Шпионаж и любовь - Малли Клэр - Страница 69

Варшавское восстание прекратилось только тогда, когда вся надежда была потеряна, 3 октября 1944 года, после шестидесяти трех дней интенсивных уличных боев. Не считая немцев, было убито более 18 000 бойцов Сопротивления и 180 000 мирных жителей [41]. В последние часы перед капитуляцией десятки тысяч людей бежали в сельскую местность, многие из них готовы были сражаться снова. Другие были вынуждены сдаться, оказались в плену или были отправлены в Германию для принудительного труда. Генерал Бур-Коморовский был арестован и заключен в тюрьму в Колдице. Нарушая условия капитуляции, немецкие эскадроны смерти систематически демонтировали те здания в городе, которые все еще стояли. В течение следующих четырех недель они убили еще 33 000 евреев в лагерях по всей Польше.

Восстание не могло не иметь военного значения, что придает ему дополнительную трагичность. Многие столь необходимые командованию подразделения вермахта были связаны боями в городе, понесли большие потери и не были в состоянии сражаться ни на Западном фронте против союзников, ни на востоке против Красной армии. «Чего добилась своей героической отвагой Польская Армия Крайова… это важный вклад в победу союзников, – писал Габбинс, – но особенно – в победу русских» [42]. Кристина решила, что это не должно быть финальной эпитафией польской войны. Еще за многое нужно было бороться, так что и поляки, и УСО все отчаяннее пытались отправить команду «Фрестон» и его подмиссии, ведь все еще оставалась надежда на независимое будущее для Польши.

Кристину утвердили для участия в операции, и после некоторого лоббирования ей удалось выбрать Джона Роупера в качестве члена «Фернэм», второй миссионерской команды [43]. Она подумала также об Анджее, который в это время находился в итальянском городе Бари, на базе УСО, работавшей на Польшу. 19 октября Анджей прибыл в Лондон, и встреча с Кристиной была весьма эмоциональной. К моменту возвращения в Бари, две недели спустя, он также получил одобрение для участия в команде «Фернэм». Несмотря на брифинги и информирование, его коллеги по команде не знали, что у него искусственная нога. Тем временем команда «Фрестон», одетая в «роскошные пальто с меховыми воротниками», была готова к заброске, но из-за плохой погоды ее вылет неоднократно задерживали [44].

Наконец, впервые после нескольких месяцев позволив себе поверить, что едет домой, Кристина назвала Польшу в качестве места своего рождения, заполняя анкеты для участия в миссии [45]. Через неделю Перкинс отправил письмо под грифом «Совершенно секретно» генералу Татару о содержании миссии и об «особой роли» Кристины. «Я полагаю, что вы уже знакомы с ее деятельностью, – писал Перкинс, зная, что Кристина когда-то была персоной нон грата для польской разведки. – Только я бы сказал, что она является одним из самых умных и смелых агентов, с ней мне было приятно работать… и она понимает [британский] характер и темперамент, а также свой собственный народ» [46]. Татар провел план в обход польской администрации и подтвердил, что принимает их поддержку, надеясь, что существование миссий оправдает новые требования о снабжении оружием и позволит добиться признания Армии Крайовой как официальной части войск союзников, а также обеспечит независимых свидетелей злодеяний.

Хотя МИ5 уже дала разрешение Кристине в 1940 году, ее снова «разобрали по карточкам», проверив данные и выписав очередные документы: 21 ноября 1944 года она получила почетное задание от Женского вспомогательного корпуса и соответствующее удостоверение личности. УСО характеризовало ее как «одного из самых выдающихся наших агентов-женщин» и «женщину очень значительного влияния… [которую] не следует рассматривать как младшего офицера» [47]. В результате ей было присвоено звание офицера ВВС, что было эквивалентно званию лейтенанта, хотя – что раздражало – гранта на покупку униформы не выделили.

В тот же день Кристина вылетела в Бари, застегнутая на все пуговицы новой формы, и рядом с ней был Джон Роупер. Она была рада увидеть в аэропорту «опель» Анджея. Хотя ему показалось, что Кристина выглядела ужасно худой, просто «мешок с костями», как он ее называл, она «сияла от успеха», что подготовила их возвращение в Польшу [48]. Но Кристина не задержалась надолго. Ее знания о своей стране и польской администрации были еще необходимы в Лондоне, и она вернулась туда через несколько дней, оставив мужчин, которые поселились в традиционном для Апулии трулло, коническом каменном доме, где должны были разместиться до старта операции. Худшая зима за тридцать лет только начиналась.

База УСО в небольшом рыболовном порту Монополи, на полпути между Бари и Бриндизи, была создана в конце 1943 года, главным образом опытными руками специалистов из Алжира и Каира. Как только авиабаза в Бриндизи была построена, в качестве командира туда был направлен «красивый и лихой» полковник Генри Трелфолл, который отчитывался перед Перкинсом [49]. Некоторое время Анджей служил офицером связи Трелфолла в польской тренировочной школе, и между двумя мужчинами сложилась крепкая дружба. На протяжении всего Варшавского восстания Трелфолл вел отчаянную битву, чтобы получить больше поддержки для повстанцев, постоянно настаивая на польской точке зрения перед командованием ВВС. По его словам, «изнурительная и душераздирающая» работа приносила лишь ограниченные результаты [50]. В конце концов, ему сделали выговор за представление «нежелательных меморандумов… которые по сути являются политическими по своему характеру» [51]. Не смирившись, он теперь горячо поддерживал «Фрестон» и подмиссии.

Перспективы операции стали более определенными в декабре, что побудило Кристину позаботиться о финансовом положении пожилой тети Скарбек, проживавшей во Франции. Она также трогательно уточнила, что «если потребуется определенная сумма», ее следует передать мужу Ежи Гижицкому, который, как ей сообщили, обратился за помощью в Ассоциацию польских военных беженцев в Монреале, Канада [52]. Фрэнсис как-то сказал, что у Кристины «не было интереса к деньгам, для нее они не существовали», но у нее явно не было иллюзий относительно личного риска, связанного с ее миссией, и она хотела как можно лучше урегулировать свои дела [53]. Теперь она получала не облагаемую налогом зарплату в размере 511,12 фунта стерлингов в год, что значительно превышало средний уровень по стране и достигало высшего уровня шкалы окладов для женщин-агентов. Когда она была во Франции, ее расходы были полностью покрыты, так что накопились некоторые сбережения. Теперь она должна была получать не только зарплату, но и доплату за работу в опасных условиях. И все же она пыталась обеспечить еще доход. «Претензия на компенсацию за потерянную в результате действий противника одежду, составляющую (брутто) £ 240,70, не соответствует таким потерям, которые могут быть допущены… Предметы, включенные в список, слишком роскошны как по качеству, так и по количеству», – коротко ответили ей из финансового отдела, когда она подала иск в стиле «Несчастья Джейн» за потерянные вещи [54]. Учитывая склонность Кристины к нескольким простым юбкам и рубашкам хорошего кроя, она определенно преувеличивала, но тем не менее она получила 155 фунтов стерлингов, включенных в грант ВВС, в то время как младший офицер, докладывающий Доддсу-Паркеру, был подвергнут более тщательной проверке относительно «обстоятельств, приведших к потере рабочей одежды мисс Грэнвил» [55]. Тем временем 23 декабря Кристина выписала два белых бриллианта, 1 000 долларов в золоте, 500 долларов в чеках и несколько теплых польских зимних вещей для своей миссии «Фолкстон» [56].

В УСО, однако, знали, что ценность Кристины не исчислялась бриллиантами и потерянными нарядами. Соответственно, теперь они попытались извлечь из своего имущества еще большую выгоду, предложив ей внести вклад в новое «Руководство по обучению агентов» и поручив ей установить связь с польскими военными в их лондонском штабе, где Кристину приняли с «величайшим уважением» и традиционным поцелуем руки, как принято у польских джентльменов в качестве приветствия дамам вместо простого рукопожатия [57].