Беглый (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 11

Первым делом нужно было разузнать про местного амбаня и как можно деликатнее навести мосты. Очир, оставив верблюдов на попечение молчаливого хозяина ганзы, немедленно отправился на разведку. Вернулся он довольно скоро, и вид у него был заговорщический.

— Амбань здесь молодой, — доложил он, понизив голос, хотя вокруг никого не было. — Говорят, знатный, из самой столицы присланный, но… слабый. Опиум курит, — подтвердил он свой предыдущий рассказ, и в его глазах мелькнула хитринка. — Много курит. Делами почти не занимается, все его помощники да прихлебатели решают. Попасть к нему можно, если принести хороший «подарок». Очень хороший. Или если есть к нему какое-то… особенное дело, от которого он не сможет отказаться!

«Особенное дело» у нас как раз было, да и «подарок», способный растопить сердце любого опиумного наркомана, тоже нашелся. Я решил действовать не мешкая, пока удача, кажется, была на нашей стороне. Через Очира, который быстро нашел нужных людей, мы передали в ямынь — резиденцию амбаня — вежливое сообщение, что прибыли русские купцы с редким и весьма ценным товаром из далеких стран, который желают предложить его превосходительству лично, в знак глубочайшего уважения. К сообщению, разумеется, приложили небольшой «бакшиш» для секретаря или помощника, отвечающего за прием посетителей — щепотку того самого первосортного опиума из ларца Тэкклби.

Ответ пришел на удивление быстро, что подтверждало наши догадки о слабостях местного правителя. Нас приглашали в ямынь на следующий день после полудня. Готовились к визиту мы со всей тщательностью.

Решили идти втроем: я — как глава нашей маленькой «торговой делегации», Левицкий — как самый представительный, обладающий аристократическими манерами и способный поддержать светскую беседу, если таковая потребуется, — и Очир в качестве переводчика и знатока местных обычаев. На всякий случай я взял с собой и тот самый небольшой ларец, в котором лежал наш главный козырь — часть купленного у Тэкклби опиума лучшего индийского сорта. Серебро мы решили пока не показывать, приберегая его для решающего момента.

Ямынь местного амбаня оказался довольно скромным одноэтажным зданием, обнесенным невысокой, но крепкой глинобитной стеной. Во дворе было на удивление тихо и пустынно, лишь пара слуг в потертых халатах лениво подметали пыль вениками из сорго. Никакой помпезности, никакой многочисленной охраны — все говорило о том, что амбань здесь действительно не пользуется большим авторитетом или просто запустил дела.

Нас провели в приемную комнату, обставленную на традиционный китайский манер — низкие лакированные столики, расписные циновки на полу, несколько шелковых ширм с вышитыми на них фантастическими фениксами и драконами.

В воздухе ощутимо висел тяжелый, сладковатый, дурманящий запах опиумного дыма, такой густой, что от него начинала кружиться голова. Вскоре, шлепая мягкими туфлями, появился и сам амбань. Это был еще молодой, лет двадцати пяти, не больше, человек. Одет он был в богатый, расшитый золотом шелковый халат, но сидел он мешковато, как на вешалке, а само лицо… Лицо его поразило меня до глубины души. Бледное, почти восковое, с землистым оттенком, с огромными темными кругами под ввалившимися глазами, оно было одутловатым и каким-то неживым. Глаза были мутными, расфокусированными, со зрачками, суженными до крохотных черных точек.

Когда он вялым жестом пригласил нас сесть, я заметил, что его тонкие, холеные руки с длинными желтоватыми ногтями слегка подрагивают. Все признаки тяжелой опиумной зависимости были налицо, и она, судя по всему, была уже в сильно запущенной, почти терминальной стадии. «Да он же почти покойник, — с холодным расчетом подумал я. — Такой ради дозы не только мать родную, но и всю Поднебесную империю продаст, глазом не моргнув. Это нам на руку».

Говорил он по-китайски, медленно, немного нараспев, словно с трудом подбирая слова, Очир быстро и точно переводил. Русский язык амбань знал плохо, понимая лишь несколько самых обиходных фраз.

Разговор начался с обычных восточных церемоний: пустые расспросы о нашем долгом и трудном пути, о далекой России, о европейских странах. Амбань проявлял вялое, почти отсутствующее любопытство, иногда задавал нелепые вопросы о царском дворе или о порядках в Париже, но было видно, что мысли его витают где-то далеко, в опиумных грезах, и наш разговор для него — лишь досадная помеха. Чтобы как-то разрядить обстановку и наладить контакт, Левицкий, заметив на столике изящную резную шкатулку с шахматными фигурами из слоновой кости, предложил хозяину сыграть партию. Амбань неожиданно оживился, словно вышел из глубокого сна.

— Шахматы? О, я люблю эту игру! — сказал он, и в его мутных глазах на мгновение мелькнул осмысленный, живой блеск. — Вы умеете играть, достопочтенный господин из далекой страны?

Левицкий, как оказалось, был весьма неплохим шахматистом, и между ними завязалась довольно интересная партия. Правитель играл неровно, импульсивно: то делал блестящие, совершенно неожиданные ходы, демонстрируя острый, комбинационный ум, то вдруг допускал грубейшие, детские ошибки, явно теряя концентрацию и нить игры. Было очевидно, что наркотик стремительно разрушает его мозг, но природные способности и остатки былого интеллекта еще давали о себе знать. Пока они играли, передвигая по доске изящные фигурки, я внимательно наблюдал за амбанем, пытаясь понять, как лучше подойти к главному вопросу, как нащупать его слабое место.

Партия закончилась вничью, что, кажется, вполне устроило обоих игроков. Амбань был даже доволен. Он милостиво предложил нам чаю и сладостей — традиционное китайское печенье замысловатой формы. Настроение его заметно улучшилось, он даже несколько раз попытался пошутить. И я решил, что подходящий момент настал, пора было брать быка за рога.

— Ваше превосходительство, — начал я через Очира, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более вежливо, почтительно и в то же время многозначительно. — Мы прибыли к вам не только засвидетельствовать свое глубочайшее почтение, но и с одним весьма деликатным предложением. Мы наслышаны о вашей мудрости, прозорливости и широте взглядов, которые выходят далеко за пределы этой провинции. У нас имеется товар, который, как нам кажется, мог бы чрезвычайно заинтересовать такого просвещенного и утонченного ценителя прекрасного, как вы. Товар редкий, исключительного качества, способный подарить утешение, радость и забвение от всех мирских забот…

Я сделал многозначительную паузу, внимательно наблюдая за реакцией амбаня. Глаза его, до этого тусклые и блуждающие, снова затуманились, но в их глубине появился острый, жадный, почти животный интерес. Он понял. Он все понял без лишних слов.

— Говорите… — прошептал он, пересохшие губы едва заметно дрогнули. — Что за товар? Показывайте!

Я кивнул Левицкому, и тот с деланой небрежностью, но предельно осторожно поставил на низкий столик перед амбанем наш небольшой ларец из темного дерева. Я медленно театральным жестом открыл его. Густой, пряный, дурманящий аромат отборного опиума мгновенно наполнил комнату, перебивая все остальные запахи. Чиновник судорожно наклонился над ларцом, его ноздри жадно затрепетали, втягивая вожделенный дым. Он взял кусочек темной массы, похожей на застывшую смолу, растер ее дрожащими, покрытыми испариной пальцами, поднес к носу, глубоко вдохнул. На его мертвенно-бледном лице отразилось такое томное, почти оргазмическое блаженство, что мне стало немного не по себе.

— Хороший… Очень… очень хороший… — пробормотал он, его голос стал хриплым и сдавленным. — Откуда… такой?

— Из очень далеких краев, ваше превосходительство, — уклончиво ответил я, сохраняя непроницаемое выражение лица.

— Прямые поставки. Самое лучшее. И у нас есть возможность доставить вам… очень большую партию. Практически любую. Регулярно.

Амбань поднял на меня свой затуманенный, но теперь полный неутолимой жажды взгляд.

— Большую партию? За что? Серебро? Золото? У меня… у меня сейчас мало лянов! Казна пуста! — В его голосе прозвучали нотки отчаяния и страха, что он не сможет заплатить за это божественное зелье.