Курсант: Назад в СССР 14 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 11

— Наверное, — не стал пока спорить тот.

— Ну, тогда будем работать каждый по своему плану.

— Конечно, — нехотя кивнул Орлов, ему явно не понравилось такое предложение, ведь он рассчитывал идти бок о бок со мной, понять бы еще, зачем. — Главное — не наступать друг другу на ноги.

— А если наступим?

— Тогда будем извиняться. Или… объяснять.

Он повернулся, будто собрался уходить, но вдруг остановился и произнёс:

— Кстати, архив местный, говорят, сгорел. Не правда ли, удобно?

Я только кивнул — будто и мне тоже удобно, хотя я-то по другую сторону баррикад, а этот всю милицию под одну гребенку.

Орлов ушёл. За ним тянулся тонкий след одеколона — дорогого, но безликого и непонятного, как вся его деятельность.

А я остался один, присел, провёл пальцем по строкам приказа, задумался, вчитываясь в витиеватые формулировки. Если уж комитетчики сунули нос, значит, в этом озере прячется что-то куда большее, чем просто тёмная вода.

И где-то в глубине души я уже знал — с Орловым придётся идти до конца. Только вот до какого? Ну-у… мне не привыкать… однажды я и убил следователя прокуратуры. За дело, конечно.

Я решил навестить гражданку Краснову — ту самую учительницу, из-за которой, собственно, и закрутился весь этот клубок. Вернее, благодаря Надежде Ивановне мы вообще о нём узнали.

— Вот её домашний адрес, — деловито сообщила в школе тётка в строгом костюме с массивной брошью на лацкане. Завуч, видимо. — Но дома вы её не застанете.

— Почему?

Тётка хмыкнула и подбоченилась.

— Сейчас каникулы, отпуск. А она, вместо санатория или юга, всё лето в пыльном музее да в архивах торчит. Такая у нас учитель истории — краевед-любитель. Даже на полставки туда устроилась, чтоб под неё расписание подгоняли, как ей удобно. Совсем ни стыда, ни совести, — добавила та с обидой, как будто Краснова испортила ей жизнь.

Музей краеведения города Нижний Лесовск прятался в старом купеческом особняке — обшарпанном, посеревшем от времени, но всё ещё пытавшемся держать спину.

Я вошел внутрь. Под стеклом — бронзовые наконечники стрел, облупленные ножи, кости, бусины. В углу чучело облезлого волка с мутными глазами, устремлёнными в вечность. Всё — как положено в провинциальном музее, время здесь зависло.

Прошёл по скрипучим коридорам, а мои шаги будто шли за мной же — отдавались гулким эхом, как в полупустом театре. Администраторша с жуткой химией на голове на мой вопрос ткнула пальцем:

— Левое крыло. Там и сидит, как обычно.

Дверь в кабинет Красновой была приоткрыта. Я постучал и вошёл.

Комната напоминала логово архивной крысы. Стопки жёлтых бумаг, ящики с надписями «Фонд № 3», «Копии актов за 1957», тут же какая-то большая старая бумага, наверное, карта города, свернутая в рулон и зажатая резинкой. На подоконнике — герань в банке из-под сгущёнки, полуувядшая, но цепляющийся за жизнь и лучик солнышка, что пытался пробиться сквозь плотные занавески в мрачноватое архивное царство.

За столом сидела женщина лет тридцати пяти. Простое серое платье, волосы собраны в тугой хвост, лицо строгое, без следа косметики. Вся — сдержанная, спокойная. Она была погружена в чтение какой-то потрепанной книги толщиной с московский телефонный справочник.

Подняв глаза, она настороженно посмотрела на меня.

Я шагнул ближе и раскрыл удостоверение:

— Милиция… Надежда Ивановна Краснова?

— Да. Это я, — вздохнула она и отложила книгу. — Вы опять по тому же поводу? Я уже всё рассказала — горкому, журналистам, даже тому из Комитета, что в в костюме и дурацком галстуке. Все спрашивают: зачем, почему, с какой целью. А я-то думала, кто-нибудь приедет разобраться, а не пальцем грозить. Что вы опять от меня хотите?

— А я и приехал, как раз, чтобы разобраться, — я спокойно убрал удостоверение. — Петров Андрей Григорьевич. Майор милиции, прибыл из Москвы.

Она внимательно посмотрела на меня, будто пыталась прочитать по лицу, кто я на самом деле. И в её взгляде впервые мелькнуло что-то тёплое.

— Значит, стращать не будете?

— Наоборот, помогать. Но я бы хотел, чтобы вы мне всё рассказали. Подробно.

Она вскочила, достала толстую папку, выложила на стол листы с аккуратными записями, газетными вырезками, списками. Бумаги были пожелтевшие, исписанные от руки, с заметками на полях. Работала она, видимо, серьёзно и явно не один год материал собирала.

— Вот… я… я интересуюсь нашим городом, историей, событиями. И всем тем, что обычный горожанин не замечает. И я случайно обнаружила… Они исчезают поодиночке. Раз в месяц, если примерно. Но какая-то закономерность есть, она должна быть.

Она занервничала, видимо, сочтя, что незнание причин и закономерностей — её недоработка, и всё пыталась поровней разложить передо мной свои бумаги.

— Успокойтесь. Все нормально, не торопитесь.

Учительница перевела дух и продолжила:

— И эти бедняги… ну, пропавшие…. почти все из них такие люди, что, знаете, никому не нужны. Пенсионеры, работяги без родни, есть и пьющие, и сидевшие. Никто не пишет заявление. Никто… никто не ищет.

Я молча листал ее наработки. Там были рукописные записи, какие-то фото незнакомых людей, газетные вырезки, копии ее писем в область и в другие инстанции. Но особенно меня заинтересовал один документ — список людей, которые пропали. Ага! Это очень гуд. В милиции такого списка нет, якобы документация сгорела, а тут его я могу позаимствовать.

— А милиция? — поднял я бровь на собеседницу, подстёгивая ее к откровенности.

— Говорят, заявлений нет. Проверим, дескать. А потом — тишина. И самое странное — почти все же исчезли в районе Чёрного озера.

Я поднял взгляд.

— Его уже упоминали.

— Да. Это у нас… Странное место. Вода чёрная, будто отработкой кто-то залил. Даже школьники туда не ходят. Я искала хоть какие-нибудь химические отчёты, анализы воды. Ничего. Как будто озера нет.

Я сложил бумаги.

— Надежда Ивановна…. Вот этот список пропавших, можно я его возьму?

— Да, конечно. У меня, если что, есть копия. Уверена, что это не полный список, я ведь только недавно стала всё анализировать и проверять.

— Спасибо. Вы серьёзно помогли.

— Только вы — вы никому не говорите, что это я дала. Я и так тут словно белая ворона. Да и живу я этим городом, этой историей. Просто не хочу, чтобы люди пропадали, как будто их никогда и не было.

Я не успел задать Красновой следующий вопрос, как дверь в её кабинет распахнулась с гулким стуком, и на пороге возник субъект странного вида.

Он был высок и худощав, с лихорадочным блеском в тёмных глазах. Патлатый — волосы до плеч, слегка волнистые, спутанные, но чистые. Козлиная бородка, которая толком и не росла, так — тянулась из последних сил, как сорняк из трещины в асфальте, придавала ему сходство то ли с проповедником сектантской общины, то ли с музыкантом-неформалом. Вельветовая куртка с заплатами на локтях (то ли по моде, то ли после ремонта), поношенные джинсы, на ногах рваные кеды — всё выдавало в нём кого-то навроде хиппаря, но было в его фигуре что-то собранное, даже сосредоточенное и интеллектуальное. Наверное, так мне казалось из-за его очков, а может, взгляд шибко глубокомысленный.

— Это вы?.. — выдохнула Краснова, уставившись на вошедшего, а затем порывисто поднялась со стула.

— Я! — радостно тряхнул бородкой незнакомец. — А вы… вы — Надежда Ивановна?.. — произнёс он с нескрываемой улыбкой.

— Я вас сразу узнала! — проговорила учительница и, зардевшись, как в старом фильме, шагнула к нему. — Прямо как с фотографии в «Науке и жизни», только… моложе!

— Спасибо, — удивительно, но «хиппи» тоже смутился. — А я вас себе именно так и представлял… — он неловко протянул руку, хотел пожать, но передумал, будто пожалел, что всё слишком официально. Вместо рукопожатия они на мгновение просто стояли рядом, глядя друг другу в глаза, словно между ними уже успела установиться невидимая, но прочная связь. Но только когда и как, я пока не понимал. Ведь, судя по их диалогу, видели они друг друга впервые.