Теория заговора (СИ) - Ромов Дмитрий - Страница 12

Сел на кровать сначала, посидел, посмотрел вокруг. Повспоминал ещё молодость свою безвозвратно ушедшую, попрощался с воспоминаниями о счастливых временах и только потом лёг и опустил голову на подушку. Аккуратно, чтобы не потревожить рану.

На животе лежать было невозможно из-за провисшей сетки, и я долго не мог выбрать удобное положение, но, наконец, умостился. Закрыл глаза с мыслью о том, что здорово было побывать в молодости. Правда ничего хорошего сделать я не успел, ну хотя бы на ребят посмотрел.

Я не сомневался, что когда проснусь, ситуация будет совсем другой и ничего хорошего от пробуждения не ждал. Но и не спать было нельзя, требовалось хотя бы немного восстановить силы, чтобы этот сон не стал последним.

После пробуждения мне предстояло разобраться с делами в Москве. Поэтому я закрыл глаза и практически мгновенно нырнул в темноту. А когда вынырнул… по-прежнему лежал в неудобной позе в бывшей казарме в селе Красноперниково.

И это было уже интересно. Нет, существуют, конечно, различные экзотические идеи типа солипсизма, в котором считается, что весь мир — лишь плод человеческого воображения, но это же хрень, в которую никто всерьёз не верит. Нужно было поискать более правдоподобное объяснение.

Я снова сел на кровати. Вернулись ребята с поля, они, похоже, и разбудили. В существующей реальности ровным счётом ничего не изменилось, кроме того, что я чувствовал себя намного лучше. Вот что значит молодость и немного сна.

Было и ещё кое-что… Я почувствовал радость оттого, что проснулся здесь, среди однокурсников, а не там, в каком-нибудь мусорном контейнере или на допросе с пристрастием.

Я поднялся. Боль в голове почти не чувствовалась, а вот настроение чувствовалось. Неплохое было настроение, и ещё я понял, что страшно голоден. Поэтому, когда мы, наконец, оказались в столовой, стандартные порции мне показались до смешного маленькими.

Ну, в самом деле, одна котлета с ложкой картофельного пюре, два кружка огурца и две четвертинки помидора. И компот. Мне было явно мало.

— Клавдия Захаровна, я таких котлет вкусных в жизни не ел, — заявил я поварихе, выглянувшей из окна раздачи. — Выдайте, пожалуйста, раненому герою ополчения наградную порцию, а лучше две. Больше суток маковой росинки во рту не было.

Голод голодом, но мне действительно было вкусно. В котлете натуральное мясо, а в пюре чистое сливочное масло. А помидоры… М-м-м… Помидоры в обычной деревенской столовке были куда лучше, чем даже пресловутые «бакинские» из будущего, а уж про супермаркеты и говорить не приходилось.

— Вот, учитесь дети, как нужно к моей еде относиться, — засмеялась толстая повариха Клавдия Захаровна, ставя передо мной тарелку с добавочной котлетой. — А то слова доброго от них не дождёшься. Кушай касатик, больше нет сегодня, но завтра тебе отдельно нажарю полную сковородку.

— Нет, вы только гляньте на него, — смеялись ребята. — На работу не ездит, а жрёт за двоих! Кто бы мне кочан раскроил, ради такого дела?

Не обращая внимания на шутки, я взял тарелку и прихватил кусочек белого хлеба со стола, над которым висело предупреждение: «Хлеба к обеду в меру бери! Хлеб — драгоценность, им не сори!»

А может, дело не только в еде, а в том, что молодое тело чувствует вкус гораздо острее и ярче? В этой идее что-то было…

В принципе, даже хорошо, что добавка была небольшой — набитый до отвала живот только мешал бы. Я вернулся вместе со всеми в казарму и начал готовиться к походу в клуб. Поскольку возвращение к реальностям двадцать первого века пока откладывалось, нужно было постараться не ударить в грязь лицом перед веком двадцатым.

Кстати, и перед комсомолкой Люсей, если она придёт. Так что я планировал быть во всеоружии.

— Гришка, старик, ты чего такой неугомонный? — Ромка скептически покачал головой. — Тебе же постельный режим прописали, какой клуб, к лешему? Мало тебе приключений на тыльную сторону организма?

— Приключений много не бывает, — усмехнулся я, — и режим мне никакой не прописывали, кстати. Так что будем танцевать. Я — медленные, а ты можешь и быстрые, под Распутина, например. А вот завтра… завтра…

Я сделал многозначительную паузу и поднял вверх указательный палец.

— Чего завтра-то?

— Завтра вечером пойдёшь со мной в медпункт. Должен же меня проводить кто-нибудь? Мне Алевтина сменит повязку, а тебя я принесу ей в жертву в качестве оплаты её милосердия. Если захочешь, конечно. Как тебе такой план?

— Посмотрим.

Конечно, посмотрим. Если будем всё ещё здесь.

— Только без специальных резино-технических изделий, особенно получивших известность под номером два, не советую.

— Так где ж я их возьму, в деревне-то?

— У Каткова спроси, он приторговывает втихаря. Фарцовщик он.

Ромка засмеялся, покачал головой и легко хлопнул меня по плечу.

На танцы я надел джинсы, тёмно-синие, потёртые на коленях, синюю футболку с треуголной горловиной и надписью «Динамо» и тонкий трикотажный джемпер, не сковывающий движений. Несколько раз присел, похрустел суставами рук, аккуратно размял шею, покрутив головой вправо-влево. Системы работали отлично — легко, точно, практически идеально. Давненько, ох, давненько такого не бывало.

— Ты чего лыбишься? — подозрительно спросил Роман.

— Эх, Ромка, Ромка… — с улыбкой вздохнул я. — Хорошо жить на свете…

— А? — нахмурился он.

— … молодым…

— Не били ли тебя по голове в последнее время? Впрочем, не отвечай, это риторический вопрос.

Я весело подмигнул. Что бы он понимал в эмоциях путешественников во времени.

Когда мы пришли в клуб, народу было уже много, но танцы ещё не начались. Действительность оживших воспоминаний всё больше и больше поглощала меня, и мысли всё реже и неохотнее возвращались к недавним московским событиям.

Здесь, в этой старо-новой реальности хватало своих событий, и я даже ощущал азарт, стараясь не думать, что всё это, вообще-то, может оказаться проявлением старческого маразма. Остаться бы здесь, да чтобы всё с начала. Вот бы я порадовался.

Парни и девчонки пребывали в состоянии предвкушения, ожидая ежевечернего праздника и очередного вращения колеса фортуны, а правильнее сказать, флирта — посмотрит или не посмотрит, пригласит или нет, согласится или откажет и ещё огромное множество подобных предположений. Как ромашка, в общем — любит, не любит.

Пахло духами и дешёвым табаком. Звукотехник и диск-жокей, а по совместительству молодой заведующий клубом вместе с инженером радиоточки возились на небольшой низкой сцене, заканчивая подключение аппаратуры. Медленно мигали три цветных софита. Всё было, как тогда и сердце учащённо билось.

В этом же зале проводили и киносеансы, и лекции и собрания, а когда устраивались танцы или дискотеки, вошедшие в этом сезоне в моду, стулья выносились на склад.

Приподнято-наэлектризованное состояние масс передалось и мне, и я вышел на улицу.

У крыльца стояли парни, курили, травили байки и в меру похабные анекдоты. Тайком, отвернувшись, некоторые из них прикладывались к горлышку портвейна «Золотая осень», называемому в народе Зосей Осиповной.

Барышни сбивались в небольшие стайки чуть поодаль, шептались, поглядывали на парней и хихикали. Студенты и студентки чувствовали себя спокойно, местные тоже, но кучковались, как правило со своими. Атмосфера была обычно если и не дружественной, то нейтральной, небольшие инциденты не в счёт.

Такая система сложилась в ответ на присутствие в деревне шабашников. Их бригада была разношёрстной и состояла из крайне неприятных личностей. Агрессивные, грубые и чрезвычайно наглые, они были чужеродными элементами, позволяли себе лишнее и никак не монтировались с молодёжью, ни с городской, ни с сельской. Впрочем, в клуб они приходили не каждый день и не всей толпой.

Я отошёл на несколько шагов от крыльца и остановился. Опускалась прохлада и влага, из воздуха делалась осязаемой. Я заложил руки в карманы и поднял голову. Большая жёлтая луна, окружённая лёгкой дымкой, подмигивала, будто знала то, что мне было нужно.