Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1 (СИ) - Юрич Валерий - Страница 2

Я потерянно уселся на траву и попытался успокоить бешено скачущие мысли. Нервно оглядевшись по сторонам, я наконец-то узнал это место. Мы сейчас находились на пруду, который все время, как я себя помню, носил название Базовский.

Это был длинный, вытянутый метров на сто искусственный водоем, ширина которого в том месте, где мы в детстве обычно купались, составляла около семи метров. Предназначен он был для подачи воды в садовое товарищество, расположенное через дорогу. Пруд постоянно пополнялся за счет воды, перекачиваемой с Волги, а подача в сады была организована с помощью мощного промышленного электрического насоса, оборудованного тут же на берегу в небольшой сараюшке.

Водоем относился к территории хлебной базы и находился за ее забором. Но поскольку ограждение было деревянным, то несколько досок из ограды уже давно благополучно куда-то пропали и мы безнаказанно проникали внутрь. К тому же берег пруда был расположен всего в трех метрах от этого самого забора. Так что можно смело сказать, что вторгались мы на закрытую территорию совсем чуть-чуть и при желании могли в любой момент сделать ноги. Благо, путей для отхода было предостаточно. Да к тому же стоит еще упомянуть, что начальство хлебной базы, которое в большинстве своем было из местных, терпеливо закрывало глаза на наши вполне безобидные летние забавы.

Но это было раньше. А когда мне стукнуло пятьдесят от этого пруда почти ничего не осталось, как и от самой хлебной базы. Все элеваторы и зернохранилища снесли под самые основания, чтобы построить на этом месте коттеджный поселок. Такой огромный, воистину титанический труд советской эпохи просто разбазарили, разворовали и свели на нет всеобщей разрухой девяностых.

Я поднял голову от сверкающей на солнце глади пруда и увидел за деревьями гигантские громадины элеваторов. Всё было на месте. Ни тебе разбитых, зияющих черными провалами окон на верхних этажах, ни разрушенных перемычек между башнями, ни поросшей борщевиком и густым кустарником территории. Все было ухожено, все было при деле, все работало, как часы.

Черт побери! Что это за наваждение такое? Это что получается, именно вот так после смерти вся жизнь перед глазами проносится? Только ведь сейчас она идет своим обычным ходом, а не мчится со скоростью локомотива.

И тут я вдруг вспомнил, что, прежде чем пойти на дно, подумал о том, как чуть не утонул в одиннадцать лет. И это как раз произошло на этом самом пруду. Это что получается, я каким-то хитрым способом перенесся в этот день? В себя одиннадцатилетнего?

— Егорыч, ты что залип? Все нормально? — Рядом со мной опустился на траву Женька Андреев. Он был на год младше меня, но характер у него был бойкий. — Может тебе скорую вызвать? Мы быстро до проходной сбегаем. Там телефон есть.

— Не надо скорой, — не своим голосом буркнул я. — Дайте мне немного отойти, пацаны. Я же чуть не утонул сейчас.

Украдкой, чтобы друзья не заметили, я ущипнул себя за ногу. Меня тут же пронзила острая боль. Похоже, версия, что все это происходит со мной во сне, только что не прошла испытание.

И тут мне на ум пришло высказывание одного из моих знакомых, который сильно увлекался буддизмом и прочими восточными прелестями.

— Егорка, — говорил он мне, флегматично отхлебывая чай из маленькой пиалы, — если ты однажды проснешься в совершенно неожиданном, но вполне приятном для тебя месте и окружении, мой тебе совет — просто живи. Лишние вопросы разрушат всю прелесть происходящего. Они убьют чудо настоящего момента.

Я тогда так и не понял, что он конкретно имел в виду. Да и вдаваться в эту тему мне, если честно, не очень-то и хотелось. Но вот сейчас, вспомнив его слова, я решил, что пошло оно все к черту — если судьба или высшие силы дали мне шанс еще раз очутиться в детстве, то я не буду терзать себя неразрешимыми вопросами, а просто поживу в свое удовольствие. К тому же я не был уверен, что это удовольствие продлится долго. Возможно, мне просто повезло, и я словил какой-то предсмертный бонус-код, сильно ограниченный по времени. А значит я буду полнейшим идиотом, если потрачу его на бесполезные размышления по поводу происходящего вокруг.

Повеселевшим взглядом я еще раз огляделся по сторонам. Затем пригладил тоненькой ладошкой свою на удивление густую шевелюру и широко улыбнулся. Надо мной ярко светило солнышко, звонко пели птицы, легкий ветерок шумел в ветвях больших белых берез, растущих по берегам пруда, а в траве радостно стрекотали кузнечики. Я вскочил на ноги, вдохнул полной грудью, и, широко раскинув руки, заорал во всю свою детскую глотку:

— Ура! Я выжил! Пацаны! Я живой, мать вашу за ногу!

Мои друзья переглянулись между собой и скорчили ироничные физиономии. А Женька, как всегда, вывез абсолютно не в тему:

— Похоже, у Егорыча совсем кукуха поехала. — И он, опасливо улыбнувшись, покрутил пальцем у виска.

— Ничего у меня не поехало! — Я состроил обиженный вид и глянул на Женьку, еле удерживаясь от смеха. Я уже давно привык, что Андреев — здоровый мужик с приличным брюшком и грубым голосом, а тут на меня смотрит, да еще и выпендривается, тощий десятилетний мальчишка.

Конечно, я тоже выглядел им под стать, этого не отнимешь. Но теперь-то я уж точно знал, как сделать тело подтянутым, мускулистым и выносливым. И если у меня получится здесь задержаться, то я не упущу такую возможность и плотно займусь спортом.

И тут вдруг я глянул на дырку в заборе, через которую мы залезли на территорию хлебной базы. И у меня аж дыхание перехватило. Там лежал мой велосипед. Оранжевый Орленок, на котором я колесил по округе с шести лет. Помню, когда учился на нем кататься, то еле до педалей доставал, а иногда и вообще под рамой пытался ездить. А сейчас он должен быть мне в самый раз.

Я выглянул за забор и еще раз осмотрел это чудо инженерной мысли: оранжевая рама, зеленые покрышки, кожаная сумочка с ключами прикреплена за красно-белым сиденьем, а на руле торчит трескучий велосипедный звонок.

— Пацаны. — Я оглянулся на друзей, которые тем временем начали постепенно отходить от шока последних минут и возвращались к своему обычному бесшабашному поведению. — Что-то мне купаться расхотелось. Да и вода холодная. Погнали лучше на великах кататься?

Мне вдруг захотелось побывать в стольких местах сразу, что я даже растерялся. После распада Союза многие из них опустели, стали бесхозными и потеряли свою былую красоту. А сейчас у меня был шанс вновь увидеть и почувствовать, как же там раньше было хорошо.

И тут ко мне подошел Серега Сомов. Это был самый главный заводила в нашей компании. Ему на ум постоянно приходили всякие сумасбродные идеи. Складывалось такое впечатление, что он постоянно берет нас всех «на слабо». Он был старше меня на полтора года и, несмотря на все его недостатки, я считал его своим самым лучшим другом.

— Егорка, а может в бомбоубежище слазаем? — ехидно произнес он, расплывшись в издевательской ухмылке.

Он знал, что я до жути боюсь спускаться в бомбоубежище. Особенно этот страх усилился после того, как однажды, когда мне было лет семь-восемь, Серега завел меня в одну из комнат, а потом потушил свечку и дурашливо хихикнув, умотал ощупью по стенке к выходу.

Но сейчас-то я не тот хлюпик, которым был раньше. Мне теперь никакие темные бомбоубежища не страшны.

— Да не вопрос, Серый, — смело глянув на друга, ответил я. — Только давай не сейчас. Так на велике покататься хочется, что аж коленки чешутся.

И в ту же секунду они действительно зачесались. Я опустил на них взгляд и увидел там заживающие раны, заляпанные зеленкой. Быстро глянув на своих друзей, я заметил, что многие из них не сильно от меня отличаются. Только у Сереги Сомова и Мишки Борисова таких не было. Первый ездил очень хорошо, а второй — слишком осторожно. Эти практически незаживающие все лето раны мы иронично называли «асфальтовой болезнью».

Ничего, вот потренируюсь немного в этом теле, восстановлю форму, и буду при падении группироваться и перекатываться. Тогда уж точно ран будет поменьше.