Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 11

— Милостивые государи и государыни, — начал Болотов мягко, стараясь, чтобы голос его звучал успокаивающе. — Не извольте опасаться. Никто вам зла не причинит. Государь наш, император Петр Федорович, человек доброго сердца и великой справедливости. Он велел оказать вам всяческое содействие и попечение.

При упоминании Петра Федоровича глаза Екатерины Антоновны расширились от ужаса, она что-то невнятно прошептала, а Елизавета крепче сжала руку брата Алексея. Петр Антонович и вовсе затрясся мелкой дрожью.

— Они все еще под впечатлением от долгой дороги, Афанасий Петрович, — заметил Болотов, обращаясь к канцлеру. — И, видимо, не совсем понимают, что государь Петр Федорович, о котором я говорю, это тот самый, кто приказал их освободить.

— Объясни им, Андрей Тимофеич, объясни, — махнул рукой Перфильев, которому явно не терпелось избавиться от этой обузы. — А я пойду, дела государственные не ждут, говорят Кулибин пробует на реке корабль с паровым движителем. Хочу глянуть.

Канцлер вышел, а Болотов остался один на один с испуганным семейством. Он снова попытался заговорить с ними, рассказать о Петре Третьем, о том, что он, чудом спасшись, вернулся на престол, что народ его любит и поддерживает. Но слова его, казалось, не достигали их сознания. Они слушали, кивали, но в глазах по-прежнему стоял страх.

«Да, нелегкая мне досталась задача, — подумал Андрей Тимофеевич. — Как же их расшевелить, как вернуть к жизни?»

И тут ему в голову пришла мысль.

— А не угодно ли вам будет, милостивые государи и государыни, немного прогуляться? Воздухом подышать? Например, в Кремле? Место старинное, видавшее виды. Там есть чем любоваться. Может, и вам что любопытным покажется.

Болотов крикнул секретаря, вызвал бричку. Довезли всех быстро, внутрь Кремля только пустили не сразу, охрана послала курьера обратно к канцлеру за разрешением. Тот дал добро.

Андрей Тимофеевич, будучи человеком образованным и любознательным, начал рассказывать столичным гостям о древних соборах, о царь-пушке, что император велел вытащить из арсенала, о царь-колоколе, о стенах и башнях, свидетелях славных и трагических событий русской истории. Брауншвейги слушали рассеянно, больше глядя себе под ноги, чем по сторонам, ни на что не реагируя. Сердца их, казалось, были наглухо закрыты для внешнего мира.

И вот, когда Болотов уже почти отчаялся, они вышли к небольшому, запущенному участку земли, примыкавшему к одной из кремлевских стен. Когда-то здесь, по преданию, располагался аптекарский огород, где выращивали лекарственные травы для царского двора. Но со временем он пришел в запустение, зарос бурьяном и крапивой. Лишь кое-где еще можно было разглядеть остатки грядок да одичавшие кусты смородины.

И вот тут-то, увидев эту печальную картину, Брауншвейги вдруг оживились. Екатерина Антоновна, забыв о своей глухоте, шагнула вперед, наклонилась, коснулась рукой какого-то чудом уцелевшего цветка. Елизавета тоже подошла, ее цепкий взгляд хозяйки уже оценивал размеры участка, состояние почвы. Даже братья, Петр и Алексей, подняли головы и с интересом стали разглядывать заброшенные грядки.

— Здесь, — сказал Болотов, заметив их внезапный интерес, — по приказу государя нашего Петра Федоровича будет восстановлен аптекарский огород. Да не простой, а образцовый. Будут здесь выращиваться травы лекарственные для госпиталей, коих в Москве и по всей России теперь великое множество надобно. Государь о здоровье народа печется, о солдатах раненых, о сиротах и убогих.

Он говорил, а сам внимательно наблюдал за семейством. И видел, как разгорается в их глазах огонек. Не страха уже, а живого, неподдельного интереса. Тема огорода, растений, земли была им близка и понятна. Это был их мир, их единственная отрада в долгие годы ссылки.

— А… а кто же будет этим огородом заниматься? — неожиданно даже для самой себя спросила Елизавета Антоновна, и голос ее, обычно резковатый, прозвучал почти робко.

Братья и сестра с надеждой посмотрели на Болотова. В их взглядах читался немой вопрос, мольба.

Андрей Тимофеевич на мгновение задумался. Идея, конечно, была неожиданной. Доверить этим… бывшим арестантам такое ответственное дело? Да еще в самом Кремле? Но, с другой стороны, кто лучше них справится с этой работой? Кто вложит в нее столько души и старания? И, может быть, именно это дело, эта земля, вернет их к жизни, исцелит их израненные души?

Он тяжело вздохнул, как человек, принимающий непростое, но, возможно, единственно верное решение.

— Что ж… — протянул он медленно. — Коли есть у вас охота и знание дела… Думаю, государь наш не будет против, если вы приложите свои руки к этому богоугодному делу. Под моим, разумеется, присмотром и руководством. Поначалу. А там видно будет.

Лица Брауншвейгов просветлели. Екатерина Антоновна даже попыталась улыбнуться, и улыбка эта, слабая и неуверенная, показалась Болотову лучом солнца, пробившимся сквозь тяжелые тучи. Елизавета энергично кивнула, уже прикидывая в уме, с чего начать. Петр перестал сутулиться, а Алексей даже чуть порозовел.

— Мы… мы постараемся, сударь, — сказала Елизавета, и в голосе ее впервые за долгое время прозвучала не властность, а искренняя благодарность. — Землю мы любим. И травы знаем. У нас… у нас получится.

Болотов смотрел на них и думал, что, может быть, канцлер Перфильев, сам того не ведая, упомянув митрополичий сад, дал ему в руки ключ. Ключ к этим испуганным, измученным душам. И ключ этот — простой огород, клочок земли в самом сердце России. Место, где, быть может, не только лекарственные травы, но и надежда снова пустит свои корни.

Я как в прошлой, так и в нынешней жизни полевых госпиталей навидался. Мучительное зрелище. На улице буйство природной красоты, торжество жизни, а попадешь в такой лазарет — словно в Ад спустился.Не имеет значения, лежат раненые в каменных палатах или, как сейчас, под на скорую руку возведенными навесами. Везде, куда ни кинь взгляд, серо-бурмалиновые потеки гноя и свернувшейся крови, грязные тряпки, которые в руку взять кажется немыслимым, вонь, стоны и крики, части тел в широких посудинах. А еще солома на полах вместо матрацев, и в этой соломе копошатся черви. Брррр…Хорошо хоть Максимов поднял дело санитарии лечебных учреждений непереднего края на немыслимую для нынешнего времени высоту.

— Вы зачем такой ужас тут развели? — укорил я ученика Максимова, поставленного на госпиталь, куда свозили пострадавших у Оки во время ночного сражения. Специально туда примчался на следующий день, как только отоспался и принял доклад Подурова о последствиях Румянцевской вылазки. Вполне себе положительные последствия, если бы не множество раненых.

— Викентий Петрович нам наказали червяков не бояться. Они раны чистят от заражения, хоть и плоть выедают у несчастных. Но лучше пусть ямка в теле останется, чем ногу-руку у человека отнять из-за Антонова огня. Или вовсе на погост отправить.

Меня передернуло от омерзения. И в то же время я не мог не согласится с простой логикой эскулапов: бери все, что тебе природой дадено для спасения жизней человеческих. Помогают белые черви — принимай их на службу, сколь ни был бы их облик тягостен. Пиявки? И тех принимай — герудотерапия вполне себе здравствовала и в XXI веке.

— Не извольте беспокоиться, ввв-ваше ввв-велчество, — зачастил испугавшийся моего гнева лекарь, заикаясь и стискивая от волнения руки. — Прикажете убрать солому, тот час все ппп-по-по-выбросим.

Кто я такой, чтобы лезть в организованную тяжелейшими трудами работу? Дал общие принципы дезинфекции, научил кое-каким премудростям — и все! Антибиотиков точно не изобрету.

— Коль служат черви исправно, пущай остаются. Медалей не просят?

Эскулап шутки не понял.

— Никак нет. Безмолвствуют.

— Кто тут у тебя, казаки? — сменил я тему, чтобы не добивать окончательно и без того замученного лекаря своим троллингом.

— Ппп-почему ккк-казаки? — снова начал заикаться лекарь.