Телохранитель Генсека. Том 2 (СИ) - Алмазный Петр - Страница 36

— Нет, вы идете неправильным путем! — жарко доказывал кто-то. — Я много раз говорил и еще раз хочу повторить: вы, уж простите за такую аллегорию, ставите телегу впереди лошади! Вначале хотите создать объединенную систему, а потом уже развивать ее клоны. Но это так не работает!

— Это Бусленко, — прокомментировал Удилов, кому принадлежал голос говорившего.

— Вы не понимаете, Николай Пантелеймонович! — не менее жарко возражал кто-то из ученых. — Должно быть общее постановление, которое бы создало предпосылки для развития!

— Я все понимаю, но вы хотите создать еще одну бюрократическую структуру, которая будет всеми командовать и распоряжаться ресурсами. Еще раз заявляю, это так не работает! Бюрократия погубит все.

Ученые вошли в номер, послышался звук закрывающейся двери.

— Переключаю микрофон, — сообщил оператор.

В наушниках щелкнуло. И в следующим миг мы услышали громкий хлопок. За ним последовали смех и звон бокалов. Видимо, кто-то шумно открыл шампанское.

В разговор вступил третий голос:

— Товарищи, давайте выпьем за кибернетику! И когда мы точно узнаем, сколько зерна в поле, сколько звезд на небе, и сколько солдат в армиях вероятного противника, то последний бюрократ повесится на собственной косе! — перефразировал известный тост из «Кавказской пленницы» обладатель молодого, сочного баритона. — Так выпьем же, товарищи ученые, за кибернетику!

— Это Григоренко, — прокомментировал Удилов. — Молодой, но подающий большие надежды кандидат наук. Имеет контакты с очень интересными людьми из консульства США в городе Киеве. Кроме того, посещает семинары по экономике в Институте системного анализа Гвишиани.

Между тем разговор ученых продолжался. Говорил кто-то с неприятно резким, скрипучим голосом:

— Вот я и говорю, что вначале нужна сеть. Сеть вычислительных центров, связанным между собой каналами связи и обменивающихся данными по специальному протоколу.

— А это говорит Хохлов, доктор наук, профессор в Институте кибернетики, — Удилов узнал по голосу еще одного гостя.

— Да есть у нас уже этот протокол! — отвечал уже знакомый мне голос Бусленко. — Х.25 стандартизован Международным союзом электросвязи. Протокол работает, и даже прекрасно работает! Правда, пока только в наших военных разработках, в том же ПВО. Но он совершенно универсален. Его вполне можно применить в ОГАС, а вы снова пытаетесь изобрести велосипед!

Я понимал, о чем спорят ученые и в то же время слегка обалдевал.

Протокол TCP/IP, насколько я помню, впервые начал применяться американцами совсем недавно — как раз в прошлом, тысяча девятьсот семьдесят шестом, году. Пока это была сугубо военная разработка, которая держалась в строжайшем секрете. Коммерческое использование начнется еще нескоро. На базе TCP/IP в восьмидесятых годах сформировался тот самый интернет, каким мы его знаем, а уже внутри него появился WWW — проект Тима Бернерса-Ли. И вот оказывается, что еще в семьдесят седьмом году у наших ученых была альтернатива, которая при нормальном развитии могла обогнать и перегнать Америку!

Фактически, уже в семидесятых в СССР был свой прототип интернета. И если бы в моей реальности Бусленко не погиб в том пожаре, то, возможно, именно ОГАС, а не ARPANET, стал бы первым шагом к глобальной сети. В этом случае компания Билла Гейтса могла бы остаться локальным игроком, чьи продукты никогда не стали бы стандартом для всего мира.

Тем временем Григоренко произносил очередной тост:

— Давайте, товарищи кибернетики, выпьем за связи в самом широком смысле!

Послышался звон бокалов. Ушлый кандидат наук сообщил:

— Я смотрю, что-то у нас с закуской совсем плохо! Сейчас я сбегаю в буфет, чтобы освежить стол.

Послышались торопливые шаги, звук закрывшейся двери.

Оператор переключил прослушку на микрофоны в коридоре — мы услышали, как Григоренко закрыл снаружи дверь номера на ключ. Потом шаги, бряцанье металла, вскрик, что-то упало на пол. И тут же громко и отчетливо прозвучал незнакомый голос:

— Возьмите в руки то, что вы сейчас попытались выбросить. Это ваша вещь?

— Нет-нет! — в голосе Григоренко слышалась паника. — Я просто поднял посмотреть. Она тут лежала, а я думал отнести на пост администратора, вдруг кто-то потерял.

— К стене, руки за голову!

— Что вы себе позволяете? Это произвол!

Мы с Удиловым отложили наушники, поднялись и вышли в коридор.

Один товарищ в штатском прижимал к стене субтильного парня лет тридцати. Второй обыскивал его, уверенными движениями освобождая карманы от содержимого.

— Проведите задержанного в кабинет для предварительного разговора, — распорядился Удилов.

«Кабинет для предварительного разговора», как деликатно выразился генерал-майор, находился за следующей от комнаты спецмероприятий дверью. Он мог быть обыкновенным гостиничным номером, если бы в нем наличествовало окно и мебель. Но и здесь тоже вход был через тамбур, глухие стены и мощная звукоизоляция. В самом кабинете находился только стол и несколько стульев. На столе графин с водой и стакан. А еще стопка бумаги и авторучка. И, пожалуй, все.

— Ну что, Петр Семенович, побеседуем? — вкрадчиво начал Удилов, когда Григоренко усадили на стул напротив него, а двое в штатском вышли. Я уселся чуть в сторонке, наблюдая за разговором.

— Объясните мне, что это за предмет? — Вадим Николаевич положил перед Григоренко муляж пирофорного стержня.

— Я не знаю, что это такое, лежало на полу, я думал отнести администратору, я же уже говорил, — пролепетал кандидат наук.

Но выражение лица постепенно менялось. На место растерянности приходили другие эмоции. Сведенные брови, морщина, прорезавшая лоб — было видно, что в его голове идет лихорадочная работа мысли. Он словно что-то забыл и теперь пытался вспомнить, но никак не мог. И я, конечно же, «заглянул» в его мысли.

Картина, которую я увидел, оказалась достаточно знакомой. Я чувствовал два параллельных мыслительных потока. Нет, не такие, как у геймера-шизофреника, в голове которого спорили разные личности. А скорее в духе очередного «запрограммированного». То есть на первом плане имелся поток достаточно здравых рассуждений вполне умного и адекватного человека. Но глубже, почти на подсознании, было спрятано кое-что иное. Григоренко сам это чувствовал, напрягался, но вспомнить не мог. Я потянулся туда — и сумел вытащить спрятанную «кодировку». Что-то в духе предыдущих, уже известных мне, случаев. Повторяющиеся фразы об активации устройства, а потом о самоубийстве. Причем они словно бы пульсировали — то выходя наружу, то снова скрываясь в глубине сознания. Вероятно, пару минут назад кодировка сработала, а сейчас снова ослабла — все-таки программировать мозги ученых-скептиков куда труднее, чем простых доверчивых обывателей.

Я не успел додумать мысль, как в сознании задержанного произошел очередной «скачок».

Одним коротким движением Григоренко метнулся к футляру. Я не ожидал от него такой прыти — все-таки не физкультурник, а человек науки. Схватив муляж, он повернул крышку и с силой бросил устройство на пол.

Удилов не просто остался спокойным, но даже улыбнулся. Он предусмотрел этот шаг заранее и сам спровоцировал преступника, выложив муляж на стол перед ним.

— Топорно работаете, — сказал он, глядя на неудавшегося террориста. А тот снова был явно не в себе — тупо смотрел перед собой пустыми глазами.

— Бесполезно, — ответил я вместо кандидата наук. — Говорить с ним сейчас нет смысла.

Я снова попробовал прочитать мысли Григоренко, но их уже не было — там лишь крутилось зацикленное «активируй, убей» и прочие односложные команды. Вырвавшись на свободу в очередной раз, кодировка уже не отступала — кандидат наук превратился в тупого исполнителя-зомби.

— Сам ничего не вспомнит, — сказал я. — Если вообще сможет прийти в себя — видите, как его накрыло? Так что теперь можно сразу отправлять к психиатрам в Институт Сербского. Та же история, что и с предыдущими террористами. Но на фоне последних событий, я бы рекомендовал приставить охрану к к Бусленко. Западу очень невыгодно, если его идеи будут воплощены.