Нейтронный Алхимик: Консолидация - Гамильтон Питер Ф. - Страница 97

Едва выйдя из червоточины, «Миндори» набрал восемь g. Сенсоры Росио Кондры немедленно уловили множество масс. Троянское скопление имело в поперечнике двадцать миллионов километров, и вокруг его центральной точки колебались сотни астероидов среднего размера, десятки тысяч булыжников, пылевых скоплений и туч ледяной крупы, резонируя в такт слабым гравитационным полям. «Миндори» распахнул крылья, и перья его ударили в вакуум.

Росио Кондра преобразил адова сокола в гигантскую птицу. Три кормовых плавника-культяшки вытянулись и расширились. Нос корабля вытянулся, по кораллу потянулись трещины и складки, углубляясь, подчеркивая летящие контуры звездолета. Блуждающие зеленые и лиловые узоры померкли, смытые наплывом глухой черноты. На корпусе пропечатались густые глянцевые перья. Он стал конем, достойным падшего ангела. Могучие взмахи его крыл взвихрили космическую пыль бешеными смерчами. На теле его замерцали радарные и лазерные сенсоры. Росио Кондре пришлось долго экспериментировать, прокачивая энергистические потоки через свои нервные клетки, прежде чем он нашел тот уровень, при котором электронные системы адова сокола продолжали функционировать, хотя эффективность их оставляла желать лучшего. До тех пор, покуда одержатель оставался спокойным и направлял свою силу осторожно и точно, процессоры работали. Большинство их, по счастью, было биотехническими, да к тому же армейского качества. И все равно боевых ос приходилось запускать аварийными твердотопливными ракетами, хотя, отдалившись от корабля, они быстро входили в строй, так что окно уязвимости для них оставалось узким. По счастью, энергистика никак не влияла на его чувство массы, являвшееся побочным эффектом искажающего поля. Если только на него не набросятся несколько вражеских космоястребов, он вполне сумеет постоять за себя.

Нацеленные на него пучки электромагнитного излучения исходили из точки в десяти тысячах километров впереди. Астероид Коблат, новое и совершенно незначительное провинциальное поселение в троянском скоплении, после полутора веков интенсивного развития и инвестиций еще не доказал своей экономической ценности. В Конфедерации таких поселений были тысячи.

Коблату по незначительности не полагалось даже патрульного корабля от оборонительного союза системы Тувумба, а на платформы СО компания-основатель, само собой, разоряться и не подумала. Единственное, чем правящий совет астероида смог откликнуться на угрозу галактике, — сделать наконец апгрейд сенсорам диспетчерской службы и навесить на два межпланетных грузовика по дюжине боевых ос, неохотно выделенных Тувумбой. Выглядело это, как и любая реакция поселения на события в мире, жалко.

Сейчас это было особенно заметно. Само появление адова сокола, точка выхода, скорость, полетный вектор и отказ назвать себя могли означать только одно — это был вражеский корабль. Оба вооруженных межпланетника вышли на вектор перехвата, ковыляя на своих полутора g, безнадежно обойденные противником еще до того, как запустили термоядерные движки.

С Коблата на Пинджарру, столицу скопления, находившуюся в четырех миллионах километров, где стояли у причала три боевых звездолета, ушел призыв о помощи. Активировались аварийные программы астероида, пусть и не способные справиться с ситуацией. Опускались межсекционные перегородки, перепуганные жители торопились в убежища в самых глубоких слоях, чтобы там пересидеть атаку, в ужасе ожидая штурма и проникновения одержимых.

И ничего не случилось. Приближающийся адов сокол открыл стандартный канал связи и датавизировал в общую сеть астероида сенсозапись, а потом исчез, нырнув в отворившийся на миг зев червоточины. Контуры его уловила лишь пара оптических сенсоров, но их записям потом все равно никто не поверил.

Когда Джед Хинтон выбрался наконец из убежища, к которому был приписан, он почти мечтал, чтобы тревога продлилась еще несколько часов. Все же что-то новенькое, иное, другое — большая редкость в жизни семнадцатилетнего Джеда.

Когда он вернулся в семейную квартиру — четыре комнаты, вырубленные в скале на третьем уровне (тяготение в две трети стандарта), — мамаша с Диггером опять ругались из-за чего-то. С тех пор как Коблата достигло предупреждение конфедеративной Ассамблеи, свары эти почти не прекращались. Рабочие смены урезались — компания сокращала производство, пережидая кризис, чтобы развернуться позднее. А короткие смены означали, что Диггер почти все время сидел дома или в баре «Синий фонтан» на пятом уровне, когда мог себе позволить.

— Чтоб они заткнулись! — пробормотала Гари, когда сквозь дверь спальни донесся очередной шквал воплей. — Думать не могу в таком шуме.

Она сидела за столом в гостиной, пытаясь сосредоточиться на изображении над процессорным блоком. Экран заполняли мелкие буквы с вкраплениями диаграмм — курс софтверной архитектуры. Учебные импринтеры вдолбили этот курс в голову Джеда пять лет назад. Гари была всего на три года его младше, и ей следовало бы давно одолеть курс, но что-то в ее генах не позволяло лазерным импринтерам делать свою работу как следует, и ей приходилось мучиться, перечитывая курс заново, чтобы тот удержался в памяти.

«Девка просто придурошная!» — орал порой пьяный Диггер.

Джед ненавидел Диггера. Ненавидел за то, что тот орал на мать, за что, что придирался к Гари. Гари так старалась угнаться за программой, ей нужна была поддержка. Хотя на Коблате все равно ничего не добьешься, тоскливо подумал он.

Вбежали Мири и Навар и, конечно, тут же загрузили в проектор игровой клип. Гостиную наполнило радужное голографическое мерцание. Стоило Джеду покоситься в сторону колонки проектора, как вокруг его головы начинали кружить шарики в глянцево яркую клетку. Обе девчонки принялись наперебой командовать блоком, и между шариками запрыгали под громовую музыку крохотные фигурки. Для такой маленькой комнаты проектор был слишком мощный.

— Кончайте! — взвыла Гари. — Мне к контрольной готовиться надо.

— Так готовься, — пробурчала Навар.

— Корова!

— Сука безмозглая!

— Кончай! Вчера весь день играли!

— И не доиграли еще. Сама бы поняла, не будь такая дура.

Гари умоляюще посмотрела на Джеда. Ее пухлые щеки подрагивали — вот-вот заплачет.

Мири и Навар были дочерьми Диггера (от разных матерей), так что если Джед тронет их хоть пальцем, Диггер его измолотит. Это он понял уже давно. Девчонки это тоже знали, чем и пользовались с мастерством полководцев.

— Пошли, — бросил он Гари, — посидим в клубе.

Мири и Навар издевательски расхохотались, когда Гари отключила свой процессорный блок и мрачно глянула на них. Джед распахнул дверь и шагнул в собственный крохотный мирок.

— В клубе тише не будет, — заметила Гари, когда дверь за ними захлопнулась. Джед уныло кивнул.

— Знаю. Но ты можешь попросить миссис Янделл пустить тебя в ее кабинет. Она поймет.

— Наверное, — грустно признала Гари.

Не так давно ей казалось, что брат может весь мир перевернуть ради нее. Но это было до Диггера.

Джед двинулся по туннелю. Композитная плитка покрывала только пол; голый камень потолка и стен заплетали силовые кабели, датаводы и толстые трубы систем жизнеобеспечения. На первом перекрестке юноша, не раздумывая, свернул налево. Жизнь его проходила в сотах туннелей, пронизывавших внутренность астероида, и вся эта топографическая паутина существовала, чтобы соединять две точки — его квартиру и клуб. Иных путей не было.

Туннели освещались тускло, стены подрагивали, как и везде на Коблате, от работы невидимых механизмов. Для Джеда это был дом, мирок без горизонтов. Не для него свежий воздух, открытые пространства и растения, не для него простор для тела и души. Первую биосферную пустоту еще высверливали (там и работал Диггер), хотя проект отставал от графика на многие годы и давно вышел за рамки бюджета. Когда-то Джед верил, что, покончив с каверной, он выпустит накопившиеся тоску и гнев, пробежав сломя голову по зеленеющим лугам. Теперь вера ушла. И мать его, и Диггер, и все остальные взрослые были слишком глупы, чтобы понять, что такое на самом деле одержание. А он знал. Ничто не имеет значения, что бы ты ни делал, ни говорил, ни думал, о чем бы ни мечтал. Умри сейчас или через сто лет, ты все равно рухнешь в вечность распятым рассудком, не способным даже уничтожить себя. Предельный, абсолютный ужас.