Курсант: Назад в СССР 14 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 38

— В самом прямом, — сказал я. — В воде. В Чёрном озере.

Он нахмурился, но не перебивал. А я уже думал вслух, вышагивая взад-вперед:

— Подумайте сами… Все даты совпадают: исчезновения людей и периоды, когда озеро «чернело». Сначала мы списывали это на случайность. Потом — некий ритуал, но — зуб даю, это не совпадение, это система. Расчёт.

— Не понял… — подал голос Катков.

— В момент, когда вода становится чёрной — а мы знаем, что это связано с химическими процессами в озере — там ничего не видно. Пропадает вся, так сказать, визуальная проницаемость. Отсутствие рассеянного света, зеркальной поверхности, даже слабых бликов — это идеальная среда, чтобы замаскировать следы. В такой воде можно утопить хоть чемодан, хоть тело — и ничего не заметят.

— Ну да, ну да… — пробормотал криминалист и тоже стал накидывать свои мысли. — Состав воды сам по себе может ведь влиять и на процессы разложения. Если там высокая концентрация химических соединений, возможно, сероводород, то дело такое — может идти своего рода анаэробное консервирование тканей. В таких условиях трупы не всплывают, как обычно. Нет газообразования, нет брожения. То есть тело не пучит, и оно остаётся на дне. Действительно, очень удобно прятать тела.

Никита Егорович одарил его хмурым взглядом. Конкретные версии он любил — но когда всё вот так нехорошо сходилось…

— Получается, убийства происходили по графику почернения — как по расписанию, — кивал я. — Потому что именно в такие дни вода становится маскировкой. Спрятать труп — проще всего именно тогда. И если мы правы, то на дне Чёрного озера сейчас может быть… всё, что угодно. И ответ — тоже там.

— Ты хочешь сказать, что их сбрасывали в воду именно в те дни, когда озеро становилось мутным? То есть, когда вода темнела? — медленно переспросил Федя. — Чтобы скрыть следы?

— Именно, — подтвердил я. — В обычной воде, даже если камней в карманы накидать, со временем начинается газообразование, разложение, и через два-три дня тело может всплыть. Это обычная физика. А у нас — особые условия. Тело просто остаётся на дне, как в консерванте.

Горохов провёл рукой по голове, задумался.

— Если это действительно так… значит, на дне Чёрного озера — не просто ил и ветки.

— Там может быть целый могильник, — произнёс я. — Никита Егорович, нам срочно нужны водолазы. Я уже выходил на область с этим вопросом, обещали в течение недели, но это не ждёт. Тут каждая минута может стоить утраты следов.

Горохов сел за стол и, не глядя, протянул руку, снял трубку телефона. А второй рукой уже листал справочник. Нашел нужную страницу, щурясь, нацепил все-таки очки, которые так не любил. Эта секундная задержка выводила его из себя.

Крякнул и стал крутить диск телефона. Прижал трубку к уху и слушал гудки. На том конце провода ответили, и шеф зычно проговорил:

— Алло! Областное управление Министерства речного флота? Дежурный? Соедините с аварийно-спасательной частью или водолазной службой. Говорит руководитель специальной следственной группы МВД СССР Горохов. Работаем в Нижнем Лесовске. Да, у вас в области…

Пауза. Щелчки. В нашем кабинете повисла тишина. Потом кто-то ответил, а Никита Егорович, снова представившись, уже другому абоненту, продолжил:

— У нас на объекте — подозрение на наличие тел в акватории Чёрного озера. Дно нужно обследовать. Так вот, нужна водолазная группа, полное снаряжение, автономка. Завтра край… с утра, конечно. Контакт через местное ГОВД Нижнего Лесовска. Руководство — в курсе, и мой телефон запишите, — Горохов продиктовал номер, красовавшийся на аппарате — на крохотной табличке, густо начёрканной кем-то ручкой, а на том конце что-то попытались возразить.

Горохов резко перехватил нить разговора:

— Подосинов, так? Запоминайте. Ваш отказ — это не разгильдяйство. Это саботаж следственных действий по линии МВД СССР. Вы мне начнёте сейчас рассказывать, через какие инстанции вам согласовывать? Мы выполняем особое поручение, приказ утверждён в Москве. Хотите копию — будет на столе у вашего начальника через час. Но завтра водолазы должны быть на берегу, — тут он буквально вколачивал каждое слово. — В противном случае — будете объясняться с прокуратурой, и не местной. Думаю, вы поняли.

Пауза.

— Кто старший группы? Романов? Отлично. Трое человек, полный комплект. Вся координация — через меня лично или через майора Петрова. Всё. Работайте.

Он повесил трубку, посмотрел на меня.

— Фу-ух. Будут. Завтра с утра.

— С боем пробили, — сказал я, усмехнувшись.

— Тут по-другому нельзя, — ответил Горохов. — У нас на дне, возможно, целый уголовный том. А может, и больше. А у них согласования, ети их в душу!

Глава 18

— Совсем забыл! — Катков вскочил с места. — Есть результаты вскрытия.

Он выскочил из кабинета и через минуту под недоуменные взгляды всей нашей группы вернулся с какой-то бумажкой.

— Вот… Заключение судебно медицинского эксперта, — начал он, тут же второй рукой закрывая за собой дверь. — По Гречихиной. Андрей, ты просил отслеживать — я и отслеживаю. Сегодня с утра направил своего участкового в бюро СМЭ, у которого материал по несчастному случаю, — сказал он важно, подчёркивая слово «своего». — Заключение официальное. Всё в порядке.

— И что там? — Горохов с интересом протянул руку, но Алексей не торопился ему отдавать документ. Отлистал до последней страницы, где обычно и пишутся выводы, и продолжил вещать:

— Тело, конечно, обгорело… так, вот — подверглось значительному термическому воздействию, однако процесс карбонизации тканей не был полным. Это позволило провести полноценное вскрытие. При осмотре черепа в проекции левой теменной и затылочной костей был выявлен вдавленный перелом. Форма и характер повреждения указывают на воздействие тупого предмета с довольно-таки небольшой площадью контакта. Дальше…

Катков явно не торопился, но я решил его не подстёгивать. Мне было о чём подумать.

— Судя по контурам перелома и глубине деформации — порядка полутора сантиметров — предмет, вероятнее всего, был металлическим, с тупой или плоской рабочей поверхностью. Возможно — обух топора, небольшая кувалда или аналогичное орудие. На поверхности головы в районе перелома отсутствуют признаки выраженного термического повреждения, что свидетельствует о том, что травма была нанесена до воздействия высокой температуры.

Я поиграл желваками и спросил:

— То есть сначала ударили — а потом уже подожгли?

— Так и выходит. Пожар — инсценировка. Дом сложился уже позже. Никакие обрушенные конструкции на голову потерпевшей не падали, там была бы другая картина. Характер повреждения однозначно прижизненный. Травма, скорее всего, спровоцировала быструю потерю сознания и смерть от внутреннего кровоизлияния.

Горохов присвистнул и покачал головой:

— Значит, имеем факт убийства. Думали, что огонь скроет следы, но пожарные сработали и труп вытащили.

— Да, — кивнул Катков. — Факт скрытый, замаскированный под несчастный случай. Пожарные по своей части не усмотрели криминала, но у них взгляд узкий, а эксперт — дело другое. Тут уже не отвертишься.

Я шумно выдохнул.

— Вот, что Алексей, пускай твой участковый пишет рапорт об обнаружении признаков преступления и передает материал в прокуратуру на возбуждение. А там я его подхвачу, — дал указания Горохов.

— Как вы дело-то заберете? Пока нет оснований объединять с нашей серией, — ответил Катков, который уже вжился в роль грамотного руководителя. — Формально это отдельный эпизод. Возбуждать будут местные, по линии убийства.

— М-да… Будем думать, — морщил лоб шеф.

Ну ладно, пора мне подать свою реплику.

— Есть зацепка… — вмешался я. — Я напишу рапорт, что погибшая дала мне некие ценные сведения по пропавшим без вести. Которые, в оперативных целях, я не буду раскрывать. И после этого ее убили. Ну и дверь в дом была заклинена во время возгорания, будто специально, чтобы раньше времени ее не вытащили, и тело успело сгореть, обуглиться. На основании рапорта мы подтянем дело Гречихиной под наше. Так ведь, Никита Егорович? — я выставил ладонь, как бы предупреждая возражения: — Слабоваты, конечно, основания, только с моих слов, получается, но будем продавливать… Местные-то неохотно способствуют расследованию.