Напряжение (СИ) - Путилов Роман Феликсович - Страница 15

По расписанию следующий урок был физика, но урок уже прозвенел, а учителя все не было. Пользуясь этим, я подошел к парте, где сидела моя подруга Таня Белохвостикова и бледная, с красными пятнами на щеках, Маша Новикова.

— Маша, ты как? — я присел на соседнюю парту.

— Я больше эту школу не пойду…- прошептала Маша, глядя мимо меня: — А еще Сереге скажу, он этого урода убьет!

Серега был друг Маши, старше ее года на два, заканчивающий следующей весной какой-то колледж экономической направленности.

— Ну, я бы на твоем месте на это не рассчитывал. Твоего Серегу в лучшем случае изобьют, а в худшем убьют.

— Мой Серега не чета тебя…- презрительно процедила Маша: — Он в карате ходит, четвертый год, он этому уроду наваляет.

Таня на слова подруге сверкнула глазами, приоткрыла рот, но промолчала, поборов в себе желание, рассказать подруге, что я тоже ничего.

— Маша, если Серегу не жалко, то конечно говори, вопросов нет. Только, что ты будешь говорить его маме на похоронах, когда твоего друга в землю закопают? Что он тоже не оправдал возложенных на него надежд? Да пусть твой пацан хоть десять лет занимается, хоть карате, хоть боями без правил, они его в десять рыл либо запинают, либо в лоскуты изрежут. — в полголоса прошипел я и инстинктивно обернулся на ряд парт у окна, но к моему удивлению, он был пуст, даже двух девчонок, что, укутавшись в платки, так, что видны были только глаза, на месте не было, хотя они добросовестно ходили на все уроки.

— Да откуда у них ножи! — фыркнула Маша: — Ты что, совсем тупой? Все же на входе забирают…

— Иди сюда! — я поманил девочку пальцем к окну: — Покажу кое-что.

Маша снова фыркнула, но подошла к окну, Таня, из любопытства, увязалась за ней.

— Вон видишь заросли кустов? — я ткнул пальцем в соседний дом, отстовавшей от школы метров на пятьдесят: — Вон там, в самых зарослях, Бакаевы, каждое утро, прячут сумку, а после уроков — забирают. И я уверен, что там ножи или что еще, похуже…. О, а это что такое?

К воротам школы подъехало несколько автомобилей, в том числе одна с эмблемами жандармерии, из которой вышли три человека в полном штурмовом облачении, с пистолетами-пулеметами в руках, которые перекрыли проезд к школе с обоих сторон. А из «гражданских» машин полезли бородатые мужчина, одетые в черное, которые быстренько образовали короткий коридор к воротам школьного двора, по которому степенно двинулись несколько важных и представительных мужиков, с самыми окладистыми бородами, с черными повязками на головах, на которых было что-то написано. Тут же со всех сторон к крыльцу повалила толпа учащихся, в основном, из числа наших, недавно поступивших, «гостей», а на крыльце выстроилась администрация школы во главе с директором.

Мне пришлось встать ногами на подоконник, чтобы видеть то, что происходило на самом крыльце.

Пройдя через толпу учеников, многие из которых бросались к самому солидному посетителю и целовали его руку, тот наконец дошел до ступеней школы, обменялся с директором какими-то любезностями, после чего вся толпа повалила в школу.

— Вы почему здесь? — через пару минут в класс ворвалась наш классный руководитель, запыхавшаяся и возбужденная: — Все же было сказано, что сейчас в актовом зале беседа на религиозную тему, явка обязательна.

— Нам никто ничего не говорил, Софья Викторовна…

— Вот всегда так, все в курсе, один Саша Иванов не в курсе. Что стоим? Быстро-быстро, все в актовый зал… — «классная» убежала, наверное, вытаскивать из классов остальных, кто «не в курсе», мы же стали собирать свои учебники.

Когда через несколько минут мы спустились к актовому залу, все сидячие места в нем уже были заняты, сидели в основном наши недавние соученики, очевидно, что их предупредили заранее. Так как школа с недавних пор стала переполнена, то ряды между креслами тоже были заполнены детьми — стояли те, кого я знал много лет. Окна были плотно заперты, в воздухе витали странные, пряные ароматы и дышать в, казалось бы, просторном помещении, было тяжело

— Давайте, быстро проходите, на проходе не задерживайтесь…- зло зашептали стоящая у дверей завуч, а, присутствующий здесь же, физрук стал запихивать нас в зал, трамбуя, как пассажиров токийского метро в час пик.

Самый бородатый и солидный, которому на входе целовали руки, сидел в середине президиума, и отличался от окружающих его, чуть менее бородатых, тем, что надпись на его головной повязке была выполнена не белой, как у остальных, а золотой краской. Директор наша сидела на самом краешке стола президиума. «Главный» вещал негромким голосом, читая с бумаги, нацепив на мясистый нос очки в тонкой, металлической оправе, на своем, кажется, на пашту, который мой прадед, засевший в моей голове, а соответственно и я, практически не знал, но сидевший рядом с главным мужчина, переводил практически синхронно, с небольшим акцентом.

…справедливая борьба детей Небесного отца увенчалась великой победой и на земли Сибирского санжака вновь опустилась благодать святого учения. И так, как эта земля теперь наша, то умные люди, из числа заблудших безбожников и многобожников, проклятых язычников, дабы гнев Небесного отца не поверг их в огненную бездну, должны отринуть свои ереси, признать учение Небесного отца и склонить перед ним головы, пока он готов принять их и простить творимые ими ранее мерзости…

— Тьфу, бы, прости Господи! — перекрывая бубнеж Главного и голос, вторящего ему, толмача, раздался громкий голос у меня за спиной, и весь зало обернулся к входной двери.

В метре от меня стоял и брезгливо кривил губы Орлов, незаметно вошедший в зал. Преподаватель повернул голову к президиуму, бросил какую-то резкую фразу, после чего выудил из-под рубашки серебристый крестик на толстом шнуре и поднес его к губам, после чего, круто развернувшись, в разлившейся по помещению, густой тишине, вышел из актового зала.

Не знаю, что толкнуло меня последовать дурному примеру без башенного преподавателя, но я, толкнув в бок стоящего рядом со мной Вадика Стеблова, и стал протискиваться к выходу.

Физрук, стоящий, как вратарь, на воротах, чтобы никто из школьников не сбежал с «важного мероприятия», выпучил глаза, потянулся ко мне мускулистой рукой, но встретившись взглядом, вдруг смешался и отвернулся, как будто меня здесь не было.

Не успел я отойти от двери, как она вновь распахнулась и из толчеи выбрался Вадик, а вслед за ним, пища «Мальчики, подождите нас!» Маша и Таня.

— А вы что тут устроили? — почти сразу за девчонками из актового зала выскользнула завуч: — Иванов, Стеблов, Маша, Таня, немедленно вернитесь в зал. Вы что, собрались важное мероприятие нам сорвать, школу в глазах уважаемых людей опозорить? А от тебя, Белохвостикова, я вообще, этого не ожидала…

Протяжный скрип двери заставил завуча обернуться, оборвав нотацию — из дверей повалили ученики, в основном старших классов…

— Илья Николаевич⁈ — закричала Ирина Николаева, растерянно вертя головой в бесплодных поисках преподавателя физической культуры, который минуту назад был здесь, а теперь бесследно испарился:

— Немедленно все вернитесь в зал! Завтра всех только с родителями к занятиям допущу! На учет поставлю!

Поняв, что поддержки не будет, заведующая учебной частью начала орать на детей, выскакивающих у дверей, но те ловко уклонялись от ее рук, которыми она пыталась задержать школьников и почему-то собирались возле нас со Стебловым и, стоящими за нами, девочками.

— Нам, Ирина Николаевна, физически очень тяжело стоять на ногах в такой душной атмосфере. У меня и у ребят удушье началось. Мы на улицу пойдем и «скорую помощь» вызовем если приступ не закончится. И вообще, у нас клаустрофобия. — я махнул рукой и двинулся к выходу на улицу.

Почему-то школьники, покинувшие, вслед за нами со Стебловым, актовый зал, не спешили расходится, кучковались вокруг нас, громко и возбужденно обсуждая возможные последствия и репрессии, которые, несомненно, последуют завтра.