Курсант: Назад в СССР 14 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 52

Шаг, еще шаг…

— Давай лучше выпьем. Спокойно посидим и обсудим, как быть дальше, — всё тем же страшно дружелюбным тоном договорил Бобырёв.

Он достал из-под стола новую бутылку коньяка, открыл, разлил по рюмкам. Сначала чокнулся с Мещерским. Потом — с Шамбой. Но сам не пил, будто ждал чего-то или додумывал мысль.

Шамба поднёс рюмку к губам, запрокинул голову, прикрыл глаза. В этот самый миг Бобырёв потянулся к столу, взял охотничий нож с костяной рукоятью.

Замах. Удар!

Без звука, коротко, жёстко он вогнал клинок в грудь Шамбы.

Рюмка выскользнула из пальцев, ударилась о дощатый пол, разбилась. Шамба завалился на бок, рухнул замертво с лавки, словно мешок. Без стонов.

Вот только что директор фабрики был жив, боялся чего-то, хотел или не хотел. Но теперь он лежал у ног Хозяина, и глаза его закрыты.

— Ты что⁈ — вскрикнул Мещерский, отпрянув и побледнев. — Ты с ума сошёл⁈

Бобырёв вытер нож о скатерть — не спеша, аккуратно. Положил на лавку рядом с собой.

— Сам виноват, — он хмыкнул. — Сказал ему — уезжай. Не верю я носатым, особенно когда запахло жареным. А теперь слушай ты.

Он поднял ледяной и тяжелый взгляд на Мещерского:

— Прибери здесь все. Тело в багажник — и в озеро. Кровь замой, потом хлоркой посыпь. В подсобке найдёшь тряпки, ведро. Сделаешь — поедешь домой. Не сделаешь — сам ляжешь рядом. Я выразился ясно?

Мещерский молча закивал, глядя расширенными от ужаса глазами на неподвижное тело Шамбы, под которым расплывалась багровая лужа.

— Действуй, — бросил Бобырёв и налил себе новую рюмку. В этот раз — до краёв. Опрокинул в себя, крякнул и закусил долькой лимона как ни в чем не бывало.

Но прожевать не успел.

— Стоять. Милиция! — сказал я жёстко, выходя из тени с пистолетом в вытянутой руке.

Беседка будто сжалась. Мещерский дёрнулся, схватился за сердце, словно уже получил пулю. Бобырёв резко обернулся. В руке — рюмка с остатками коньяка.

— Руки за голову, — скомандовал я. — Выходим и встаем мордой к стене. Без глупостей.

В воздухе повисла пауза. Ветер с озера гнал на поляну туман, и всё вокруг казалось зыбким.

Бобырёв медленно встал, будто просто не мог быстрее. И вдруг, схватившись за край стола, дернул его вверх. Бросил. Тяжёлая деревяга полетела на меня. Я только отшатнулся, но на миг потерял обзор. Этого хватило.

Он уже схватил нож, метнул. Я ушел в сторону, но ждал, не стрелял на поражение — этот гад мне нужен живым. Клинок с глухим стуком вонзился в ствол дерева за спиной. Там, где я только что стоял.

Бах!

Я выстрелил — в доски у ног Бобырева. Но он уже схватил бутылку, резким и точным движением разбил о скамью, и в руке его оказалась «розочка».

— Брось, сука! — пригрозил я.

Но тот не послушал, ринулся на меня — будто думал, что я струхну и не стану палить. Или терять ему было нечего?

Бах!

Пуля ударила в бедро. Он дёрнулся, вскрикнул сквозь зубы, рухнул на пол. Кровь пошла быстро, растекаясь по штанине. Он пытался встать, но не смог. Только лицо перекосилось от злобы и боли.

Я подошёл, ногой отбросил стекляшку. Оглянулся. Мещерского нигде не было видно.

Выскочил из беседки. Впереди, на краю поляны, белая «Волга» резко разворачивалась, выкидывая из-под колёс куски дерна. Фары резанули светом по деревьям.

Я вскинул пистолет. До машины — метров десять. Отчетливо виден силуэт водителя, и я целился ему в спину. Но стрелять не стал, перевел ствол на колеса. Молча. Спокойно.

Плавно потянул спуск. Перед самым выстрелом увел ствол чуть в сторону, чтобы не повредить покрышки.

Бах! Бах!

Две пули легли рядом с задними колесами. Машина рванула сильнее, петляя по территории турбазы.

Когда «Волга» почти проскочила ограждение, я дал ещё один выстрел — прицелился точно в створку ворот впереди машины, чтобы придать ускорение Мещерскому. У страха глаза велики. Металл звякнул, сыпанул искр. Автомобиль вздрогнул, но не остановился. Помчался еще быстрее, вырулив уже на проселок.

— Беги, Форрест, — сказал я тихо. — Беги.

Опустил руку. Пошёл обратно.

Бобырёв лежал, сцепив пальцы на ране. Дышал тяжело. Глаза злые, как у зверя в капкане. Я убрал пистолет в кобуру, грубо заломал начальнику милиции руки за спину, надел наручники, сцепив кисти за спиной. Обыскал его тщательно. Пустой. Усадил его на лавку.

После стянул с него брючный ремень и нацепил петлю выше раны — перетянул крепко, чтобы остановить кровь. Он застонал.

— Где Лазовские? — я наклонился к нему.

Молчание.

Я ещё сильнее затянул ремень. Он дёрнулся, закусил губу, зашипел.

— Где они?

— Пошёл ты… — прохрипел Бобырёв.

— Ты ведь знаешь, что я найду. Вопрос — с тобой или без тебя.

Он смотрел вбок. Кажется, ещё немного, и зарычит. Но потом, впервые, опустил глаза.

И молчал.

— Говори… или я ослаблю ремень. Твоя жизнь в моих руках — я это сделаю и буду смотреть, как ты истекаешь кровью… как подыхаешь…

Бах!

Выстрел прогремел совсем неожиданно. Оглушительно. Смертельно.

Стреляли совсем рядом. Я обернулся, на ходу выхватывая пистолет из кобуры. Но краем глаза уже видел, как Хозяин валится с лавки с простреленным виском.

Глава 25

Я резко развернулся на звук выстрела, вскинул пистолет почти автоматически — на звук. Но там, куда смотрел ствол, никого не было. Что за черт? Ни тени, ни шороха. Будто выстрелил сам воздух. Или призрак. И уничтожил Хозяина.

Но нет.

Металлический звук под ногами выдал всё: по доскам беседки покатилась гильза, я услышал, как она зазвенела и замерла у ножки стола. Я перевёл взгляд вниз — и в тот момент понял, откуда прозвучал выстрел.

Шамба.

Он лежал на боку, грудь искололта, кровь тёмными пятнами пропитывала рубашку. Одна рука откинута, но в другой — он всё ещё сжимал пистолет. Пальцы дрожали, будто в них до сих пор не утихал импульс выстрела.

— Сдохни, пёс… — прохрипел он, с трудом приподнимая голову, глядя на неподвижного Бобырёва, а после скривился в улыбке: — Пригодился-таки ствол…. Сука, сам же его мне подарил и сам сдох от него. Вот так судьба… а-а….

В его голосе было всё: боль, гнев, изнеможение и даже некий предсмертный восторг. Упоение тем, что он сумел, добрался, забрал себе последнее слово в разговоре с Хозяином, который длился слишком долго.

Глаза Бобырёва были распахнуты. Мёртвые, остекленевшие, они уставились в потолок беседки. Кровь из головы подполковника стекала на пол, впитывалась в доски, сливаясь тонкой алой струйкой с другой лужей — той, что растекалась под Шамбой. Две жизни — два ручья, встретившиеся в одной точке.

Шамба ещё был жив. Он с трудом перевел взгляд на меня, попытался что-то сказать, но будто подавился воздухом, в горле сперло. Только губы шевелились, а глаза уже потухали.

Я присел рядом, осторожно выдернул пистолет из его пальцев. Тот глухо стукнулся о доски. Шамба сглотнул, напрягся, выдавил:

— Проверь…

— Что? — я осторожно тронул его за плечо. — Что проверить?

Голос его едва шептал. Я склонился ближе, весь превратился в слух.

— Проверь… бункер…

Его зрачки дрогнули в последний раз. Затем расширились, застекленели. Взгляд остановился. Тело обмякло с последним вздохом.

Я ощутил, как рука под моей ладонью стала тяжёлым грузом, как будто ушло напряжение, исчезло всё. И кожа на лице мертвеца будто мигом потемнела и одновременно поблекла. А из ран больше не вытекала кровь. Потому что сердце остановилось.

Шамба умер. Теперь уже точно.

А мне оставалось только одно: понять, что за «бункер» он имел в виду и что я там должен проверить.

Я стоял и смотрел какое-то время на тела, будто ждал от них подвоха. Но мертвецы не воскресли.

И все-таки какой живучий оказался Даур Вахтангович! Даже умирая, сумел отомстить. Выстрел был точный. Смертельный. Как будто всю ненависть, всю боль он вложил в одно-единственное нажатие на спусковой крючок.