Год 1985. Ваше слово, товарищ Романов (СИ) - Михайловский Александр Борисович - Страница 21

16 марта 1985 года, 18:05,Москва, Кремль, Большой Кремлевский дворец, третий этаж, зал для заседаний Политбюро

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

И вот я снова в знакомом зале для заседаний Политбюро. За последние девять лет легла на это место какая-то серая тень, из-за чего все тут выглядит душным, обветшавшим и устаревшим. Заседание, простите меня, экстренное и неурочное, связанное с теми делами, что я наворотил на Пакистанско-Афганском направлении.

Но начался разговор не с этого.

— Здравствуйте, товарищ Серегин, — сказал генеральный секретарь ЦК КПСС, восседающий во главе ареопага. — Напугали вы сегодня весь мир и некоторых наших товарищей тоже. До недавнего времени о существовании вашего линкора знали только присутствующие здесь члены Политбюро, а остальные, даже участники Пленума, оставались в этом вопросе совершенно неосведомленными. И вдруг, трах-татарах, в полпервого ночи меня будят помощники и сообщают, что прямо над нашими головами в космосе летает штука размером с целый город. Разве нельзя было предупредить о своем появлении заранее?

— Нет, нельзя было, — ответил я, — чего ты не знаешь, того не можешь выдать, а мне для воздействия на противника был необходим эффект полной внезапности. Противник у нас вы сами знаете кто. И вид у него сейчас бледноватый.

Андрей Громыко непроизвольно поперхнулся смешком, ибо из свежего донесения посла Добрынина знал, какая суета, почти что паника, охватила Вашингтон после того, как мой линкор не только обогнул планету, себя показал и на мир посмотрел, но и разнес вдребезги всю американскую посуду на пакистанской кухне. А другой там и не было.

— Да уж, товарищ Серегин, — сказал он, — появились вы эффектно. Вашингтонские деятели с перепугу чуть из окон сигать не начали.

— Нервные они там, поскольку знают, что грешны по самую маковку, — ответил я. — Но еще больше они станут нервничать, когда мы с вами официально подпишем союзный договор. Без этого будет трудно наладить взаимодействие на местах. Не буду же я каждый мельчайший вопрос обговаривать здесь, на самом верху.

Товарищи из Политбюро переглянулись с некоторым обалдением.

— И в каком же виде такой договор может быть составлен? — с сомнением спросил Громыко.

— Вот, Андрей Андреевич, — сказал я, доставая из воздуха адаптированную копию соглашения с СССР сорок первого года, — договор крайне простой. Пункт первый: борьба против общего врага, кто бы им ни оказался. Пункт второй: взаимное невмешательство во внутренние дела. Пункт третий: раздел будущей добычи. Пункт четвертый: все вопросы, не обговоренные этим договором, решаются мною и вами при взаимном согласии и оформляются в качестве неотъемлемых приложений. Пункт пятый: условия досрочного прекращения действия договора. И все.

Советский министр иностранных дел с некоторым сомнением прочел крайне лаконичный текст и произнес:

— Непривычно это как-то — межгосударственный договор, и всего на одной страничке. И в то же время пункт номер четыре за весьма ограниченный срок способен породить тот ворох бумаг, который так любят юристы-международники.

— Если вашпартнер бесчестен, то никакие даже самые страшные пункты договора не отвратят его от предательства, — сказал я. — В противном случае, если обе договаривающиеся стороны при любых обстоятельствах верны как букве, как и духу соглашения, текст может быть очень коротким. Мне в вашем мире не нужно никакого нового удела, требуется только добиться того, чтобы американский дядя Сэм убрался к себе домой, перестал грозить ядерной войной и не мешал честным людям жить как им нравится.

— Вот вы, товарищ Серегин, говорите, невмешательство, — проворчал Гейдар Алиев. — Но как же тогда понимать ваше вторжение на внеочередной пленум и вынос оттуда тел товарищей Горбачева и Чебрикова? Я не хочу сказать, что вы что-то сделали неправильно, эксцессы при моем вступлении в должность говорят об этом сами собой, но, все равно, разве это не было вмешательством в наши внутренние дела?

— Во-первых, — сказал я, — когда я отвращал вас от поворота ко второй за двадцатый век геополитической катастрофе России, данный договор еще не был заключен, следовательно, я не был связан его условиями. Во-вторых, посмотрите пятый пункт договора, который гласит, что в том случае, если на съезде или очередном пленуме товарища Романова попрут из Генеральных секретарей, действие пункта о невмешательстве приостанавливается, и я приступаю к процессу отрывания голов, вообразивших, что они могут перехитрить Специального Исполнительного Агента Творца Всего Сущего. Никто из здесь присутствующих никогда не будет действовать во вред своей стране, однако опыт Основного Потока гласит, что вообще в высших и вышесредних слоях партийной иерархии полно людей без малейшей убежденности в ценности советского государства, но с неистовыми карьерными устремлениями любой ценой достичь максимально высоких постов. При этом им будет безразлично, если ценой их возвышения станет разрушение единого советского государства и начало жестоких межнациональных конфликтов между его частями. Вас это, товарищ Алиев, касается особо. Между прочим, почти все вожди и идеологи сепаратистских и националистических движений, а также прорабы реставрации капитализма вышли из недр Коммунистической Партии Советского Союза.

Присутствующие встревоженно переглянулись между собой и… промолчали, ибо по жизни старались не замечать процессов деградации и разложения в партийных рядах. И лишь Григорий Романов остался спокоен. Он в первую же ночь после того пленума долго разговаривал наедине со своим братом-близнецом из семьдесят шестого года, и уверовал во все полностью и без остатка. Если я говорю, что партия битком набита внутренними врагами и потенциальными предателями, то значит, так оно и есть, и нужно как можно скорее организовывать процедуры чисток. В семьдесят шестом году процесс едва начался, и сразу же косяком повалили разные чудные открытия, когда человек оказывается совсем не тем, чем казался. Бывают случаи, когда внутри молодого коммуниста обнаруживается личинка будущего либерала и демократа, разрушителя всего, что дорого настоящему дорого каждому советскому человеку.

И тут посреди этой тягостной тишины заговорил Гейдар Алиев.

— Товарищ Серегин, почему вы сказали, что меня это касается особо? — с сильным акцентом (наверное, от волнения) спросил он. — Неужели я тоже оказался причастен к чему-нибудь такому, неблаговидному?

— Нет, — ответил я, — ни к чему неблаговидному вы не причастны, иначе бы вас здесь просто не было. В Основном Потоке уже после распада Советского Союза вы приняли власть в независимом Азербайджане после того, как тот под руководством демократов первой войны проиграл такой же независимой Армении войну за Нагорный Карабах. Но это одна сторона медали. Еще в советские времена ненависть между двумя народами длительное время возбуждалась по обе стороны границы между республиками, а КГБ либо бездействовал, либо прямо поощрял националистические настроения. И такое творилось не только в этих двух республиках. В Грузии национализм был нацелен против осетин, абхазов и русских, в республиках Прибалтики только против русских, а в Средней Азии, в Ферганской долине, узбеки резали турок-месхетинцев, вдруг воспылав к ним лютой ненавистью. Теперь, товарищ Алиев, как председатель КГБ вы ответственны за то, чтобы ничего подобного в вашей версии истории не произошло, и кровь советских граждан не лилась понапрасну под бурные аплодисменты западных политиканов. Это можете сделать только вы, а в моих силах оказать вам в этом всю посильную помощь.

— Да, товарищ Алиев, — подтвердил мои слова Григорий Романов, — противодействие всем проявлениям национализма и межнациональной розни — это как раз ваша работа, и именно для этого мы вас и назначили председателем КГБ. Других мнений тут быть не может.

— Вы хотите, чтобы я стал как Берия? — хриплым голосом спросил председатель КГБ. — Чтобы был жестокий, ужасный и непостижимый, потому что нерусский?