Тернистая звезда (СИ) - "Anevka" - Страница 9

Она дотронулась до своего регулятора и её скафандр стал снежно-белым, а стекло шлема приобрело зеркальный блеск. Джегг последовал её примеру и вылез на внешнюю поверхность корабля.

– А вот отец решил, что достаточно счёт мне заблокировать, и я сама вернусь, – сообщила Астер, убедившись, что с Джеггом всё в порядке. Задраила люк. – Теперь вдоль этого крыла идём. Только сначала закрепи трос.

«Но ты не вернулась», – подумал Джегг. А вслух сказал:

– Было тяжело? В Серебряной колонии, я имею в виду. Не самое спокойное место.

И понятно теперь, откуда у неё эти криминальные жаргонные словечки в лексиконе.

– В первое время, немного, – она остановилась, пристально рассматривая участок обшивки, не совсем идеально прилегающий к соседнему. Достала гермопистолет и уселась делать заплатку. – Пока не знала никого.

Джегг подал ей руку, помогая подняться.

– Видишь ли, – продолжала Астер восхождение вверх по кораблю, – Норг в самом деле прекрасное и сбалансированное место. Там очень приятно и безопасно жить. Но там ты… как бы это сказать… ты ни на что особенно не можешь повлиять. Разве что в отрицательном смысле. Бывает и такое – некоторые срываются во всякие буйства. Просто чтобы что-то происходило, помимо рутины. Им тогда «Букет жизни», который ты сегодня заваривал, принудительно прописывают. Но такое редко случается. Как правило, в Норге у всех всё хорошо. Но и у тебя никогда не будет шанса, например, спасти кому-то жизнь или круто её изменить. Потому что общественная система Норга так построена, что там человеческая жизнь не подвергается опасности в принципе и в целом достаточно подробно регламентирована. А в Серебряной колонии между обедом и ужином можно было в трёх авантюрах поучаствовать. И в каждой сыграть решающую роль.

– Или остаться лежать с простреленной головой, – мрачно добавил Джегг.

– Или остаться лежать с простреленной головой, – не стала спорить Астер. – Но там никогда не было скучно. Так, сейчас мы на ночную сторону переходим. Переодеваемся.

Её скафандр стал чёрным, а стекло шлема, наоборот, прозрачным.

– Будь осторожен и проследи, чтобы трос ни обо что острое не тёрся.

Первое и единственное, на что мог смотреть Джегг на ночной стороне, была солнечная батарея. Нет, разумеется, на дневной стороне такая тоже была. Но там он видел лишь узкое ребро, здесь же широкое полотно нависало над людьми, сколько хватало глаз. Длинное и очень тонкое, состоящее из слабо мерцающих чешуек. Как будто крыло гигантского насекомого.

Астер аккуратно манипулировала сложносоставным каркасом, подтягивая к себе нужный участок батареи.

– Вот так. Теперь отдай мне новые модули, а сам держи здесь.

Джегг протянул ей пачку, которую всё это время нёс на себе.

– Поверни немного, мне так неудобно.

Она ловко отсоединяла деградировавшие чешуйки одну за другой, заменяя их на новые.

– В детстве я мечтал угнать корабль, – признался Джегг. – И бороздить на нём просторы Вселенной. А ты так и в самом деле поступила.

– С той только разницей, что угнанную яхту я папе сразу вернула, – заметила Астер, не прерывая своего занятия. – А Вселенную приходится бороздить на этом антиквариате. К тому же, ты, при желании, всё ещё можешь наверстать. Угонять корабли никогда не поздно, – она заменила последнюю секцию и подняла, наконец, голову: – Но в твоём случае проще купить.

Астер отдала Джеггу пачку отработанных модулей и махнула рукой:

– Идём, теперь неофициальная часть.

Они вернулись немного назад и пошли вдоль выступа корпуса.

– Зачем разворачивать батареи здесь? – спросил Джегг. – Ты сказала, что мы сбросили скорость. Энергии от реактора должно хватать с запасом.

– У них разный функционал, – ответила Астер, удивлённая его интересом. Даже Хэла никогда не спрашивала, что она делает и зачем. Инженер сказала – надо, значит, надо. – Реактор мощный, но инертный. А конкретно наш ещё и старый. Он хорош для постоянной трёхфазной тяги при межзвёздном перелёте, но при работе мощных маневровых двигателей на орбите будут большие броски пусковых токов, это может вызвать качания системы. С такими нагрузками лучше справляются солнечные батареи. Кроме того, маневровые требуют высокого отклика, делаются поэтому на постоянном токе, а его как раз солнечные батареи и выдают. Нет потерь в конвертере.

– Ясно, – Джегг хотел спросить ещё что-то, но забыл, потому что перед ним открылась такая потрясающая панорама, какой не увидишь с поверхности обитаемых планет. Почему он заметил её только теперь? Ведь они с Астер снаружи уже больше часа. Но всё это время он смотрел преимущественно под ноги, перебиравшие по поверхности корабля. И ещё немного на свою спутницу.

– Оттолкнись посильнее и прыгай, – раздался её голос внутри его шлема. И сама Астер тут же подала пример – чёрный скафандр оторвался от обшивки корабля и поплыл прямо в скопление звёзд.

Джегг так и сделал.

Это было сродни медитации. Тело ничего не весит, корабль остался за спиной, стекло шлема настолько прозрачно, что как будто не существует. Постепенно у Джегга создалось ощущение, что он – бесплотный разум, беззаботно внимающий красоте Мироздания. Сознание расширялось, подобно Вселенной, вмещая один за другим рукава Галактики: Ориона, Стрельца, Щита-Центавра, Лебедя… Его мысль обнимает уже весь Млечный Путь и его более мелких спутников, и несётся дальше, шире – скопления галактик, сверхскопления…

Джегг был одновременно мельчайшей песчинкой, отдельным атомом Мироздания, и в то же время – всем Сущим сразу. Почётная ссылка, Рейвз, его терзания, его колония, Старый Дом со всей его многовековой историей – отсюда всё казалось настолько малозначимым, что он бы рассмеялся над собственной глупостью, если бы всё ещё ассоциировал себя с несчастным чёрным священником. Но сейчас он был уже кем-то большим. Кем-то, кого занимали противостояния материи и антиматерии, тёмной и явной энергии, пустоты и её противоположности. Вся Вселенная состояла из единства и борьбы противоположностей, то и дело разделяясь на них в том месте, где только что не было ничего. Этот процесс затягивал его. Это знание он пожелал сохранить в себе. И разделить с кем-то. Как Вселенная беспрестанно делила сама себя на бурлящие противоположности, чтобы не чувствовать одиночества.

– Астер!

От стремительного возвращения из безграничности космоса к песчинке собственного тела закружилась голова.

– Я здесь, – у самого уха прозвучал её голос. Он видел её лицо, на этот раз профиль, снова в обрамлении золотистого ореола.

– Я… – он попытался сформулировать откровение, которое собирался с ней разделить. Но не преуспел.

– Можешь не говорить. Я знаю, – Астер висела рядом, так же, как и он, звездой раскинув руки и ноги, и тоже проницала взглядом бездны пространства и времени.

– Отсюда всё видится иначе, – упрямо решил объясниться Джегг. – И прошлое становится не важным. Все эти мелкие события…

Астер развернулась всем телом и теперь смотрела не на звёзды, а на него.

– О, да, – она протянула руку, он протянул свою в ответ. Как на древней картине, сначала соприкоснулись их указательные пальцы, а затем соединились ладони. Она сжала его пальцы в своей – в перчатках скафандра их руки выглядели одинаково. – Здесь и сейчас меня интересует только одно.

– Как получается, что Ничто распадается на противоположности, а их борьба порождает нечто новое, не являющееся ни тем, ни другим, – попытался максимально просто высказать свою доктрину священник.

– Да ты философ, Джегг, – её интонация и выражение лица складывались в комбинацию, которую он не сумел распознать. И пожалел, что не может сейчас прикоснуться к её коже, чтобы усилить эмпатию.

Но Астер не заставила его долго мучаться неизвестностью.

– Нет, – сказала она, – сейчас меня интересует другое: какого дьявола ты свой страховочный трос не закрепил? Я же просила. У этих скафандров даже реактивных ранцев нет.

Свободной рукой Джегг схватился за трос у себя на поясе. Волна, вызванная этим движением, прошла по серебристой нити, хвостом тянувшейся в сторону корабля. Второй конец троса действительно свободно болтался на фоне звёзд.