Русь. Строительство империи 7 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 55

Глава 21

Время… Забавная штука это время, особенно когда ты живешь не одну, а, считай, уже почти две человеческие жизни, да еще и в таком безумном, калейдоскопическом темпе, какой выпал на мою долю. Кажется, еще вчера я проснулся в этом дремучем, языческом 968 году, не зная ни языка, ни обычаев, ни того, как вообще выжить в этом диком, враждебном мире. А сегодня… сегодня я — Царь Антон Первый, Император всея Руси, правитель огромной, могущественной державы, которую я сам, своими руками, своей волей, своим умом (ну, и не без помощи одной очень хитрой и очень опасной Системы, конечно) вылепил из хаоса, раздробленности и вековой отсталости.

Прошли десятилетия. Да-да, именно десятилетия. После нашего триумфального похода на Царьград, после того, как мы поставили на колени гордую Византию, после того, как я, скрепя сердце и перекрестившись (хоть я и не был особо верующим ни в старой, ни в новой жизни), заключил этот невероятный, почти фантастический договор с Вежей, установив над ней хоть какой-то человеческий контроль, — после всего этого для Руси наступила новая эра. Эра, которую потомки, я надеюсь, назовут Золотым Веком.

Эпоха кровавых междоусобиц, когда русские князья резали друг друга за каждый клочок земли, за каждый мешок зерна, эпоха унизительных поражений от степных кочевников, которые жгли наши города и уводили в рабство наших женщин и детей, эпоха раздробленности, слабости и отчаяния — все это, наконец, кануло в Лету, ушло в прошлое, как страшный сон. На просторах от Балтийского моря на западе, где наши купцы теперь вовсю торговали с ганзейскими городами, до седых Уральских гор на востоке, за которыми начинались неведомые земли Сибири; от студеного Белого моря на севере, где наши поморы ловили рыбу и били морского зверя, до теплого Черного моря на юге, которое теперь по праву называлось Русским, — на всех этих бескрайних просторах раскинулась моя могущественная, единая, централизованная и, что самое главное, процветающая Русская Империя.

За эти десятилетия мы сделали столько, сколько другие народы не успевали сделать и за века. Были построены десятки новых городов, которые стали не просто крепостями, а настоящими центрами ремесла, торговли, культуры. Старые, древние города — Киев, «мать городов русских», Переяславец; Новгород Великий, наш северный форпост и окно в Европу; Ростов Великий, Суздаль, Владимир, Галич, Переяславец, Тмутаракань, даже бывший византийский Херсонес, который я переименовал в Корсунь, — все они были не просто восстановлены после войн и разрухи, но и перестроены, расширены, укреплены. Они украсились новыми, белокаменными храмами (православие, которое я, хоть и не без колебаний, но все же сделал государственной религией, стало одной из духовных опор моей Империи), высокими княжескими (а теперь уже царскими) теремами, мощными каменными стенами с башнями и бойницами.

Сеть стратегических дорог, которые мы начали строить еще во время подготовки к походу на Царьград, теперь, как гигантская паутина, связала самые отдаленные уголки моей необъятной страны. По этим дорогам, которые мы старались поддерживать в хорошем состоянии, теперь быстро и безопасно передвигались не только мои войска и гонцы, но и купеческие караваны, груженные товарами со всего света — от китайского шелка и индийских пряностей до немецкого сукна и арабского серебра.

Наш русский флот, построенный на верфях Тмутаракани, Корсуня, на берегах северных рек и озер, под руководством неутомимого Степана и с использованием тех знаний, которые мы (не без труда и риска) выуживали у Вежи, теперь безраздельно господствовал не только на Черном и Азовском, но и на Балтийском морях. Наши боевые корабли — и тяжелые дромоны, и маневренные ладьи, и быстроходные ушкуи — защищали наши торговые пути, гоняли пиратов (которых, впрочем, стало гораздо меньше, когда они поняли, что с нами шутки плохи) и проецировали мощь моей Империи далеко за ее пределы.

Моя армия, которую я реформировал по самым передовым (для того времени, конечно) образцам, стала по-настоящему профессиональной, хорошо вооруженной, дисциплинированной и, главное, преданной мне и Империи. Я отказался от старой системы феодального ополчения, когда каждый князь приводил свою дружину, которая слушалась только его. Теперь у меня была единая, регулярная армия, состоящая из нескольких корпусов, расквартированных в стратегически важных регионах, и подчиняющаяся непосредственно мне и моим воеводам. Солдаты получали жалованье из казны, проходили регулярное обучение, были вооружены лучшим оружием, которое только могли произвести наши мастерские (а производили они теперь немало, благодаря Степану и тем же системным «подсказкам»). Эта армия надежно охраняла наши необъятные границы от любых посягательств, будь то степные кочевники на юге, или польские рыцари на западе, или шведские викинги на севере.

Развивались ремесла, процветала торговля — как внутренняя, так и внешняя. Наши купцы теперь добирались до самых отдаленных уголков известного мира, привозя на Русь диковинные товары и вывозя наши — меха, воск, мед, лен, пеньку, железо, оружие. Благодаря контролируемой, дозированной помощи Вежи, которая предоставляла нам ценные знания в области агротехники (мы научились выращивать новые, более урожайные сорта зерна, освоили трехполье, начали использовать удобрения), металлургии (Степан теперь плавил такую сталь, какой не было ни у кого в Европе), строительства (мы строили не только из дерева, но и из камня, возводя прочные мосты, акведуки, общественные здания), медицины (Искра, ставшая моей главной «министершей здравоохранения», добилась значительных успехов в борьбе с эпидемиями, ввела основы гигиены, создала целую сеть лечебниц и аптек), — благодаря всему этому значительно выросла производительность труда, улучшилось качество жизни простых людей, сократилась детская смертность, увеличилась продолжительность жизни.

По всей Империи, по моему указу, открывались школы — сначала при храмах, а затем и светские, — где детей (правда, в основном мальчиков, и в основном из знатных или купеческих семей, но все же) обучали грамоте, счету, основам истории и географии. При моем царском дворе в Киеве, а также в крупных монастырях и епископских центрах, создавались целые скриптории и библиотеки, где переписывались древние книги (и наши, русские, и греческие, и латинские, и даже арабские), велись подробные летописи, изучались науки — астрономия, математика, философия. Я всячески поощрял развитие образования и культуры, понимая, что сильная империя — это не только сильная армия и богатая казна, но и просвещенный, мыслящий народ.

Русь, моя Русь, за эти десятилетия превратилась из отсталой, раздираемой усобицами, полуязыческой страны в одну из ведущих, если не самую ведущую, державу тогдашнего мира. С нами считались все соседи. Нас уважали. Нас боялись. И это, я считаю, было главным итогом моего правления.

Внешняя безопасность моей необъятной Империи, которая раскинулась теперь на таких огромных пространствах, что и представить себе было трудно, также была обеспечена на долгие, долгие годы. И это было, пожалуй, одним из самых важных моих достижений, потому что без мира на границах никакое внутреннее развитие, никакие реформы были бы невозможны.

Особенно меня беспокоили наши южные и восточные рубежи. Там, где некогда простиралось бескрайнее, дикое, непредсказуемое Дикое Поле, полное опасностей от бесчисленных кочевых племен — печенегов, половцев, торков, берендеев, — которые на протяжении веков совершали опустошительные набеги на русские земли, жгли наши города, уводили в рабство наших людей, теперь, к моему великому удовлетворению, царило относительное, почти небывалое спокойствие. И заслуга в этом была не только моей сильной армии и цепи пограничных крепостей, которые мы там построили. Главную роль здесь сыграл мой хитрый, дальновидный (как я теперь понимаю) ход с ханом Кучюком и его печенежской ордой.