движению воздуха циркулировать по комнатам. Выложенная камнем дорожка вилась по аккуратной лужайке, которая была окружена бордюром из тщательно подрезанных кустов. Ряд старых тисов обозначал конец официального сада. С другой стороны был теннисный корт, где двое людей ударяли по мячу в продолжение завидно долгого периода.