Господин следователь. Книга восьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 10

Не стал пока ничего говорить, ушел домой. Решил, что чай стану пить уже на службе. Опять переоделся, прихватил папку с бумагами и вышел.

Увидев хозяина внучки в мундире и с крестом, мужики заробели. Вскочили с поленьев, встали едва не по стойке смирно.

А я, приняв совсем строгий вид, спросил:

— Слушать сюда, орлы из деревни Аннино. Вам шесть секунд, чтобы сообщить — зачем вам девчонка нужна? Время пошло.

— Так говорю — навестить хотели, — начал объяснять старик. Потер глаз, выжимая слезу. — Родная кровь, чай.

— Селиван, не свисти, — поморщился я. — Ври, да меру знай. Скажи-ка еще — почему я должен верить, что вы родственники моей кухарки? Паспорт твой где?

— Да какой паспорт? — опешил старик. — Зачем он мне нужен?

— А где доказательство, что вы родственники? — Я пристально вгляделся в лицо старика, пытаясь отыскать хоть какое-то сходство с Анькой. Ни малейшего!

— Барин, — вот те крест, внучка она моя! Игната спроси Сизнева, он подтвердит.

Селиван повернулся в сторону храма, хотя тот и был незаметен из-за соседних домов и перекрестился. Как он и угадал-то?

— Допустим, я тебе верю, — хмыкнул я. — И чего вдруг пожаловали? Небось, захотели с девчонки денег заполучить?

— Барин, вот-те крест, навестить захотели, родная кровь, — замахал руками старик, но креститься на сей раз не спешил.

— Огорчаете вы меня, — вздохнул я. — Придется городовых звать. Посидите пару деньков, Анна потом вас вызволит, если захочет.

Я вытащил из кармана свисток, но свистеть не спешил. Хмыкнул:

— Вы, мужики, прежде чем зайти, поинтересовались бы — а кто у Нюрки хозяин?

— Видим, что барин важный, да еще и начальник, — хмуро сказал старик.

— Я, земляки, судебный следователь. Мне положено следствие проводить — расспрашивать, а коли понадобится, таки допрашивать. Поэтому, лучше не ври. Селиван, скажи-ка мне — когда ты свою внучку в последний раз видел? Ты ее вообще-то хоть раз видел?

— Н-ну… — протянул старик. — Видел как-то.

— Это не в прошлом ли году, когда девчонка в Аннино приезжала? Ты ее чаем напоил, пирожком угостил? Нет?

Судя по взгляду старика — так оно и было.

— Не то в том годе, не то по за том. А от деревни до Череповца — не ближний свет, не наездишься, — проворчал старик. — Евдоха, дочка моя, давно померла, царство ей небесное, а у Нюрки свой отец есть. У меня в деревне таких внучек бегает… Каждую чаем с пирогами поить, не напасешься.

— Значит, узнал ты, что внучка у богатого барина живет, решил денежку с нее стрясти? А сапоги на улице снял, чтобы девчонку разжалобить?

— Н-ну… — опять протянул старик.

— Что ж, коли по-хорошему не хочешь сказать, стану по-плохому. Сейчас городовые придут, скажу, что вы ко мне во двор вломились, пытались козу украсть, да еще и с поленом на меня кидались. Короче, сколько вы хотели у Ани отжать? — спросил я, доставая часы. — Только не говорите, что горе у вас — дескать, домик сгорел, корова померла — не поверю.

Мысленно чертыхнулся — мне уже часа полтора положено находиться на службе. Но причина для опоздания уважительная — по самоубийству работал, и встал рано.

К моему удивлению, мужики поняли, что означает «отжать».

— Ну, хоть сколько-то… — хмыкнул Ефим. — Ты, барин, ей рублей пять платишь, не меньше.

— Ладно, по доброте своей… — начал я, собираясь дать родственникам Аньки рубля три, но «дядька» меня перебил и все испортил.

— Должна Нюрка с родственниками делиться, — убежденно заявил Ефим. — Девка она еще молодая, зачем ей деньги? Небось, на твоем и харче живет? Одета-обута, крыша над головой есть, а замуж еще рано. А у меня семья, детки растут. Опять-таки — Нюрке они братья двоюродные, по справедливости, так им помочь надо.

Эх, если бы деньги просил старик — босый, да сирый, точно, дал бы ему даже не три рубля, а десять. Как-никак, дед Аньки. Да что там — и больше бы дал, и помог бы, чем смог.

Ухтомский мне говорил, что у Селивана семь девок, дома есть нечего. И дочку Евдоху Селиван в прислугу отдал лишь для того, чтобы девка смогла досыта есть. Но в данный момент не выглядел старик ни голодающим, ни больным. Возможно, дочерей замуж повыдавал, стало полегче.

Старик, еще ладно, но, когда передо мной стоит здоровый мужик, добротно одетый, в сапогах, уверяющий, что девчонка должна с ним делиться — вот уж, шиш.

— Слушай-ка, дядюшка, — подступил я к Ефиму так близко, что тот попятился. — А ты сам-то, много ли девчонке помог? Знаешь ведь, что она без мамки осталась?

— И что? У Нюрки отец есть, на складе работает, деньги большие получает. Че помогать-то?

— Ты ей не помогал, а желаешь, чтобы девка со своего жалованья тебя помогла?

Мне даже весело стало. А ведь ничего в этом мире не меняется. Кто-то всегда уверен, что все ему обязаны помогать, а он нет. Разумеется, вспомнился мне братишка моей Ленки.

Ефим же ответил философски, без малейшего угрызения совести.

— От богатства-то могла бы и отщипнуть. От нее-то чай, не убудет. А мы, по своей бедности, и рублю рады.

Все понимаю, годы разные бывают, и голод иной раз приходит. Но нынче ситуация иная. И с зерном нынче на селе хорошо. Поинтересовался:

— Так что, из-за рубля вы из Аннина в Череповец шли?

— Да скот мы пригнали, — пояснил Селиван. — К Игнату Сизневу зашли чайку попить, зятю моему бывшему.

— Родня, как-никак, — поддакнул Ефим. — А евонная новая жена и сказала — мол, Нюрка в чужих людях теперь, у богатого барина.

Болтает лишнее Анькина мачеха. К чему всем и каждому хвастать о доходах падчерицы? Но ведь и рот не заткнешь, да и правду баба говорит. У богатого барина Анька живет. Я что, разве бедный?

Ефим с непонятной завистью произнес:

— Галина сказала — девка вся гладкая, одевается, словно барышня. И денег у нее тьма.

Гладкая — это как? В том смысле, что толстая? Не замечал такого за Анькой. Впрочем, я ее особо-то и не разглядываю.

А логика железная. У Нюшки денег тьма, а у них нет. Делиться должна. Судя по всему, идея потрясти богатую внучку пришла в голову не старику, а его зятю.

— Ефим, а хочешь денежку заработать? — прищурился я. — Мужик ты крепкий, а у нас на пристани грузчиков не хватает — всех наших Милютин в Рыбинск увез, баржи с зерном грузить. А у нас соль вывезти надо. За смену у тебя рубль, а то и полтора выйдет. Спать, правда, в сарае придется, на сене, но крыша над головой будет. И кормят там пришлых за десять копеек в день. Чем плохо? Работы недели на две — рублей пятнадцать, а то и больше заработаешь. И при деньгах будешь, и у девки просить не надо.

В прошлом году у нас села на мель баржа, что везла соль в Санкт-Петербург. С мели ее сняли, отбуксировали к причалу, а там она снова «села». А потом, не то о ней забыли, не то еще что-то случилось. Простояла почти год. А нынче вспомнили, решили соль (ту, что еще осталась!) перегрузить на другую баржу, а эту пустить на слом. И срочно вдруг все понадобилось. А поди, найди грузчиков в эту пору.

— Ефим будет тачки катать, а ты, Селиван, хоть и старый уже (какой же он старый, если ровесник пристава?) можешь их солью загружать.

— Не грузчики мы, хлебопашцы, — буркнул Ефим, а Селиван толкнул зятя в бок. — Пойдем.

Нет, слишком я добрый. Не выдержав, полез во внутренний карман за бумажником, вытащил трешку и протянул старику.

— У Нюрки твоей из жалованья стану высчитывать, — предупредил я, наблюдая за реакцией старика.

— Тогда не надо, — сурово ответил Селиван, отводя мою руку. Зато его зять попытался сграбастать денежку:

— Че не надо-то? Тебе не надо, мне…

Что ему надо досказать не успел, потому что получил увесистую плюху от тестя, да такую, что отлетел в сторону.

Ух ты, ай да дед! Похоже, какие-то чувства к внучке проснулись.

— Молодец! — похвалил я старика. Ухватив его ладонь, вложил в нее трешку и сжал пальцы в кулак. — А деньги возьми. Не переживай — с внучки ничего высчитывать не стану. Считай, что тебе от Ани подарок на день ангела. Бери-бери, не сомневайся. Я своего слова еще ни разу не нарушал.