Холодный март 14-го (СИ) - Васильев Сергей Александрович - Страница 2

-А почему тогда столько исправлений? Хотите что-то изменить?

- Хотел бы, конечно, но приходится мириться с тем, что есть. И все эти пометки - лишь попытки точно восстановить в памяти, как всё было.

-Ваш чай, - вторглась проводница в завязавшийся диалог, прицеливаясь наполненным до краев стаканом в знакомом с детства подстаканнике к свободному месту на узком столике.

А дальше произошло то, что называется “законом бутерброда”, падающего всегда маслом вниз. Вагон на очередной стрелке покачнулся и проводница, не удержав равновесие, плеснула на рукопись кипяток, ещё не успевший стать чаем.

-Да ёшкин кот! – не сдержался я, дёрнув на себя листы и ещё больше разливая водичку.

-Ой, извините, - засуетилась проводница, глядя на расползающееся пятно, стремительно пожирающее буквы, – я сейчас уберу… исправлю…

-Ничего вы уже не исправите, - огорчился я, глядя на кляксу, растёкшуюся под заголовком “Март 2014”. Угораздило же меня писать именно чернильной ручкой…

Пробормотав еще раз извинения, проводница тихо слиняла, оставив меня, бурчащего по-стариковски и пытающегося как-то уменьшить размер ущерба.

-Неужто всё пропало? – с искренним сочувствием, как мне показалось, спросила меня зефирная попутчица.

-Нет, не всё, но часть моей жизни как корова языком слизнула… Снова буду ломать голову, восстанавливать… Тут ведь важны нюансы, детали, а именно они быстрее всего стираются из памяти...Столько лет прошло…

-Надо просто вернуться в то время и аккуратно законспектировать…

«Вот ведь юный тролль!» – подумал я раздраженно, поднял глаза и рассмеялся. Доля смотрела на меня настолько честными глазами, что злиться на нее было совершенно невозможно.

-Да, было бы неплохо, - подыграл я девушке, - но, боюсь, возвратись я в то время, занялся бы не конспектированием, а исправлением того, что случилось 10 лет назад.

-А может, как раз всё было как надо? И если начать исправлять - получится только хуже?

-Нет, - ответил я на автомате, а подумав, повторил уверенно, ничуть не сомневаясь в своей правоте, - нет, особенно сейчас, когда я вижу полученный результат и в курсе обстоятельств, неизвестных мне в то время.

-А если в тени остались еще какие-то обстоятельства, о которых вы до сих пор ничего не знаете?

-Это вряд ли, - протянул я и поднял, наконец, глаза на попутчицу: - А с какой целью интересуетесь, позвольте спросить? Можете мне порекомендовать способ, как изменить прошлое? - засмеялся я.

Девушка засмущалась, зарделась, как маков цвет, и опустила глаза вниз, ткнув пальчиком в экран планшета.

-Мне интереснее заниматься будущим, но про прошлое… - запнулась она, - я недавно читала… Где же это… А вот: “Для всех нас привычным является то, что наше прошлое определяет наше будущее. Однако в 2022 году Нобелевская премия по физике была присуждена за экспериментальную работу, демонстрирующую, что квантовый мир может нарушать наши фундаментальные представления о функционировании Вселенной, предполагая, что настоящие действия могут влиять на прошлые события, сохраняя при этом локальность и реализм.” Круто, правда?

-Шарлатанство, - усмехнулся я, - распил премиальных денег Нобелевского комитета между заинтересованными лицами.

-Ну, почему обязательно распил? - насупилась Доля. - Это наука, занимающаяся поиском устойчивых корреляций, причинно-следственных связей с целью выяснения, что еще меняется, когда мы изменяем окружающую нас среду…

-Как же называется эта наука?

-Когнитология, производное от когнитивистики и онтологии…

-И где у нас учат на когнитологов?

-Пока нигде, - вздохнула девушка, - но скоро будут. Обязательно!… На квантовую механику тоже бочки катили, а в 2018 году лауреатом Нобелевской премии по физике стал Артур Эшкин за изобретение оптического пинцета, позволяющего удерживать микроскопические предметы размером с ДНК. Он наглядно доказал, что свет может быть не только волной, но и материей…

-Хорошо-хорошо! - я поднял руки, демонстрируя готовность сдаться на милость дамы, дабы она не гневалась, - я верю старику Сократу, сказавшему: “Я знаю, что ничего не знаю, но многие не знают даже этого”. Как только вы, сударыня, найдёте ключ к темпоральным потокам, я без всяких дополнительных условий соглашусь стать вашим подопытным кроликом для натурных экспериментов!

-Обещаете? - лицо Доли опять стало приветливым.

-Клянусь! - отсалютовал я по-пионерски и принялся собирать в кучку свои записи. Работать с ними сегодня что-то расхотелось.

-Хорошо, - лицо попутчицы посерьёзнело, - сейчас я введу ваши данные, и мы определим дату начала трансформации.

Удивившись находчивости пацанки в деле выманивания личных сведений, я надиктовал ей всякой ерунды, кроме имени и фамилии, которые она могла слышать от проводницы, и единственной реальной даты - 1 марта 2014 года, ставшей в моей судьбе и в истории “Русской весны” переломной реперной точкой, записанные воспоминания о которой были начисто испорчены злополучным чаем…

Знать бы мне тогда, чем обернётся моя фантазия…

Глава 2. Реминисценция

Никогда еще пережитое не снилось мне так ярко, с массой забытых деталей, звуков и даже запахов. Вообще былое в сновидениях - не мой профиль, а тут - вполне законченная история из личной жизни - советской службы в 777-м разведбате славной Иранской дивизии. Это были одни из последних учений, в которых мне довелось участвовать. Наша группа в две неполные роты была обязана воспрепятствовать движению и развертыванию танкового полка.

Наблюдали мы за “мазутой”, как их ласково называли, с раннего утра. Избегались по сопкам и холмам, изнервничались в попытках придумать какую-нибудь оригинальную гадость. Что-то грандиозное и монументальное на ум не приходило. Максимум, на что нас хватило в течение светового дня - наглая вылазка двух наиболее отчаянных сорвиголов - ефрейтора Лома и младшего сержанта по кличке Крокодил (поляк из Литвы, который самозабвенно вырезал из буквы А перемычку, утверждая, что это свободная Литва, а впоследствии, после развала Союза, почему-то ругал эту свободу самыми последними словами). Эти два держиморды вооружились дымовыми гранатами, которые у нас называли «синеглазками». Не знаю, какое там было отравляющее вещество, но дышать им было абсолютно невозможно. Глаза синели и слезились, из всех щелей лились сопли, а при попытке что-то сказать из горла вырывались разные свистящие и шипящие звуки. Так вот двое наших “камикадзе” сумели подобраться на пятнадцать метров, засесть на три метра выше дороги и аккуратненько закинуть в головной и следующий за ним танк шашку с этой отравой. Было приятно наблюдать в бинокль, как из первой машины пулей выскакивает командир танкового полка вместе с сопровождающими его лицами, то бишь с экипажем.

Публика в лице нашего головного дозора рукоплескала и неистовствовала. Колонна остановилась. Танки проветривали около часа, потом двинулись дальше. Правда, теперь водители сидели в противогазах и крыли диверсантов разнузданно и неинтеллигентно. Удовольствие мы получили, но на срыв учений эта маленькая разминка не тянула.

Под вечер колонна забралась в ущелье между довольно крутыми склонами - наверно все 45 градусов, а мы, расположившись “под облаками”, невидимые снизу, усиленно готовили горячую встречу условному противнику.

Командир “химиков” - здоровенный старший лейтенант – мужик абсолютно свойский, впечатленный подвигом двух наших “панфиловцев”, к утру подогнал весь свой возимый боекомплект - целый грузовик с дымовыми шашками в бочках и дюжину ящиков вышеупомянутых «синеглазок».

На рассвете, когда стоял легкий, устойчивый ветерок, тянувшийся вдоль ущелья, мы скатили все эти бочки вниз вместе с «синеглазками» и подожгли, потом забрались на свой любимый холмик и оттуда, когда потянуло дымком, стали забрасывать «синеглазки» сверху вниз прямо в расположение штаба дивизии. Долину начало стремительно затягивать едким неперевариваемым дымом. Из палаток, как ужаленные, повыскакивали полуодетые офицеры. Между вонючей волной и склонами ущелья заметались штабисты, словно испуганные тушканчики, застигнутые врасплох. Самые сообразительные, поняв, что дым стелется по земле, а значит он тяжелее воздуха, полезли вверх по нашему склону холма, аки тараканы. Зрелище было презабавнейшее, тем более что основная масса, задыхаясь и отплёвываясь, карабкалась вслепую - глаза после встречи со слезоточивой субстанцией отказывались работать по своему прямому предназначению.