Энн в Грингейбле - Монтгомери Люси Мод - Страница 45

— Вытяни немного вон ту оборку — вот так; дай я сама завяжу пояс. Теперь туфли. Я заплету тебе волосы в две толстые косы и повяжу на них примерно посередине большие белые банты… Нет-нет, оставь лоб открытым, пусть будет просто мягкий пробор. Эта прическа идет тебе больше всего, Энн. Миссис Аллан говорит, что с таким пробором ты похожа на мадонну. К волосам я приколю тебе маленькую розочку. У меня на кусте как раз распустилась одна розочка, и я приберегла ее для тебя.

— А жемчужные бусы надеть? — спросила Энн. — Мэтью привез мне их из города на прошлой неделе, он будет доволен, если я надену его подарок.

Диана задумалась, чуть наклонила свою черную головку, разглядывая Энн критическим оком, и наконец высказалась в пользу бус, которые тут же и украсили белую шейку Энн.

— У тебя очень элегантная внешность, Энн, — сказала Диана без всякой зависти. — Наверное, это оттого, что у тебя такая чудная фигура. А я толстушка. Я всегда боялась, что вырасту толстушкой. Так оно и получилось, никуда от этого не денешься.

— Зато у тебя такие прелестные ямочки на щеках, — улыбнулась Энн, ласково глядя на красивое оживленное личико Дианы. — Просто очаровательные ямочки, как будто вмятинки в сметане. А я уже и мечтать перестала о ямочках на щеках. Но, с другой стороны, так много моих мечтаний сбылось, что мне грех жаловаться. Ну как, все в порядке?

— Комар носу не подточит, — заверила ее Диана, и тут в дверях появилась Марилла. Она была такая же худая, как раньше, да и седины еще прибавилось в волосах, но выражение лица стало гораздо мягче, чем в былые годы.

— Входи, Марилла, и погляди на нашу декламаторшу. Правда, она замечательно выглядит?

— Да, у нее аккуратный вид, — неохотно признала Марилла. — Мне нравится эта прическа. Но платье она наверняка выпачкает по дороге домой, когда на пыль осядет роса, да и слишком уж оно легкое для сырых ночей. Органди — ужасно непрактичный материал; я так и сказала Мэтью, когда он его купил. Но с Мэтью теперь совсем сладу нет. Раньше он прислушивался к моим советам, а теперь знай покупает Энн наряды, сколько бы они ни стоили. Продавцы в Кармоди уже пронюхали, что ему можно всучить что угодно. Стоит только сказать, что это — последний крик моды, и Мэтью сразу лезет за кошельком. Садись только подальше от колес, Энн, и накинь теплую кофточку.

И Марилла пошла вниз, с гордостью думая о том, как хороша Энн в белом органди, и жалея, что сама не может поехать на концерт и послушать ее декламацию.

— Может, платье и правда помнется от сырости? — озабочено спросила Энн.

— Ничего подобного, — решительно заявила Диана, отодвигая гардину на окне. — Ночь ясная, и никакой росы не будет. Погляди, какая луна.

— Ох, Диана, — вздохнула Энн, — я так люблю свою милую комнату. Просто не знаю, как я с ней расстанусь через месяц.

— Только не вспоминай сегодня о том, что ты через месяц уедешь, — взмолилась Диана. — Я не хочу об этом думать. У меня сердце сжимается от этой мысли, а сегодня я хочу повеселиться от души. Что ты будешь читать, Энн? Ты волнуешься?

— Нисколечко. Я так часто декламировала перед публикой, что теперь уже совсем не боюсь. Я решила прочитать «Клятву девы». Это такая трогательная поэма. Лаура Спенсер выступит с комическими стихами, но я предпочитаю, чтобы мои слушатели не смеялись, а плакали.

— А если они вызовут тебя на «бис», тогда что будешь читать?

— Станут они меня вызывать, — насмешливо сказала Энн, хотя в глубине души все же надеялась, что станут, и уже представляла себе, как утром за завтраком будет рассказывать Мэтью про свой успех. — А вон и Билли с Джейн подъехали. Пошли.

Билли Эндрюс потребовал, чтобы Энн села на переднее сиденье рядом с ним, и Энн нехотя покорилась. Она предпочла бы сидеть сзади с подружками, где они смогли бы вволю поболтать и посмеяться. А с Билли ничего этого не получится. Этот большой, плотный и серьезный двадцатилетний парень с круглым, совершенно лишенным какого-либо выражения лицом мучительно терялся в разговоре с девушками и был совершенно не способен поддерживать разговор. Но ему ужасно нравилась Энн, и он предвкушал удовольствие ехать в «Белые Пески» рядом с этой очаровательной тоненькой девушкой.

Однако Энн, полуобернувшись к девочкам, почти всю дорогу проболтала с ними, лишь изредка бросая Билли кость в виде вежливого замечания, в ответ на которое он только широко улыбался, не в силах придумать хоть что-нибудь, а если и отвечал, то с большим запозданием. Множество колясок ехало в «Белые Пески», и по дороге то и дело слышались взрывы веселого молодого смеха. Наконец они подъехали к сверкающему огнями отелю, где их встретили дамы из организационного комитета. Одна из них отвела Энн в артистическую уборную, которая была заполнена членами шарлоттаунского Симфонического клуба. В этом изысканном обществе Энн вдруг застеснялась, почувствовав себя деревенской простушкой. Среди сверкающих и шуршащих шелков и кружев ее платье, которое в Грингейбле казалось таким красивым и изящным, сейчас представилось ей невыразительным и простоватым. Что такое ее дешевые бусы по сравнению с бриллиантовым колье на стоящей рядом с ней даме? И какой жалкой казалась ее единственная розочка рядом с роскошными орхидеями и лилиями, которые она видела на других! Энн сняла кофточку и шляпку и забилась в угол. У нее было скверно на душе, и больше всего она хотела снова очутиться у себя в комнатке в Грингейбле.

Еще хуже она почувствовала себя на сцене огромного концертного зала, куда они все вскоре вышли. Ее ослепили яркие электрические лампы, и она растерялась от аромата духов и гула в зрительном зале. Как было бы хорошо сидеть вместе с Дианой и Джейн, которых она заметила в задних рядах и которые, по-видимому, наслаждались жизнью. Энн оказалась между толстой дамой в розовом шелке и высокой девушкой в платье из белых кружев, у которой на лице застыло высокомерно-презрительное выражение. Полная дама время от времени поворачивала голову и разглядывала Энн в лорнет. В конце концов это разглядывание окончательно выбило девушку из равновесия и ей захотелось крикнуть: «Нечего на меня пялиться!» А высокомерная девица в кружевном платье громко говорила своему соседу с другой стороны, что в зал набилась всякая деревенщина. «Вот повеселимся, — презрительно говорила она, — глядя на жалкие потуги сельских красоток». Энн решила, что эту девицу она будет вспоминать с ненавистью всю свою жизнь.

К тому же Энн не повезло — оказалось, что в отеле остановилась профессиональная чтица и согласилась принять участие в концерте. Это была гибкая черноглазая женщина в замечательном платье из переливающегося серого шелка, которое, казалось, было соткано из лунных лучей. На шее у нее красовалось рубиновое колье, а в волосах — гребень с рубинами. У нее оказался изумительно выразительный голос и она искусно им пользовалась. Аудитория бешено ей аплодировала. Энн, забыв о себе и своих огорчениях, упоенно слушала ее декламацию. Но когда чтица завершила выступление, Энн закрыла лицо руками. Она никогда не посмеет выйти после нее на сцену — никогда! Тоже мне, воображала, что умеет читать стихи! Господи, если бы можно было перенестись отсюда домой, в Грингейбл!

И тут, в самый неблагоприятный для Энн момент, она услышала, что конферансье назвал ее имя. Энн заставила себя подняться на ноги — не заметив, как девица в кружевном платье удивленно вздрогнула (да если бы и заметила, то не поняла бы, что это в своем роде комплимент) — и, почти не различая ничего перед собой, вышла на авансцену. Она так побледнела, что Диана и Джейн схватились за руки от беспокойства за подругу.

Энн была парализована ужасом. Да, ей часто приходилось выступать перед публикой, но она ни разу не выступала в таком большом и роскошном зале, никогда не видела перед собой столько дам в вечерних туалетах, столько скептических лиц. Она чувствовала себя чужой в этой атмосфере богатства и утонченной культуры. Разве можно сравнить этот зал с маленьким клубом в Эвонли, где на простых скамьях сидели ее друзья и соседи? А эта публика будет судить ее без снисхождения. Может быть, эти дамы, как и девица в кружевном платье, предполагали повеселиться, глядя на «жалкие потуги сельских красоток»? Энн было невыносимо стыдно и страшно. У нее дрожали колени, сердце билось неровно, и ее охватила страшная слабость. Она не находила сил выговорить хотя бы одно слово. Еще минута — и она ринулась бы прочь со сцены, покрыв себя несмываемым позором.