Там за горизонтом (СИ) - Войтенко Алекс - Страница 2

Чуть позже, спустившись в подвал и найдя там какое-то зеркало, в драгоценной оправе, я взглянул в свое отражение и понял, что с недавнего момента Александра Сердюкова больше нет, а есть Матвей Евсеевич Сердюков, шестнадцатилетний парень и единственный кормилец для своего престарелого отца, инвалида, живущего в деревне Лисино. А на дворе начало ноября 1919 года…

Один из кавалерийских карабинов, находящихся в погребе, я все же достал. Скорее только из-за того, что моя старая берданка уже дышала на ладан, и из имеющихся патронов оставалось всего пара заряженных, а имеющийся пороховой запас, находящийся в избушке, был взорван тем офицером с пароходика. Правда большого запаса патронов я делать не стал, хотя там лежал целый ящик, с которым можно было устроить нехилую войнушку. Мне это было совсем не интересно, да и вдруг обнаружат у меня большой запас, сразу заинтересуются где взял. В общем привлеку к себе лишнее внимание, чего совершенно не хотелось. А так одна обойма встала в винтовочный магазин и парочка, россыпью пошли в карман. Больше времени ушло на то, чтобы придать новенькой винтовке сильно потасканный вид.

Одно дело появиться в деревне с изрядно побитым оружием, которое может снял с какого-то убитого беляка, или красноармейца, в зависимости оттого кто задаст вопрос, и совсем другое с новенькой винтовкой, у которой еще масло на затворе не просохло. Пришлось спускаться к берегу и как наждачной бумагой, приводить ложе и цевье в неподобающий вид прибрежным песком. После этого заняться убитой косулей. Одним словом, денек выдался еще тот. А главное, ничего исправить было нельзя. В какой-то момент пришла в голову идея сделать попытку вернуться назад. Быстро переплыл на другой берег и, наверное, минут десять шастал и задом, и передом, и подпрыгивая в том месте, где был совершен переход, но по всему выходило, что передо мною находилось чистое заснеженное поле, и вдруг откуда ни возьмись, появлялись на нем возникли мои следы, как раз в том месте, где я и завис, не понимая, как окружающий меня мир в одночасье стал совершенно другим.

Уже вечером, сидя в стенах полуобгорелой избушки и попивая свежезаваренный чай из смородинового листа, я думал о том, что же мне делать дальше. Разумеется, я ни в коем случае не брошу теперь уже своего родителя, и буду сидеть здесь столько, сколько понадобится. Вот только мне совсем не улыбалось оставаться тут и после его смерти. Дед тоже говорил, что собирался уехать, но помешала встреча с моей бабкой Варей. И честно говоря, как бабушка она меня вполне устраивала, но вот связывать свою жизнь с нею сейчас, находясь в теле моего деда, я считал не слишком правильным. И потому подумывал о том, что стоит покинуть Лисино как можно раньше, до знакомства с нею. С другой стороны, сейчас мне судя по всему было всего шестнадцать, а женился дед ближе к двадцати четырем годам, уже когда здесь все устаканилось, а он занял место егеря в местном охотничьем хозяйстве. Значит время еще есть. Опять же повторять то что происходило с моим дедом, мне совершенно не хотелось, а значит и оставаться тут не следовало.

Кстати трупы солдат, которых по словам деда, он лишил шинелей и сапог, я так и не обнаружил. Видимо пока я тушил пожар, они куда-то уплыли. Впрочем, я не особенно об этом и сожалею, все-таки дед жил здесь гораздо дольше, и потому знал, что здесь происходит, гораздо лучше меня. Я же еще утром, считал себя вполне обеспеченным человеком, приехавшим сюда на отдых из Канады, и потому о местных событиях, помнил разве что из истории. И следовательно относился ко всему этому мародерству с некоторой брезгливостью. Вряд ли я бы решился раздевать покойников, а после еще и примерять их сапоги. Хотя, жизнь порой заставляет делать такое, что впоследствии, порой передергиваешься, от воспоминаний.

Переночевав в слегка обгорелой избушке, которая, как ни странно вполне устояла на месте, не смотря на взрыв и последовавший за ним пожар, разве что крыша несколько перекосилась, на следующее утро я загрузил свой ялик, уже разделанной косулей, подхватил с собою заплечный мешок, винтовку и все-таки не удержавшись, несколько золотых монет. Помнится, дед вспоминал о том, что монеты, взятые им с мертвеца, очень помогли в дальнейшей жизни. Покойников на горизонте не попадалось, а монеты я, спустившись в погреб все-таки прихватил. Заодно сделал и некоторую перестановку в избушке. Последняя считалась охотничьей, следовательно воспользоваться ею мог любой случайно зашедший сюда человек. А мне очень не хотелось, чтобы кто-то обнаружил подвал и то, что в нем находится. Поэтому перенес топчан, на другую сторону избушки, а на место топчана навалил небольшой запас дров. Большую часть мебели пришлось снести на задний двар, и сложить рядом с конюшней, которая была поставлена позади дома. Раньше мы с отцом часто приезжали сюда на лошадке, поэтому и соорудили для нее стойло и сделали некоиторый запас сена.

Бергамак, речка на которой стояла охотничья заимка, уже слегка подмерзала, и поэтому переход до деревни был несколько затруднен. Точнее сказать до впадения в Тару, было еще неплохо. Лодочка довольно легко резала только что схватившийся ледок, да и учитывая, что я спускался вниз по течению, эти двадцать-тридцать верст, с небольшим гаком, проплыл вполне нормально. Конечно не так споро, как летом, но все же. А вот уже на Таре, было все гораздо хуже. С трудом переправившись на другой берег буквально выламывая лед древком весла, под килем своей лодчонки, я понял, что до своей деревни буду таким образом добираться очень долго. Поэтому вытащил ее на сушу, и перегрузив мясо на санки, которые догадался взять с собой, потащил все это волоком, по слегка припорошенному снегом полю. В итоге, на последние десять верст, я убил вдвое больше времени чем обычно, и добрался до деревни, только после полудня, изрядно уставшим.

Дома, слава богу, все было в порядке. Отец, обрадовавшийся моему возвращению, тут же снес добытое мною мясо на ледник в погреб, и вскоре, я уже переодевшись в домашнее, и обмывшись подогретой водой, пил горячий чай из самовара, со свежим недавно испеченным хлебом. А счастливый отец, разделав тушу косули, обжаривал на огромной чугунной сковороде требуху вперемежку с картошкой. Дома еще оставались некоторые запасы муки, поэтому хотя бы в этом было все в порядке. Привезенное мною мясо пришлось все же изрядно экономить, но с другой стороны, много ли надо на двоих мужиков, одному из который уже за пятьдесят, а другому едва исполнилось шестнадцать. Вообще-то наша семья, как в том прошлом, откуда я попал сюда, так и здесь считалась зажиточной. В доме имелась вполне приличная мебель, сам дом тоже выглядел, как здесь говорили «по-городскому», в хозяйстве еще недавно присутствовала лошадь, которую около месяца назад экспроприировали толи белые, толи красные, а сейчас в стойле доживал свои последние дни, старый мерин. Совсем недавно, еще год-два назад, в закуте похрюкивали поросята, а по двору шастали куры и утки. От всего этого, к сожалению, остались одни воспоминания, а отец сокрушался не представляя, что будет потом.

Сейчас, наша деревня числилась как бы под охраной белогвардейцев. В Муромцево стоял полк пехоты, усиленный несколькими судами, речной флотилии, и это в общем-то позволяло чувствовать себя вполне спокойно. Хотя бы из-за того, что стоящие неподалеку войска в какой-то степени контролировали территорию, и сюда не рисковали заглядывать разноцветные банды. Конечно, в воздухе витали слухи о том, что сейчас идут бои за Омск, в Тобольске творилось вообще непонятно что. Город то оказывался под властью большевиков, то вновь переходил белогвардейцам, то опять его занимала Красная армия и вообще было не понятно, кто в итоге одержит верх. Хотя и говорили о том, что весь левый берег Иртыш реки, уже давно и безоговорочно принадлежит большевикам.

В один из дней вдруг выяснилось, что войска под предводительством полковника Белобородцева, Те что еще недавно стояли неподалеку, снялись со своих мест и пешим порядком вместе с обозом, отправились дальше на восток. Другими словами, село Муромцево, как и близлежащие деревни остались без защиты.