Неправильный разведчик Забабашкин (СИ) - Арх Максим - Страница 21

Но разведчика, как я уже сто раз понял, было не остановить, и он бесцеремонно предложил мне покинуть квартиру и больше никогда сюда не возвращаться.

Что ж цепляться за жилплощадь я не собирался. Отряхнул форму, рукой расчесал волосы, напялил фуражку, накинул на плечи ранец и посмотрел по сторонам, пытаясь найти чемодан.

Его нигде не было видно.

«Наверное, на крыше дома остался. Блин, а ведь это 'палево». Если его найдут, то опять заведут шарманку о французах, — стал анализировать я. Но почти сразу пришёл к выводу, что и хрен с ним. — Найдут или не найдут, абсолютно не важно. Ничего им это не даст. Тем более всё произойдёт не так уж и быстро. Пока отойдут от шока, пока начнут разбирать завалы, к тому времени я уже буду отсюда очень далеко, и след мой будет потерян. А раз так, то и думать об этом не имеет смысла.

Выкинул эти мысли из головы, но перед тем, как уйти, поинтересовался у коллеги:

— Скажите, уважаемый Антон Фёдорович, а вы не в курсе, почему под мостом так сильно рвануло? Неужели там кто-то перевозил какую-то новую бомбу?

— Какие ещё бомбы? — отмахнулся тот и пояснил: — Там состав со снарядами шёл, а внизу две баржи проплывали. Одна бензин везла, а другая селитру с удобрениями. Вот эта гремучая смесь и рванула.

— Ясно. А я уж было подумал про «ядрён батон», — облегчённо вздохнул я, радуясь тому, что не только избежал возможного облучения, которое легко мог бы получить, находясь вблизи эпицентра взрыва, но и тому, что у Германии этого оружия нет, и не будет.

Моё изменившееся настроение не осталось незамеченным.

— Чему вы обрадовались? — продолжая хмуриться, поинтересовался Живов.

— Да так, просто мысли некоторые вдруг посетили, — отмахнулся я и уточнил очередной непонятный мне вопрос. — Кстати, а откуда вы знаете, что везли баржи, и что в поезде было?

— Вы забываете, где я работаю. Услышав взрыв, я сразу же позвонил на службу. Туда уже начала стекаться первая информация. Оттуда и про Гиммлера узнал.

— Ясно. Спасибо за инфу.

Понимая, что теперь наши дороги расходятся уже окончательно и раз и навсегда, сухо попрощался с разведчиком, пожелал ему удачи и покинул квартиру.

«Что ж, теперь можно с горечью констатировать, что я таки добился своего — вновь остался один и отныне должен рассчитывать только на свои силы», — говорил себе я, быстрым шагом удаляясь от почти не разрушенного дома разведчика.

Мне было жаль с ним расставаться. Я рассчитывал на его помощь. Но случилось, как случилось, и мы разошлись как в море корабли. И он, и я прекрасно понимали, что методы работы с вражескими наймитами, у нас совершенно разные. А потому, это расставание, по большому счёту, было большим плюсом и для нас обоих. Для него, потому что теперь ему не нужно было думать о скором провале, и он мог, наконец, без оглядки на мои исполнения, заняться своей непосредственной работой — сбором разведанных. Ну, а для меня, потому что отныне я был свободен — у меня теперь не было никаких рамок и запретов, которые могли бы хоть как-то ограничивать и сдержать мою неуёмную натуру. Впрочем — нет, один запрет всё же был. И установил его я. В категорической форме запретил себе заниматься «самодеятельностью» и проводить операции в Берлине и его окрестностях. Ту территорию я решил считать подведомственной резидента.

«А то мало ли что я ещё соберусь уничтожить. Потенциальных целей-то много. И при их уничтожении, не хочется подвергать жизнь коллеги опасности. Он и так настрадался со мной. Пусть теперь хоть поживёт более-менее спокойно. А вообще, стоит признать, что я с самого начала неправильно себя повёл. Точнее сказать, даже не неправильно, а наивно, — продолжал размышлять я, пробираясь по разрушенной улице. — На что я рассчитывал, общаясь с Живовым? Надеялся на то, что он даст мне полный карт-бланш на любые мои действия? Это воистину была самая настоящая наивность, ведь он тоже не сам по себе. У него есть начальство, которое узнав о том, что я тут оказался, наверняка впало в шок. И я думаю, что обеспокоенность 'Центра» была даже не тем, что я мог бы наломать тут каких-либо дров. А тем, что своими действиями я подвергал риску ценного агента. А ведь его работа в шифровально-дешифровальном отделение, очевидно, была ценна — через руки нашего разведчика проходило множество важной, стратегической информации. А тут я нарисовался: 'здравствуйте, а можно я немножко постреляю. Разумеется, им это было нафиг не нужно.

Нет, конечно, тут стоит, отметить, что пострелял я не так уж и плохо. Конечно, с зэками не очень удачно получилось, но вот с экипажем «Шеера» вышло вполне себе. Да и взрыв в Берлине тоже может пойти в зачёт. И это я не говорю о той фигуре, которую я по чистой случайности отправил в геенну огненную. Генрих Гиммлер — один из идеологов фашизма, приверженец расовой теории, рейхсфюрер СС. И всё это существовавшее в одном теле, я отправил с нашей планеты нахрен. Ну не красавец ли я?

Очевидно, что красавец! И также очевидно, что как минимум какой-нибудь орден я заслужил. Ведь ликвидированная фигура была мощная и сняв её с доски я существенно менял всю картину крысиной возни в верхушке Третьего рейха'.

Ну да ладно, по большому счёту, как там будет дальше, меня в данный момент не касалось. А вот что меня касалось, так это очередное недопонимание с разведчиком.

На самом деле мне нужно было уйти и не останавливаться ещё в тот момент, когда он впервые стал мне приказывать не выходить из дома. В тот момент, он уже взял бразды правления на себя, невзирая на нашу раннюю договорённость. Но я не придал этому значения, решив, что это просто форма речи. Однако это было не так. Живов хотел быть командиром и всячески пытался меня подчинить.

«А вообще, детский сад, штаны на лямках, — вздыхал я, шагая по мостовой в направлении железнодорожного вокзала. — Вроде бы два взрослых человека могли бы договориться, но из-за амбиций и желания одного покомандовать, и нежелание другого слепо подчиняться тому, кто не его командир, привело к окончанию всех дружеских отношений».

Но могли ли быть эти отношения взаимовыгодными? Думаю — нет. И обоснованием этому служит тот факт, что преследовали мы в своей работе две различные противоположности в разведывательно-диверсионной деятельности. Он занимался исключительно сбором разведданных и передачей их в Москву, а я занимался и далее собирался заниматься именно уничтожением противника. То есть, по сути — диверсионной деятельностью.

«Ну, какой из меня разведчик, если я как вижу цель, так у меня сразу же „планка“ падает? Разве что — неправильный».

Впрочем, справедливости ради, стоит отметить, что из-за произошедшего конфликта, я и диверсантом становился тоже не очень результативным. Обрезав себе связь с «Центром», я исключал не только возможность получения нужной информации по целям, но и помощь с документами, материальным и техническим обеспечением. Всё это мог бы предоставить мне Живов, но теперь уже не предоставит, ибо отныне я предоставлен сам себе. По факту, я вернулся к тому, с чего и начал, впервые попав в Германию — мне самому предстояло искать объекты для проведения будущих операций. И нужно сказать это очень удручало, ведь такие объекты я мог найти только случайно. А значит, моя эффективность как боевой единицы значительно падала.

Но нет худа без добра. Отныне я был сам вершителем своей судьбы, мог лететь на все четыре стороны и творить всё что душе угодно. Разумеется, в разумных пределах и строго в рамках международного права, которое засев у меня в голове, уже весь мозг мне сгрызло.

До вокзала добрался менее чем за час. Мне повезло, и как только я пришёл на остановку, идущий в нужную мне сторону автобус, несмотря на небольшое ЧП и стоящую в воздухе пыль, подошёл через пятнадцать минут.

Уже вскоре я прибыл на железнодорожный вокзал.

«Что ж, прощай Берлин. На некоторое время я тебя покидаю. Но ты не волнуйся. Уже скоро я сюда вновь наведаюсь. И возможно, что уже буду не один, а совместно с частями доблестной Красной армии», — пообещал я городу и попросил кассиршу дать мне билет куда-нибудь подальше отсюда.