Курсант: Назад в СССР 14 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 35

— Не слабо… — присвистнул я. — Сколько длился эффект?

— От 36 до 48 часов. Потом начинались неприятные последствия для организма — истощение дофаминовой и серотонинергической систем, сбой в работе лимбической зоны. Пропадало торможение, появлялись агрессия, галлюцинации. Один из участников задушил своего сослуживца без причины. Другой выпрыгнул с третьего этажа, сломал обе ноги, но продолжал ползти. Через сутки умер — отёк мозга, острая нейротоксическая реакция.

Картина вырисовывалась удивительная.

— Несколько человек умерло, я так понимаю. Значит, эксперимент свернули?

— Формально — да. Проект приостановили в 1958 году, под грифом «временной консервации». Но сам понимаешь, вещество никто не будет уничтожать, сверху поступило указание сохранить на случай особого режима — «в условиях угрозы крупномасштабного конфликта». Подземный комплекс частично затопили, своды старых каменоломен — подорвали, оформив как списание аварийного объекта. Склад с ампулами остался там, под водой. И с тех пор к нему никто не возвращался. Официально — его просто нет.

Орлов посмотрел так, что, мол, всё, рассказал. Но мне, конечно, этого было мало — это только основа, концепция, рамка. То, что было четверть века назад. Поэтому я задал следующий короткий вопрос:

— И теперь что?

— Пять лет назад наткнулись на старую вентиляционную шахту. Обычная проверка — радиационный контроль на заброшенном объекте. Под завалами оказалась дверь. Мы отреагировали. Когда вскрыли — лаборатория была пуста. ПС-63 исчез. Весь объём — двадцать два литра концентрата. По оперативным каналам отследили: ушло на юг. Сначала Узбекистан, потом Туркмения. Дальше — след через погрузки в Кушке. Несколько совпадений — на маршрутах снабжения времён операции «Каскад» в Афганистане.

Он снова замолчал. Я ждал, показывая — нет, Борислав Гордеевич, ещё не всё. Он говорил неохотно, будто уговаривал себя.

— Я здесь, чтобы понять, куда это в итоге попало. Официально я не занимаюсь этим расследованием, а прикреплен к вашей группе. Якобы для оказания помощи в поиске пропавших людей.

— Ну ни хрена себе… — я почесал подбородок. — У нас тут, выходит, не Чёрное озеро, а филиал НИИ спецхимии?

Или лаборатория сбрендившего доктора Октавиуса — это, конечно, я не стал говорить вслух.

— По стране много разных подобных объектов. Сейчас перестройка, и они никому не нужны. Но отреагировать мы обязаны.

— Только объясни: почему именно здесь? Почему не Москва, не Урал? Почему это место?

Орлов вздохнул. Снял очки, протер, долго не отвечал.

— Потому что оно идеально. Место тихое, будто от мира отрезанное. Лес, болота, старые штольни. А главное — сама вода.

Я нахмурился.

— А что с водой? Ну я видел, как она чернеет, но что с того?

Орлов слегка пожал плечами, будто удивился самому вопросу.

— Вода специфическая. Высокая минерализация, плотность выше нормы. По результатам проб — повышенное содержание железа, марганца, возможно, следовые концентрации других металлов. В придонной зоне — почти полный дефицит кислорода. Это давно наши лаборатории знали, а официально озеро было не исследовано.

Конечно, мы вместе слушали записи Мельникова, но мне ещё не вполне было ясно, в чём тут суть для лаборатории суперлюдей. Орлов же сделал паузу.

— В таких условиях разложение почти не идёт. Нет микрофлоры, нет бактерий. Всё, что туда попадает, буквально замирает. Без газа, без запаха, без изменений. Анабиоз. Формалин — отдыхает.

— Удобно, — пробормотал я. — Если нужно что-то спрятать. Я так понял, что некоторые последствия экспериментов требовали… тихой утилизации. Без бумаг, без следов. И озеро подходило идеально. Так?

Я смотрел прямо на Орлова, и он отвёл взгляд.

Потом проговорил:

— Григорич, сам понимаешь… Мне и то не всё известно. Многое по тем разработкам до сих пор под грифом. Но…

— Были жертвы?

Он кивнул.

— Да. Люди погибали.

— Кто? Подопытные?

— Заключённые. Осуждённые по особо тяжким статьям и приговоренные к смерти. Всё, что нужно было скрыть, — скрыли. И озеро справлялось с этим лучше любого спецкладбища.

— Вот, значит, как… — я зажевал губу, глядя в сторону, раздумывая. — Но люди-то почему пропадают, чёрт побери?

— Не знаю, — Орлов смотрел теперь на меня прямо, по-честному. — Я бы и сам хотел это понять.

— Как вообще сам полагаешь, пропажа людей как-то связана с исчезновением ПС-63?

— Андрей Григорьевич… ну, правда — не знаю. Всё, что знал, я тебе уже рассказал.

Я медленно кивнул, обдумывая. Секретная лаборатория… почему я не удивлен? Нет, удивлён, конечно, но не бегаю взад-вперёд по коридору или не пытаюсь хотя бы себя ущипнуть, чтобы проверить, возможно ли такое вообще. А потому что СССР умел прятать. Умел строить города, которых не было на карте, и — когда-то — лагеря, куда людей отправляли без фамилии и срока.

— А ткани Шамбы, — продолжил я, — он же отправляет как раз в те республики, что граничат со странами, где этот препарат уже «засветился», так?

— Совершенно точно, — подтвердил Орлов.

— Значит, вещество может быть у Шамбы. Это логичная версия. И объясняет все эти финты с поставками тканей. Выбей санкцию через своих — и…

Но тут Орлов громко вздохнул.

— Если бы всё было так просто, — ответил он, разводя руками. — Вряд ли мы что-то найдём у него дома. И потом… если он действительно в этом замешан, то работает не один. Такие схемы в одиночку не крутят.

— Мещерский, — кивнул я. — Председатель горисполкома. У него с Шамбой связи тесные. Я это сразу заметил. Не исключено, что и он в теме. Только действовать надо быстро. Пока они не почувствовали, что к ним подбираются.

— Скажу прямо, Григорьевич… — тихо проговорил Орлов. — По моим данным, в этом деле может быть замешана почти вся местная верхушка. Поэтому официально я здесь пыхчу только по линии пропавших без вести. Работаю с тобой, так сказать по милицейской теме.

— Один? — уточнил я, хотя ответ и так был понятен.

Он кивнул.

— Да, по-тихому… Сам понимаешь, стоит сюда приехать нашей группе из Москвы, и о тишине можно сразу забыть. Сейчас мы ещё можем работать в тени, но если всплывёт хоть что-то вот из этой темы — сразу тень закончится.

— Спасибо за откровенность… Но мне главное — убийцу поймать.

Борислав Гордеевич посмотрел на меня с удивлением.

— А Гриша? Разве это не он?

— Работаем, товарищ майор, работаем…

Работа кипела. Света продолжала вести беседы с задержанным и шаг за шагом расшатывала его защиту. Федя проверял детский дом и ДЮСШ, копался в документации, пробивал связи по месту работы Анны Васильевны Лазовской и ее сына Игоря. Первая трудилась воспитателем, а второй — тренером по боксу.

Катков был, пожалуй, свободнее всех — экспертиз в производстве пока не имел, только подписывал рапорты да бумаги от своих новых сотрудников. Делал это с удовольствием, очень даже его устраивали кабинет, кресло и ощущение важности. Даже Горохов на Алексея не ворчал, как обычно он это делал. Ну, и мы не очень-то дёргали.

Сам Никита Егорович вместе с БХСС-ником ушёл с головой в счета, накладные и фактуры, которые мы изъяли на фабрике «Красная Нить». А я собирался навестить Мещерского — председателя горисполкома. Хотел поговорить по душам и потянуть за ниточку, ведущую к Шамбе. Нюх подсказывал — они завязаны. Нужно копать именно там.

Я уже тянулся за ключами от машины, собираясь ехать в горисполком, когда кто-то тихо постучал в дверь. Стучали нерешительно, так сотрудники не стучат.

— Войдите, — сказал я, не вставая.

Дверь отворилась, и в кабинет грациозно скользнула Лиза. Груня.

— Привет, — удивился я. — Ты что, забыла, что приходить в открытую опасно?

— Я слышала, в город прибыли твои московские коллеги, — сказала она, проходя к столу. Двигалась она, как будто шла по подиуму: плавно, виляя бедрами, с тем самым видом — «я знаю, что на меня смотрят». Платье — струящееся, облегающее, с вырезом на груди вызывающим, но чертовски уместным на её фигуре. — Теперь вы быстро найдёте его… Того, кто убивает. Что мне бояться?