Напряжение (СИ) - Путилов Роман Феликсович - Страница 38

Не скажу, что все, кто был убит в этот день в этом хурале, были вооружены, но все они вели себя неправильно. Тех, кто просто падал на пол, привычно раскинув в стороны руки, мы не трогали, просто потом пинками выгнали восвояси, посоветовав больше не встречаться с нами. Тех же, кто тянулся к оружию, стрелял в нас, или просто бросался с кулаками, не понимая, что это смертельно опасно, и нам глубоко плевать, какого он рода, и кто его дядя, мы… Нет, это я рассказывать не буду, только на Страшном Суде. К концу зачистки под окнами здания орали и корчились несколько тел, кто спасаясь, выпрыгнул из окошек, а мы замерли, разгоряченные схваткой и не знающие, что делать дальше…

— Погодите, я в сети погляжу…- еще один признак, что настоящей власти в Городе нет — несколько часов идет вооруженный мятеж, а никто не удосужился отключить ни связь, ни Интернет.

Пролистнув страницы нескольких новостных каналов, я доложил:

— Черную охранку зачистили. В подвалах обнаружили пару десятков пленников, которых не по-детски пытали, добиваясь доступа к их деньгам.

На площади героя-летчика с машин раздают оружие, у кого старая местная прописка, по предъявлению «военника». Телеканалы Союзного Государства сообщили, что эти беспорядки являются внутренним делом религиозно-территориальной автономии, с которыми она справится собственными правоохранительными органами, с соблюдением всех демократических процедур и общепринятых прав человека…

— Короче, нас слили и от России помощи не будет…- пробормотал кто-то сзади меня, но Орлов, гаркнув, прервал паникера.

— Оружие собрать и поехали за документами, может что-то получить из оружия получится. И раненых надо в больницу отвести.

Среди раненых оказался и папа. Когда, в какой момент он получил пулю в плечо я не знаю, но рана сильно кровила, а мне вообще было страшно на нее смотреть, ведь это истекал кровью мой отец. Кажется, я отключился, но в ситуацию вмешался сидящий в моей голове дед. Во всяком случае, когда я пришел в себя, меня очень хвалили за умело наложенные на отца и еще одного мужика, повязки. Всего раненых было четверо, и один, с замотанной головой, лежал в кузове грузовика без сознания.

Выгрузив меня и раненых возле больницы, оставив меня охранять пострадавших, грузовик умчался за документами и оружием. Я против выбора старших не возражал. По серому приписному свидетельству, полученному в военкомате в четырнадцать лет, никакого оружия мне никто не выдаст, а раненых наших надо охранять. Кареты «скорой помощи» метались по городу, как заведенные, привозя в приемный покой раненых и покалеченных, причем местных и мигрантов было примерно в равных пропорциях. Но вот количество родственников и прочих близких, что приезжали в больницу с каждым новым раненым или избитым мигрантом, начало превышать количество местных в разы. И эти ребята, женщины, мужчины и женщины, достигнув какой-то точки концентрации на одном квадратном метре, решили выплеснуть свое горе в месть, чистую, незамутненную месть. Кому мстить было неважно, главное, чтобы мстить чужому, не члену твоей стаи.

И вот три, злые как фурии, тетки, с выбившимися из-под глухих платков, жесткими как проволока, смоляными волосами сбросили с каталки окровавленного русого паренька. Девчонку, на вид лет шестнадцати, которая бросилась на помощь своему приятелю, сбили с ног и теперь рвали на ней волосы и царапали острыми длинными когтями лицо. Дежурного хирурга, что высунулся из смотровой на шум и попытался вмешаться, несколько крепких пареньков, схватив за ворот халата, принялись учить правильной жизни, перемежая моральное внушение на плохом русском с удушением. Я, скромно сидящий в уголке, понял, что если я не вмешаюсь, то толпа, распробовавшая вкус крови, сейчас пойдет по палатам и этажам, освобождая больничные койки для своих земляков, физически устраняя «неправильных больных».

Я вытянул из-за стула соседский карабин и встал в проходе:

— Ей вы… Валите отсюда на хер, а то я сейчас буду убивать!

Мне даже ничего не ответили. Две тетки, бросив терзать окровавленную, рыдающую девчонку, шагнули ко мне, мерзко что-то шипя и протягивая в мою сторону свои когти. Они прекрасно знали, что в России женщину считают человеком, а бить девочек — занятие постыдное. Они на это и рассчитывали. Женщины, самое прекрасное, созданное в этом мире, сейчас приблизятся ко мне, отберут у жалкого, кричащего срывающимся голосом, мальчишки — это большое черное ружье, а потом вцепятся ему в глаза, пока не подоспеют их юные джигиты, что затихли возле полузадушенного доктора… Эти русские, они такие глупые, каждый раз попадаются на эту уловку.

Возможно, я бы не выстрелил, прекрасно помня мамины слова, что настоящий мужчина не поднимет руку на женщину. Когда придет осознание того, что мама не всегда права, будет уже слишком поздно — скорее всего я буду уже умирать, изрезанный в десятке мест этими симпатичными, смуглыми парнями, спокойно ждущими, пока очередной русский совершит свою последнюю в жизни глупость. Но у моего прадеда, что накрепко засел в моей голове, воспитание было не мамино. Возможно он до сих пор верил в международную солидарность трудящихся, а «Интернационал» считал хитом всех времен, но война с басмачами в Средней Азии, сформировала у него, отличную от моей, оценку женщин Востока. Честное слово, на спусковой крючок нажимал не я, я бы не смог… Спасибо тебе, дед.

Я успел только подумать, что не посмотрел, какие патроны заряжены в магазине «Вепря», когда громыхнул выстрел.

Правая нога передней тетки, что шагнула ко мне с искаженным радостной злобой лицом, с треском подломилась, и замотанная в платок тушка упала на пол. Следующая за ней товарка схватилась за бок, но нашла в себе силы развернуться и броситься бежать к спасительному выходу. Молодые люди, бросив несчастного доктора, молча устремились к выходу, и через минуту, забитый народом приемный покой чудесным образом очистился. В нем остались только мы с помятым доктором и двумя медицинскими сестрами, избитая девчонка и раненые т покалеченные, что громко стонали или напротив, безучастно лежали на носилках или просто на полу, равнодушно глядя в высокий потолок, покрытый частой сеткой трещин.

Кстати, подстреленная мною тетка тоже молча лежала на полу, лишь часто –часто моргая удивленными глазами.

— Что здесь происходит? — со второго этажа сбежало несколько врачей, во главе с одним, особо представительным, в самом новом и красивом халате такого ослепительно белого цвета, что у меня резало глаза. Что удивительно, вслед за врачами появилось несколько мужиков в черной форме, с надписью «охрана». Интересно, где они были до этого? Хотя, с их снаряжением — баллончиками со «слезогонкой» и резиновыми палками, я бы тоже вел себя осмотрительно.

— Молодой человек, это вы стреляли? Вы, наверное, из этих… — главный врач замялся, но у меня в голове прозвучал полный презрения голос — «Из самопровозглашённых защитников, кто это все и устроил!». Так как я молчал, главный доктор продолжал распоряжаться:

— Охрана, пожалуйста, заберите у мальчика ружье… И второе тоже и вызовите полицию…

— Викентий Александрович, почему допустили бардак в приемном покое, почему у вас больные лежат на полу?

— Доктор… — я направил еще теплый ствол «Вепря» на сунувшегося вперед охранника, и тот понятливо отступил назад.

— Доктор…- повторил я: — Боюсь полиция не приедет. Те, кто остались на службе, сейчас штурмуют пыточную тюрьму новых властей, а остальные не работают. Кстати, доктор, вы богатый человек?

— А вам, молодой человек, какое до этого дело⁈ — окрысился мужчина, чуть-чуть смутившись.

— Мне никакого, только я сегодня видео видел, как богатым людям зубы напильником стачивают, чтобы они деньгами поделились. И если вы думаете. Что вас спасет ваш белый халат — не спасет. У новых властей свои доктора, правильные.

— Юноша, что за бред вы несете…- не унимался главврач: — Отдайте оружие и идите домой по-хорошему…