Начало всех Начал - Никитин Юрий Александрович - Страница 79

— Да.

— Почему?

Он сдвинул плечами.

— Неисповедимы пути Господни.

Она вздохнула.

— Ной… ты же лучший. Ты должен знать. Или догадываться. Пусть даже предполагать… Ты же умный!

Он тоже вздохнул, погладил ее по голове, чувствуя себя намного более старшим, мудрым и сильным.

— Я не умный. Я просто следую по тому пути, который указал Господь. Потому что этот путь считаю правильным. По крайней мере, правильнее, чем те дороги, по которым идут все вокруг. А насчет предупреждения… наверное, Господь дает время, чтобы все узнали о потопе. Возможно, кто-то ужаснется, опомнится.

— И что? Тоже сделает ковчег? Или придет к нам?

Ной подумал, почесал голову, потом бороду, наконец поскреб в подмышках и сказал неуверенно:

— Нет… не то. Как я понял, мир держится на праведниках. Если в поколении есть хоть один праведник, мир существует. Если праведников нет, поколение подлежит истреблению, как ненужное. Возможно, Господь дает шанс…

— Появиться праведникам?

— Ну да. Праведниками не рождаются. Ими становятся. А чтобы стать им, нужен толчок. Возможно, известие о всемирном потопе кого-то заставит одуматься, пересмотреть свою жизнь и встать на путь исправления. Так и появляются праведники. Человек ужасается сам себе и спешно начинает выжигать в себе всю мерзость и нечистоты.

Зашел Ханнуил, он почему-то испытывал неодолимую тягу к Ною и хотя постоянно насмехался над ним, но пользовался любой возможностью зайти к нему, выслушивал Ноя внимательно, хотя сразу же и с жаром все и вся опровергал.

Сегодня, сидя за столом, уставленным довольно скромной едой, он потягивал вино из кубка, довольный и сытый, очень располневший, оглядывал дом с насмешливым удивлением.

— Ты, как муравей, — сказал он с неодобрением, — все трудишься и трудишься!.. Дом у тебя таков, что мог бы еще десять жен завести! И двадцать наложниц. Я бы завел, клянусь Творцом!

— Не упоминай имя Господа всуе, — напомнил Ной кротко.

Ханнуил отмахнулся:

— Да знаю-знаю. С такой, как Ноема, других жен тебе не видать…

Ной спросил мирно:

— А зачем они мне? Все женщины мира слились в Ноеме. И весь дом держится на ней. Я больше занимаюсь рощей…

Ханнуил повернулся в кресле к нему всем телом.

— Ной, скажи честно, ты не рехнулся? Другим не говори, а мне скажи. Ну, как другу. По секрету. Хотя, конечно, кто из сумасшедших признается, что он сумасшедший?.. Но твое помешательство длится слишком уж долго. Сколько прошло лет, как ты посадил рощу?

— Всего двадцать лет.

— Ого! И сколько еще ждать твоего потопа?

Ной вздохнул.

— Если бы он был только мой…

— Ну ладно, всеобщего?

Ной сказал задумчиво:

— Лесу расти лет сто двадцать, если не больше, чтобы вырос как раз нужной длины и размера. Его не придется даже укорачивать… так мне было сказано. Вот и считай сам.

Ханнуил в самом деле подсчитал на пальцах, сказал с великим изумлением:

— Сто двадцать — растить лес, а еще десять, выходит, будешь рубить его и строить ковчег?

— Да. Примерно.

— Ты совсем сумасшедший, — сказал Ханнуил убежденно. — Сто тридцать лет ухлопать на такое? Все будут пить, жрать, веселиться, обмениваться женами и прочим для удовольствий, а ты… все это время всего лишь растить деревья? Потом еще рубить, обтесывать, строить?

— Да, — ответил Ной невесело. — Наверное, я сумасшедший. Или все сумасшедшие, а я один нормальный.

Ханнуил захохотал весело и вкусно.

— Но ты же сам знаешь, не могут все быть сумасшедшими! А вот один — может.

— Да, — снова согласился Ной, — наверное…

Ханнуил сказал с неудовольствием:

— Что мне в тебе не нравится, Ной, так это твое непротивление. Ты ни с кем не споришь, никому ничего не доказываешь, но сам живешь по своим законам, на общество тебе плевать. Ты же понимаешь, не могут быть все не правы, а только один — прав!

— Да, — снова согласился Ной, — понимаю. Однако я поступлю по-своему. Раз у нас такая всем и во всем свобода, то я свободен не подчиняться желаниям большинства.

— Абсолютного большинства! — подчеркнул Ханнуил.

— Абсолютного большинства, — согласился Ной. — Мои занятия не причиняют вреда окружающим, так что наши законы… вернее, отсутствие законов, оставляют мне полную свободу действий… в моей личной жизни.

Ханнуил поднялся, погладил бороду.

— Ладно, Ной, передумаешь — приходи. Мы тут придумали новую забаву!.. Своих жен и дочерей отдаем скопом на потеху в племя амонекков, а они присылают нам своих… Горячие такие штучки!.. Потом меняемся дальше… Нет, не с амонекками. Отдаем их жен дальше, а нам передают, скажем, из племени Игудила, если помнишь такого…

— Не помню, — ответил Ной кротко, — да и не хочу помнить таких. Я Ноему никогда никому не отдам! А кто протянет к ней руку — убью на месте, несмотря на свою кротость.

Ханнуил усмехнулся.

— Ты ведь внук Мафусаила! В тебе это иногда проступает. Ладно, до новых встреч!

В конце лета нагрянула лютая засуха, Ной встревожился, что крохотные побеги могут погибнуть, начал носить воду из колодца. Ханнуил и ближайшие соседи иногда заглядывали к нему, веселились, а потом среди собутыльников снова и снова рассказывали о чудаке, который сажает кедровый лес, для того чтобы спастись в будущем от потопа.

Стиснув зубы, он носил воду, но все чаще посещала мысль: а не бросить ли эту затею? Что он, хуже других, которые веселятся и радуются жизни? Конечно, он не станет меняться женами и совокупляться с животными, что обычное теперь дело, но хоть избавится от этого нечеловечески тяжкого изматывающего труда, которому нет ни конца ни краю…

Кедровая поросль, словно издеваясь над ним и испытывая его терпение, долгое время выглядела просто высокой травой, и только подойдя ближе, он убеждался, что это деревца и что они все-таки медленно, очень медленно, растут, в то время как чертополох и сорная трава, откуда и берутся, за ночь поднимаются так, что целиком скрывают ростки кедра.

Он выпалывал и выпалывал снова. В голове билась злая и тоскливая мысль: неужели и человека вот так трудно выращивает Господь, когда со всех сторон стараются погубить сорняки?

Но годы летели, за это время подросли Сим, Яфет и Хам, взяли на свои крепкие плечи часть забот о кедровой роще. Ноема занималась домом, и все шло своим чередом, Ной втянулся в новые заботы, время пошло быстрее. Однажды зашел Ханнуил, сообщил ему как новость, что деревья, посаженные им еще столько-то там лет назад, подрастают, подрастают. Еще десять-двадцать лет, и уже можно будет рубить. Но, может быть, он за это время уже излечился от своей дурости?

— Моя дурость заразна, — сообщил Ной, — нас уже пятеро.

Ханнуил отмахнулся.

— Стоит тебе передумать, Ноема последует за тобой. Дети — тем более. Думаешь, им нравится каждый день выполнять тяжелую работу, в то время как их ровесники проводят время в любовных утехах, пьют и все ищут, как разнообразить свои удовольствия?.. Ты хоть понимаешь, что тебе предстоит?

— Что?

Ханнуил сказал со злорадством:

— Начнется самое тяжелое и тягостное: срубать сучья, сдирать кору, обтесывать, тащить к месту постройки ковчега, поднимать, прилаживая одно на другое…

Ной развел руками.

— Что делать? Если надо, то надо.

— Не понимаю, — воскликнул Ханнуил. — Этот твой Творец совсем дурак. Если Он решил тебя спасти, а остальных утопить, но Он мог бы просто велеть воде не трогать твой дом. Представляешь, весь мир затоплен, а твой дом и огород — нет! И спокойно живете себе, пока вода не спадет… Ха-ха, разве я не умнее Творца, что придумал такое?

— Не богохульствуй, — ответил Ной недовольно, — неисповедимы пути Творца. Он знает то, чего не знаем мы.

— Но до такого мог бы додуматься?

— Мог бы, — ответил Ной, — но если Он сказал «ковчег», то для этого явно есть причина. Или много причин. По крайней мере, одну я вижу.