Мученик (ЛП) - Райан Энтони - Страница 4

Я обеими руками поднял меч до груди, намереваясь проткнуть ухмыляющемуся негодяю один из его блестящих, немигающих глаз. И снова, он ускользнул в никуда, стоило мне ударить, и опять захихикал у меня за спиной.

– И чего, по-твоему, ты добился? – спросил он, пародируя искреннее любопытство. Он стоял в воде рядом со стервятником – тот клевал труп, на котором сидел. – Ты и правда воображал, что мир станет лучше, если ты её в нём оставишь?

– Заткнись! – прохрипел я, направляясь в его сторону.

– Неужели ты ничему не научился у восходящей Сильды? – поинтересовался Эрчел. Длинная шея подняла его голову на неестественную высоту, бровь осуждающе изогнулась. – Она устыдилась бы, глядя на тебя сейчас…

Я бросился на него, необузданно зарычав от ярости, замахнувшись мечом так, чтобы срубить голову с этой змеиной шеи. Вместо этого я свалился в болотную воду, и тяжёлые доспехи потянули меня ко дну. Вспыхнула паника, и я забился, отбросив меч и пытаясь цепляться за поверхность. Когда я снова вдохнул воздух, то увидел, что Эрчел парит надо мной, а стервятник сидит на его плече. Небо над ним потемнело от взлетевших птиц, сбившихся в густую, кружащуюся массу.

– Мои друзья не прикончат тебя немедленно, – мрачно пообещал мне Эрчел, а потом широко ухмыльнулся, – пока мне не посчастливится посмотреть, как они склюют тебе яйца начисто. Думаю, ты будешь кричать так же громко, как кричал я.

Большая птица на его плече каркнула, расправила крылья и прыгнула ко мне. Длинные лапы вытянулись и сжались на моей голове, снова погрузив меня в болото. Я тонул, а когти не разжимались, кромсая сталь доспехов, словно бумагу, клюв терзал кожу под ними, впивался в плоть, тянул, тянул…

– Элвин!

Я махнул рукой, чтобы схватить клюв, впившийся мне в предплечье, а вместо этого ладонь сомкнулась на мягком человеческом запястье. Резкий крик прервал сон, водоворот красной воды рассеялся, открыв хмурое лицо Эйн. Я на секунду уставился в её озадаченные глаза, ощутив ласку зимней прохлады, а чувства заполняли знакомые запахи и звуки лагеря на рассвете.

– Снова видел сны? – спросила Эйн, со значением глядя на мою руку, всё ещё сжимавшую её запястье.

– Прости, – промямлил я, разжимая хватку. Сдвинув кучу шкур и разных тряпок, составлявших мою постель, я уселся и провёл рукой по взъерошенным волосам. Голову переполняла пульсирующая боль, которая встречала меня постоянно с тех пор, как я полностью пришёл в себя двумя неделями ранее – такое наследие оставил мне сэр Алтус Левалль, убитый и неоплакиваемый рыцарь-командующий роты Короны. Есть многое в его характере, за что его можно было бы укорять, но вот силу его рук оспорить невозможно.

– А я уже не вижу снов, – сказала мне Эйн. – С тех пор, как меня благословила капитан.

– Это… хорошо, – ответил я, оглядываясь в поисках маленькой зелёной бутылочки, которая нынче редко оказывалась вдалеке от меня.

– Надо, чтобы она и тебя благословила, – продолжала Эйн. – Тогда и ты не будешь видеть сны. О чём ты видел сон?

«О человеке, которому ты недавно отрезала яйца». Я сдержал резкий ответ, прежде чем он успел слететь с моих губ. Как бы Эйн ни раздражала, она не заслуживала столь сурового напоминания о её прежней природе. Хотя я видел, что она сделала с лордом обмена Фаринсаля после похищения Эвадины, и после этого уже сомневался, точно ли она полностью исцелилась от прежних наклонностей. Поэтому я спросил:

– Ты слышала когда-нибудь о стервятниках?

– Нет. – Она моргнула пустыми глазами и пожала плечами. – А что это?

– Видимо, большие, уродливые птицы, которые пожирают трупы.

Я вздохнул от облегчения, увидев зелёную бутылочку в нише под свёрнутым одеялом, служившим мне подушкой. Просящий Делрик называл содержимое бутылочки «обманным эликсиром» из-за его способности скрывать боль безо всякого лечебного эффекта. Обманный или нет, я был бесконечно признателен за скорость, с которой горький, маслянистый настой убирал пульсацию в моей голове. Очнувшись от долгого сна, вызванного побоями, первым я увидел лицо Делрика, и в его выражении заметил тревожный оттенок удивления. Он некоторое время тщательно прощупывал мою голову своими ловкими пальцами, то и дело ворчал, когда они натыкались на разные рубцы и шишки, и одна вызвала его особенный интерес.

– Этот гад проломил мне череп? – поинтересовался я, когда его пальцы замерли.

– Да, – быстро и честно ответил он. – Но, похоже, заживает. – С этими словами он передал мне зелёную бутылочку с инструкциями, что нужно возвращаться к нему каждый день на осмотр головы. А ещё мне следовало немедленно его отыскать, если из носа или из ушей пойдёт кровь.

– Уроки, – сказала Эйн, передвигая ранец с плеча на колени. – У меня тут новые чернила и пергамент.

Я скривился и ещё раз отхлебнул из бутылочки, прежде чем вернуть пробку на место. Делрик предупреждал, что если не буду осторожен, то избыточное употребление сделает меня рабом этой штуки, хотя я и так каждый день сопротивлялся желанию выпить столько, сколько язык сможет вытерпеть.

– Откуда? – спросил я, возвращая бутылочку на место под подушкой.

– Те люди из Амбрисайда принесли сегодня утром новые запасы. И привели новую партию новобранцев. Я всех пересчитала. – Она сунула руку в ранец и вытащила обрывок пергамента, исписанный аккуратными пометками с числами. – Вместе одна тысяча, одна сотня и восемьдесят два.

«Ещё не армия», подумал я. «Но через месяц другой – вполне». Эта мысль подняла неудобные вопросы касательно неизбежной реакции герцога Эльбина и, ещё важнее, короля Томаса на перспективу того, что такого огромное количество ярых последователей Воскресшей мученицы соберётся в Шейвинских лесах. На самом деле я удивлялся каждый день, когда разведчики не докладывали о вторжении каких-нибудь солдат Короны или герцога.

– Уроки, – повторила Эйн, настойчиво тыкая мне в плечо. Последующие дни, проведённые в обучении её грамоте и умению считать, показали, что она, пожалуй, слишком усердный ученик. Многие керлы считали чтение и письмо чем-то вроде магического искусства, известного лишь священникам или хорошо образованным аристократам. Поначалу Эйн не слишком от них отличалась, рассматривая буквы, которые я заставлял её копировать, хмуро, озадаченно и с подозрительностью. Однако это быстро сменилось радостным пониманием, как только она уловила основную мысль, что эти абстрактные каракули представляют собой составные части звуков, которые можно слить в слова. Её рука оставалась неловкой, а буквы – неровными, но читала она уже удивительно бегло, не тянула гласные и не спотыкалась, как это было у меня на первых уроках.

– Мы ещё не закончили первое откровение мученика Стеваноса, – напомнила она, доставая свиток из ранца. Обучая её, я взял на вооружение подход восходящей Сильды – цитировал главное священное писание Ковенанта и заставлял Эйн записывать, исправляя в процессе правописание и грамматику. – Мы захватили только кусочек, где он сопротивлялся похотливым искушениям малицитской блудницы Денишы.

Эйн развернула свиток, сияя от предвкушения, и я задумался о том, насколько причудливый клубок противоречий она собой представляет. Во многих отношениях она оставалась бесхитростным ребёнком, невинным и доверчивым, словно младенец, вынужденный искать путь в водоворотах той неразберихи, которая и составляет этот мир. Но ещё она была и серийной убийцей, которая не чувствовала вины за свои преступления. Её приверженность Эвадине – Помазанному Капитану и Воскресшей мученице – была как всегда яростной, и она демонстрировала рвение к таким шокирующим элементам знаний Ковенанта, которые я находил тревожными, особенно после моего сна.

– Пожалуй, сегодня попробуем кое-что другое, – сказал я, и потянулся к сапогам.

Мы вышли из щели между двумя древними каменными плитами, где я обустроил себе укрытие, и увидели, что небо над путаницей голых ветвей ясное, а солнце светит ярко. Хоть я того и не помню, мне удалось привести сюда нашу убегающую роту во время бредового состояния после спасения Эвадины под стенами замка Амбрис. Впрочем, если для банды разбойников эти развалины из времён до Бича были идеальным укрытием, то растущая толпа последователей Эвадины в них уже не помещалась. В округе валили деревья, чтобы построить импровизированные лачуги для солдат роты и новых рекрутов, большинство из которых страдали этим утром от забот сержанта Суэйна и других клинков-просящих.