Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 40

Король Станислав принял. Холодно, высокомерно. И Роман Воронцов, и Екатерина Дашкова спинным мозгом почувствовали: из Польши нужно срочно уносить ноги, что-то тут заваривается такое, от чего стоит держаться подальше.

В Берлин заезжать не стали. Двинули прямиком в Потсдам. Неожиданности и неприятности и здесь не заставили себя ждать.

Королевская резиденция встретила путешественников приспущенными флагами.

— Что случилось? Умер кто-то из королевской семьи? — засыпали уставшие путешественники встречавшего их русского дипломата.

— Где-то под Выборгом в сражении с нашими войсками погиб шведский король Густав!

Первая жертва русского бунта столь высокого калибра на Воронцова не произвела впечатления.

— Нечего было лезть в наши пенаты. Неужто Старый Фриц так опечалился из-за ставленника Парижа?

— Монархи все за одно, — выдала свою версию Екатерина Романовна. — Интересно, нам долго ждать приглашения в Сан-Суси? В прошлый приезд меня вытащили во дворец, хотя я упиралась, путешествуя под именем дворянки Михайловской. Король заявил, что ему плевать на условности.

Выяснилось, что королю на этот раз плевать русских. Отныне в Пруссии он привечал лишь тех, кто соглашался поступить на службу в его армию. Он все же согласился принять высокопоставленных гостей, но повел себя отнюдь не гостеприимно.

Дашкова раскланялась и произнесла вдохновляющую речь:

— Ваше величество в моих глазах — самый великий государь из ныне живущих. Нет вам равных по своему гению и по постоянным заботам о счастье своих подданных, от которых никакие страсти вас не отвлекают.

— Вы подурнели с последней нашей встречи, — Старый Фриц остался верен себе — вернее, своей манере проявлять в общении с дамами крайнюю язвительность. Он отвернулся от Дашковой и обратился к ее отцу. — Скажите, граф, вы видели нового русского императора? Какое ваше мнение о нем?

Мужчины завязали оживленный разговор, а Дашкова, чувствуя себя глубоко оскорбленной и не зная, как поступить, бочком сместилась в сторону. Отыскала взглядом королеву, дождалась милостивого кивка, означавшего разрешение приблизиться, и присоединилась к кружку придворных дам. Ее ждало нелегкое испытание — королева и ее сестра безбожно заикались и шепелявили, и требовалось неимоверное усилие, чтобы понять, о чем они говорят. И сохранить почтительное выражение на лице, спрятав улыбку!

— Все плохо, — сообщил отец, когда возвращались после приема в нанятый для проживания дом. — Бывший сенатор Волков, личный посланец Петра Федоровича, тщетно прождав некоторое время в ожидании приема в Сан-Суси, так ничего и не добившись, вчера заключен в тюрьму.

Дашкова ахнула.

— Что это значит? Это демонстрация? Ответ на гибель Густава? Или все еще хуже? Прусский король не принял игру нашего императора, не признал в нем своего давнего почитателя Петра III?

— Полагаю, Фридрих затеял очередную интригу вселенского масштаба. Это в его стиле.

— Неласковый прием, который мы встретили в Варшаве — нет ли тут какой-то связи?

Воронцов с уважением взглянул на дочь. Подобная мысль его не посетила, но теперь он видел кое-что в ином свете.

— Неужели ты допускаешь, что Фридрих предложил Станиславу русский престол?

— С этого интригана станется, — язвительно прошептала Екатерина Романовна, до сих пор не простившая грубостей Старого Фрица. Голос она приглушила из-за кучера — вовсе ни к чему давать ему возможность заработать на доносительстве. — Как думаешь, мы не встретим препятствий, если решим покинуть Пруссию?

— Полагаю, что нет.

Граф глубоко задумался, прикидывая, как правильно поступить.

— Папа, ты такой тугодум, — Дашкова не упустила случая покрасоваться перед отцом. — Нам нужно срочно в Вену. Марии-Терезии не помешает узнать: затевается нечто серьезное. Пусть «война трех юбок» с Фридрихом теперь свелась к одной, ничего не изменилось: Священная Римская Империя была, есть и будет соперницей Пруссии.

«Войной трех юбок» или, по грубому выражению Фридриха, «союзом трех баб» в Потсдаме называли австро-русско-французский союз во время Семилетней войны. Две «юбки», императрица Елизавета и мадам Помпадур, упокоились на кладбище. Третья, Мария-Терезия, как паучиха, засела в Хофбурге и плела свою паутину. Смерть Густава — момент неприятный, но вполне себе проходной. Подумаешь, Швеция! Нет, все решалось и решается в Вене, Париже, Потсдаме и… Сумеет ли царь найти свое место в европейском концерте? Или Российская империя будет отброшена во времена Алексея Михайловича Тишайшего? Как понять, чего хочет самозванец?

«Не смей впредь даже так думать об этом человеке, если не хочешь уподобиться жалкой роли эмигранта, которые запрудили Варшаву! — отругал себя Воронцов. — Ставки сделаны, как и мой личный выбор, Будет совсем неплохо заставить австрияков сцепиться с пруссаками. Меньше будут лезть в русские дела».

— Завтра отправляемся в Вену!

— Ах, я так хотела провести пару недель в Спа, — притворно вздохнула Дашкова.

Луиджи Фарнезе не составило труда получить приглашение на королевский прием в Хофбурге. Про него ходили слухи — он сам их распускал, — что виконт Фарнезе имеет все шансы возродить угасшую династию герцогов Пармских. Достаточно было одного намека, и из дворца прибыл посыльный с известием, что благородного сеньора ожидают Их величества Мария-Терезия и Иосиф.

Всегда элегантный в своем скромном, но тщательно продуманном наряде он привлекал внимание дам — как ни боролась Мария-Терезия с безнравственностью, венское общество с головой погрузилось в пучину разврата галантного века. Столичные «штучки» стреляли глазками в итальянца, пока он прохаживался по парадному залу королевской резиденции и разглядывал 11 портретов отпрысков австрийской императрицы. Белокурые и голубоглазые мальчики и девочки, настоящие ангелочки, с надеждой на великолепное будущее взирали с полотен. Увы, печальная участь ожидала их: четверо умерли от оспы, двоих, в том числе, писаную красавицу Марию Элизабет, она обезобразила.

Если женские взгляды были обращены на заезжего знатного итальянца, то мужские — на незнакомку в экстравагантном костюме русской царевны. Усиливала интригу ее свита, сын и отец Разумовские в кафтанах, усыпанных бриллиантами. Кто она, эта невысокая красавица? Предположения выдвигались одно за другим, все более и более фантастичные.

Выход императрицы и ее сына-соправителя состоялся. Приглашенные на прием проследовали в Зеркальный зал. Там, под расшитым золотом балдахином, сидели Мария-Терезия и Иосиф II — такие разные, хоть и ближайшая родня.

Императрица десять лет назад овдовела. Она состригла свои великолепные золотистые локоны, надела черный чепец и отказалась от излишеств — даже от бриллианта «Флорентинец», подарка мужа из сокровищницы захваченной французами Лотарингии. Необычайно набожная, с возрастом она превратилась в фанатичку-ханжу, предпочитавшую нарочитую демонстрацию искренней молитве.

Иосиф, которого мать называла упрямой головой, убежденный поклонник французских просветителей, мечтал за одну ночь превратить феодальную империю в нечто великолепное и современное. Человек тысячи достоинств — и ни одного, подходящего императору.

Гости один за другим согласно протоколу произносили приветственные речи и получали взамен несколько добрых слов. Дошла очередь и до Разумовских. Бывшего гетмана в Вене привечали. Цесарцы были серьезно настроены проглотить украинскую часть польского наследства. Не только Червоную Русь-Галичину, но и Волынь, Подолье — все Правобережье и, быть может, даже Киев. Кирилл Григорьевич раскланялся, выдал положенную порцию ничего не значащих благоглупостей и перешел к сути:

— Ваши Величества! Разрешите мне представить мою племянницу! Дочь моего брата Алексея и почившей несравненной императрицы Елизаветы Петровны!

Зеркальный зал наполнился восторженными репликами, эмоциональными восклицаниями, в которых сквозило все — и сопричастность к великому моменту, и скрытая зависть, и сложные эмоции, порожденные внезапным изменением многих политических раскладов. На приеме присутствовало немало опытных царедворцев и сановников, мигом сообразивших, что происходит, и поспешивших поделиться своим выводом с менее искушенными. Разумовский представил не просто родственницу. Претендентку на российский престол! Исторический момент! На глазах менялась судьба Европы и всего мира! Все замерли в ожидании следующего акта. И бывший гетман не подвел.